Чья ты, скрипка ?

Кристина:
Ты пел со мной во сне
И на яву.
Твой голос звал к себе,
Манил во тьму.
И в полуночной мгле я жду тебя -
Я знаю, Призрак Оперы живёт за гранью сна.

Призрак:
Ты пела для меня,
Но не со мной.
Я лишь иллюзия,
Кошмар ночной.
Прими же власть мою, отбрось свой страх -
Признай, что Призрак оперы живёт в твоих мечтах.

Кристина:
Отвергнут Небом ты
И Адом был.
Мой мир загнал тебя...

Призрак:
Во тьму могил.

Кристина и Призрак:
И в полуночной мгле я жду тебя / ты ждёшь меня
Я знаю / Признай, что Призрак Оперы живёт за гранью сна.

Призрак:
Тобой отравлен я
И обречён.
Ты - маска для меня

Кристина:
Я - голос твой.

Кристина и Призрак:
Я в полуночной тьме зову тебя -
Со мною / С тобою Призрак Оперы всегда в моих / твоих мечтах.

Кристина:
Он здесь, он рядом, Призрак Оперы...

                                                                          ПРИЗРАК ОПЕРЫ (ТHE PHANTOM OF THE OPERA)
                                                                            Представлено: Орловой Василины

Джулии не понравились ни слова, произнесённые Долли, ни то, как она их произнесла. Но она никак не выдала своей тревоги.

– Какая нелепость! Том – друг Роджера. Конечно, я с ним выезжаю. Я почувствовала, что мне надо встряхнуться. Я устала от однообразия, только и знаешь – театр и забота о самой себе. Это не жизнь. В конце концов, когда мне и повеселиться, как не сейчас? Я старею, Долли, что уж отрицать. Вы знаете, что такое Майкл. Конечно, он душка, но такая зануда!
– Не больше, чем был все эти годы, – сказала Долли ледяным тоном.
– Мне кажется, я – последняя, кого можно обвинить в шашнях с мальчиком на двадцать лет моложе меня.
– На двадцать пять, – поправила Долли. – Мне бы тоже так казалось. К сожалению, ваш Том не очень-то осторожен.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, он обещал Эвис Крайтон, что получит для неё роль в вашей новой пьесе.
– Что ещё за Эвис Крайтон?
– О, одна моя знакомая молодая актриса. Хорошенькая, как картинка.
– Он просто глупый мальчишка. Верно, надеется уломать Майкла. Вы же знаете, как Майкл любит молодежь.
– Он говорит, что может вас заставить сделать всё, что хочет. Он говорит – вы пляшете под его дудку.

К счастью, Джулия была хорошая актриса. На миг сердце её остановилось. Как он мог так сказать? Дурак. Несчастный дурак! Но она тут же овладела собой и весело рассмеялась:

– Какая чепуха! Да я не верю ни единому слову.
– Он очень заурядный, вульгарный молодой человек. Вы так с ним носитесь, ничего удивительного, если это вскружило ему голову.

Джулия, добродушно улыбаясь, посмотрела на Долли невинным взглядом.

– Но, милочка, надеюсь, вы не думаете, что Том – мой любовник?
– Если и нет, я единственная, кто так не думает.
– Но вы думаете или нет?

Долли молчала. С минуту они, не отводя глаз, смотрели друг на друга; в сердце каждой из них горела чёрная ненависть, но Джулия по - прежнему улыбалась.

– Если вы поклянетесь, что это не так, конечно, я вам поверю.

Голос Джулии сделался тихим, торжественным, в нём звучала неподдельная искренность.

– Я ещё ни разу вам не солгала, Долли, и уже слишком стара, чтобы начинать. Я даю вам честное слово, что Том никогда не был мне никем, кроме друга.
– Вы снимаете тяжесть с моей души.

Джулия знала, что Долли ей не верит, и Долли это было известно. Долли продолжала:

– Но в таком случае, Джулия, дорогая, ради самой себя будьте благоразумны. Не разгуливайте повсюду с этим молодым человеком. Бросьте его.
– Не могу. Это будет равносильно признанию, что люди были правы, когда злословили о нас. Моя совесть чиста. Я могу позволить себе высоко держать голову. Я стала бы презирать себя, если бы руководствовалась в своих поступках тем, что кто - то что - то обо мне думает.

Долли сунула ноги обратно в туфли и, достав из сумочки помаду, накрасила губы.

– Что ж, дорогая, вы не ребёнок и знаете, что делаете.

Расстались они холодно.

Однако две или три оброненные Долли фразы явились для Джулии очень неприятной неожиданностью. Они не выходили у неё из головы. Хоть кого приведет в замешательство, если слухи о нём так близки к истине. Но какое всё это имеет значение? У миллиона женщин есть любовники, и это никого не волнует. Она же актриса. Никто не ожидает от актрисы, чтобы она была образцом добропорядочности.

«Это всё моя проклятая благопристойность. Она всему причина».

Джулия приобрела репутацию исключительно добродетельной женщины, которой не грозит злословие, а теперь было похоже, что её репутация – тюремная стена, которую она сама вокруг себя воздвигла. Но это бы ещё полбеды. Что имел в виду Том, когда говорил, что она пляшет под его дудку? Это глубоко уязвило Джулию. Дурачок. Как он осмелился?! С этим она тоже не знала, что предпринять. Ей бы хотелось отругать его, но что толку? Он всё равно не сознается. Джулии оставалось одно – молчать. Она слишком далеко зашла: снявши голову, по волосам не плачут; приходится принимать всё таким, как оно есть. Ни к чему закрывать глаза на правду: Том её не любит, он стал её любовником потому, что это льстит его тщеславию, что это открывает ему доступ ко многим приятным вещам и потому, что, по крайней мере в его собственных глазах, это дает ему своего рода положение.

«Если бы я не была дурой, я бы бросила его. – Джулия сердито засмеялась. – Легко сказать! Я его люблю».

И вот что самое странное: заглянув в своё сердце, она увидела, что возмущается нанесенной ей обидой не Джулия Лэмберт – женщина; той было всё равно. Её уязвила обида, нанесенная Джулии Лэмберт – актрисе. Она часто чувствовала, что её талант – критики называли его «гений», но это было слишком громкое слово, лучше сказать, её дар – не она сама и не часть её, а что - то вне её, что пользовалось ею, Джулией Лэмберт, для самовыражения. Это была неведомая ей духовная субстанция, озарение, которое, казалось, нисходило на неё свыше и посредством неё, Джулии, свершало то, на что сама Джулия была неспособна. Она была обыкновенная, довольно привлекательная стареющая женщина. У её дара не было ни внешней формы, ни возраста. Это был дух, который играл на ней, как скрипач на скрипке. Пренебрежение к нему, к этому духу, вот что больше всего её оскорбило.

                                                                                                                                                         из романа Уильяма Сомерсета Моэма - «Театр»

Костюм на выход в этой сцене

Опять пора идти гулять
И опыт жизни набирать
Жаль путь далёк, пожалуй, я
Костюм надену сверху я

Отлично сел костюм
И вот, в пути уже давно
Забыл костюм одеть
И вот же ж но

В пути купил костюм другой
Скромнее вроде он такой
Да ладно, путь далёк идти
Сойдёт и он, пора идти

И вот уж пол пути туда
Забыл костюм надеть пора
Да вроде ладно, ведь забыл
Уж благо новый прикупил

Теперь могу гулять, гулять
И опыт жизни набирать
Пусть жизнь подарит чудеса
Ведь жизнь для всех, она всегда…

                                                             костюм...
                                                    Автор: Артур Исен

По причине полудня, в угловом магазине «Арфа» было мало народа. Пенсионерки, с неизменными сумками на колёсиках и суетливые молодые мамаши, уже закупились кашами и молоком, пенсионеры и бездельники пивом с сушёной рыбкой, а кто и водкой.

Вдоль прилавков,  возмущённо качая головами над переписанными за ночь «вверх» ценниками, слонялись отдельные граждане, ничего не покупая.  Среди них была и Зина Обносова, в девичестве Курносова. Хрен редьки не слаще, сказал Коля, когда узнал, что Зина и Петя поженились.
 
Мигрень наблюдал за ней со стороны, сквозь тёмные очки. На подбородок он приклеил «профессорскую» бородку. Видимо, клей был старый, поэтому чесался не только подбородок, но и вся шея.

Увидев Колю  в таком виде, Зина рассмеялась: «Тебе нужно было в ГИТИС поступать, а не в школу МВД». «Сейчас ты свои театральные таланты продемонстрируешь, - ответил Мигрень. - Помнится, в школе ты со сцены  что - то представляла». «Басни читала,  а ещё монолог Нины Заречной». «Перед тем как в речку прыгнуть?»

«Эх, ты, сыщик. Это Катерина в «Грозе» со скалы сиганула, а Нина Заречная в «Чайке» была женщиной тонкой душевной организации. … Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить…» «Ну вот, ей просто духу не хватило  самоликвидироваться».

«Маску» Коля надел по вполне логичным доводам: если бандиты вели не только Сверла, но и его подругу Нику, которой вручили «мафиозный подарочек»,  то наверняка знали и Мигренева.

В рыбном отделе за прилавком стоял невысокий парень с плоским жёлтым лицом и большими, как у карася, по выражению Ники, губами. И шрам над бровью был на месте.

Но девушка ошиблась, он был не мордвин, а киргиз, на его кармашке висел бейджик: «Ажыбек Исмаилов, продавец - консультант». Видно, в прошлый раз бейджа не было, иначе остроглазая журналистка Кострова его бы запомнила.

Коля незаметно его щёлкнул, переслал фото Нике. «Карась?» Тут же получил утвердительный ответ. Мигрень запретил Костровой не только появляться в этом магазине, но даже и приближаться к нему.

Получив ответ,  сыщик  кивнул Зине - начинай. Ну, а дальше… куда там выдающимся актрисам, игравшим Нину Заречную и Катерину Кабанову.

Зина вальяжно подошла к витрине с вяленой рыбой, банками с морской капустой, сайрой, бычками в томате и прочими морскими гадами. Подмигнула продавцу:

- Как дела, красавчик?

Парень опешил.

- Возьмите навагу, свежий улов, - ответил Ажыбек без акцента, - только с Камчатки получили.
- А тебя откуда получили?
- Что?
- Ты мне тут не «чтокай», - повысила голос Зина.

Она  положила перед ним стеклянную банку из - под икры, вытрясла из неё серую фалангу «пальца».

- Это что, я тебе спрашиваю, довесок к икорке, которую ты здесь продаёшь?

Киргиз заморгал:

- Я ничего не знаю. Впервые вижу. Уберите!
- Ага, щас.

Обносова повернулась к залу, воздела руки, заголосила на весь магазин:

- Люди добрые! Я простая сельская женщина, труженица серпа и жатвы, мать пятерых…нет, четверых детей. По копеечке копила, чтобы купить своим деточкам вкусной лососёвой икорки, дабы поправить их хиленькое, подорванное непосильным трудом здоровье, а эти твари надсмеялись надо мной, подсунули в банку отрубленный палец!

Зина продемонстрировала пластмассовый «пальчик». Вокруг начали собираться люди. А Коля мысленно потирал руки.

Конечно, можно было бы пойти по простому пути, прижать этого киргизского  продавца с помощью подполковника Пилюгина, да выведать, кто ему велел подсунуть «подарочек» Нике. Вряд ли сам Ажыбек входил в мафию, скорее всего, Исмаилова использовали втёмную. Но взяв его теперь, можно было спугнуть «крупную рыбу».

И Мигрень решил применить метод «удара наотмашь», то есть вывести преступников из равновесия совершенно неожиданным для них действием.

Ну да, подсунули «икорку со значением» любовнице журналиста, копающего под «криминальный бизнес», а пришла какая - то дикая тётка, раскричалась, что ей вместо икры продали банку с отрубленным пальцем. Вернее, с тем самым, пластмассовым, какой и должен в ней быть. Нелогичная ситуация, должна, по мнению Коли, привести к нелогичным же, спонтанным и быстрым действиям бандитов.

Это ему и нужно.

А Зина разошлась не на шутку:

- Вот! Вот! - демонстрировала она изумлённой публике фалангу.- Моё больное, перенесшее три инфаркта сердце не выдержит! На кого мои детки останутся?!

«В полицию иди», в Роспотребнадзор, прокуратуру», - советовали граждане. -  «Премьеру отправь, развели гастарбайтеров, как обезьян в зоопарке». «Надо заставить азиата сожрать палец, а ещё своё ухо!» «Как же «сожрать», а улика?»

Запоздавшая  на «утренний разбор продуктов» беременная женщина упала в обморок.  Её потащили к скамейке. Из служебного помещения скорым шагом вышла администратор.

- Что здесь происходит?!

Коля кивнул Зине: пора сматываться.

Театрально вытерев пот со лба, Обносова произнесла:

- Я так утомилась.…Отдохнуть бы.…Отдохнуть!

Напрасно Зина обвинила Колю в невежестве. Он прекрасно помнил все произведения Островского и Чехова, которые проходили в школе. Просто, иногда путал их за ненадобностью использования в практике сыщика. И теперь он узнал один из последних монологов Нины Заречной.

- Я пойду, прощайте, - продолжила «театр» Зина. – Уже поздно. Я еле на ногах стою…

Обносова повернулась к побелевшему, как перемороженный сибас, киргизу, бросила ему в лицо пластмассовую фалангу.

- Смейся, паяц, над разбитой любовью. Но…перстня с ониксом я тебе не отдам. Хоть он и фальшивый, но самой пригодится.

Возможно, Зина и продолжила бы «представление», раз уж её потянуло даже на арию Канио из оперы итальянского композитора (*), но Коля решительно схватил её за рукав, утянул под гневные выкрики народа уже в адрес администраторши, из магазина.

- Как я выступила?- спросила счастливая Зина, когда Коля усаживал её в автомобиль.
- Лучше недобор, чем перебор, - сказал Коля.- А вообще, ты Зина, великий талант.

                                                                                                                                                                        Золотая мафия. Часть 2 (Отрывок)
                                                                                                                                                                         Автор: Владимир Положенцев
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) её потянуло даже на арию Канио из оперы итальянского композитора - Ария Канио — это музыкальный фрагмент из оперы Руджеро Леонкавалло «Паяцы».  Ария называется «Recitar / Vesti la giubba» («Пора выступать! Пора надеть костюм!») и относится к числу наиболее популярных в оперном мире.

Любите невольницу в себе, а не себя в невольнице ..  ну, или наоборот (© ?)  ))

Люблю тебя, двумя любовью я.
Эгоистична первая Любовь моя.
И, бескорыстно, истинно тебя люблю
Второй любовью, что тебе дарю.
Ты только мне принадлежать должна
В любви эгоистичной, и в сердце — ты одна,
И эта пелена — глаза мне застилает,
И только бескорыстная любовь, всю пелену снимает.
Вот так, двумя любовью я тебя люблю:
Эгоистичной для себя, и истинной, что я тебе дарю....

                                                                                                           Две любви
                                                                      Автор: Rabia al Basri. Перевод: Алексей Горшков

Актриса временного театра” - как назвала себя Люция, полночи прокручивала варианты оповещения Селиму о своей незначительной роли.

Вчера они едва нашли силы для прощания, незаметно касаясь друг друга за ужином, или проходя мимо.

А перед сном писали в чате сладкие смс - признания. По возвращению домой им повезло - он пустовал.

Все разбрелись по делам. У девушки возникло чувство воровства и украденным было доверие родителей. А сейчас, стоя напротив зеркала, она собиралась украсть спокойствие самого Селима.

Услышав стук в дверь, открыла. Селим, приняв душ, стоял в ожидании своей нереиды*, словно морской конёк:

- Привет! Ты чего так долго спишь, я уже извёлся. Мы сегодня завтракаем без родителей, но братец дома.

И не дожидаясь ответа, жадно накинулся на её, в удивлении приоткрытый рот. Люция подалась к нему всем телом, тая, как снегурочка на костре.

- Девочка моя, я не смогу удержаться, если не прекратишь так целовать, - слегка отодвинувшись, нехотя разомкнул губы. - Сначала надо изгнать демона из дома, - и, подмигнув, потянул за руку вниз.

Люция за завтраком получила сообщение - напоминание от Мирель, об их постановке сказки. Люция решила, что тянуть с разговором больше нельзя, и почти скороговоркой выпалила:

- Селим, я тебе забыла сообщить одну новость.

Обладатель имени напрягся, не донеся бутерброд до рта, выжидающе посмотрев на собеседницу.

- Как ты знаешь, девушки твоих друзей втянули меня на участие в спектакле на тему сказок Шахерезады, - и, убедившись, что он её слышит, продолжила. - И сегодня мы должны выступить на сцене Сумгаитского университета после обеда. Подарок выпускного курса. Понимаешь?

Селим слышал хорошо, но с пониманием случился провал. Дожевал бутерброд.

- Повтори, - потребовал.

Она продублировала.

- Ты настолько слилась с моим городом и друзьями, что вызвалась участвовать в сценке?! - он не верил услышанному.
- Ну, а что удивительного, меня с детства манили восточные сказки. А тут такой шанс, я не могла упустить.

Селим лишь взъерошил свой чуб, с трудом представляя картину. Не то, чтобы он не верил в способности россиянки, просто не понимал, как она смогла всё устроить за три дня его отсутствия.

- Уже сегодня играете?
- Да, я же тебе сказала уже.
- А ты сможешь?
- Надеюсь, я ведь репетировала и меня похвалил их режиссёр. Я не подведу. Меня ждут. Ты же не будешь против? - Люция давила на чувство ответственности.

Селим лишь пожал плечами, тяжело вздохнув. Эта девушка не переставала удивлять.

Только возник спор за костюмное облачение. Люция примерила оба своих купленных наряда Селиму. Тот, что был прозрачный, открывал ноги от бедра, часть груди, немедленно возбудил оценщика.

- В этом не пущу! - сразу отрезав возможное его применение.

Люция поморщилась:

- Ожидаемо.

Второй хоть и обтягивал фигуру, но смотрелся приличнее, не просвечивал в стратегических объектах телесной карты.

- Этот годится. Красивый. Надеюсь, ты там не султаншу играешь? - и поднял брови домиком, уже ничему не удивляясь в этой юной женщине.
- Ну, какая султанша с меня, скажешь тоже, так, минутный эпизод.

***

Аудитория института, где проходили торжественные события учебного заведения, забилась до отказа.

Люция, выглядывала из - за кулис, с волнением высматривая в каком углу сел Селим и несколько его друзей. Хорошо, что ей не вменили никакой монолог, максимум её актёрской роли - это танец в массовке.

Мирель, уверенная восточная красавица - брюнетка, играла Будур.

Магрибский колдун Джафар выглядел самым колоритным персонажем в своей чёрной тау - мантии* до пола.

Тёмные волосы выбелил, бороду припудрил – несомненно, злобный старец. На голове капюшон с канатным белым ободком.

На поясе калита* и муляжные ножны с кинжалами. Даже Алладин, выразительный высокий парень с тюрбаном на голове производил меньше впечатление. Скорее из –за обаяния человека под костюмом. В нём чувствовалась харизма, сила и ум.

- Люция, салам, - он дружески коснулся её руки, обращая внимание не себя. - Не волнуйся, всё пройдёт хорошо.

Джафар умел вселять уверенность.

Её как раз сейчас гримировали, выводя глаза и губы.

- Спасибо. Я очень боюсь вас подвести.

Тариев лишь подмигнул, пройдя на сцену, подальше от светлокожей русской девы, которая не оставляла его равнодушным к её образу, уму и нежности.

Заиграла музыка, поднялся занавес. Ложе султана, ковры, подушки. Все герои в сборе. Спектакль начался.

Танец девушек - невольниц уложился в несколько минут, но вызвал буру аплодисментов. И каждая, пробегая вдоль сцены, чтобы навсегда исчезнуть за кулисы, низко кланялась зрителям. Люция собрала больше всех оваций, хотя её костюм выглядел максимально скромным. Её внешность, как и предполагали подруги, явилась неожиданностью.

Стоя в слепой зоне от присутствующих, не могла отдышаться, раскраснелась, пытаясь справится с сердцебиением. Селим подскочил в нетерпении и волнении, остановившись на нижних ступенях лестницы.

- Люция, ты как, иди сюда, - и протянул руки, готовый поймать её в прыжке.

Она тут же подчинилась, сбежав по ступеням в объятия Мансурова.

- Ох, невольница, как же ты меня заводишь. Знай, сегодня я буду твоим Алладином, моя Будур.

От его слов временную актрису пронзила вспышка желания.

По завершению представления вся временная труппа вышла на сцену, традиционно откланялась зрителям, получив восторженные симпатии.

После спектакля кучка студентов отправилась в кафе, продолжить мероприятие.

Люция опасалась, что Селиму не понравится эта идея, но он положительно её воспринял и все участники постановки уехали продолжать веселье.

Селим, неотрывно следил за “невольницей“, словно Цербер, охраняющий царство Аида. Усадив на диван к окну, загородил собою, не отлучаясь и предотвращая любые попытки близкого общения с ней особей мужского пола.

Насколько нынешнее его поведение стало отличаться от первого выхода в ресторан. Всего один единственный раз соития и она стала его. Аура над ними приобрела незримый образ пары, что не укрылось от взглядов, сидящих за столом. Когда они засобирались одними из первых домой, кто - то не удержался от шутки:

- Эй, султан Селим, ты хоть передышку иногда давай своей красивой наложнице, а то замучаешь, как станешь оправдываться перед её родными?!

Все захохотали. Мансуров показал кулак остряку, но сам не сдерживал улыбку. Люция жалела, что сказано было на русском, для её ушей.

Она бы предпочла позже переварить наставление. Столько не краснела, сколько за всё путешествие.

                                                                                                                              В стране цветущего граната. Глава 15. Будур (Отрывок)
                                                                                                                                                     Автор: Люсинда Миллер
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

стоял в ожидании своей нереиды* - нереиды* - в древнегреческой мифологии морские божества, нимфы, дочери Нерея и океаниды Дориды, по внешнему виду напоминающие славянских русалок (здесь и далее примечание автора - ОЛЛИ).

Магрибский колдун Джафар выглядел самым колоритным персонажем в своей чёрной тау - мантии* - тау - мантия* - одежда с длинными и расклешенными рукавами.

На поясе калита* - калита* - с тюрского: мешочек для денег.

Её с любовью шведский  стол

Ярким светом жизнь слепили, не грея.
Всё сливалось в брызгах луж на асфальте,
Я ждала, глупышка, умного Грэя,
Берегла ревниво честь, да и платье

Только швы, видать, чуток - износились,
Разорвалось наше платье с годами,
И сапожки средь зимы - заскользили.
С нами было? Или всё же не с нами?

Не дошли до фонарей, до подъезда,
Поцелуй вдруг оборвался струною,
Очень больно жизнь хлестнула, и врезал
Словно током, этот дождь за спиною

В паутине из воздушных мгновений,
Крылья, дёрнувшись слегка, трепетали,
Сколько было разных слов, разных мнений,
Все считали, что характер - из стали.

А круги, как под глазами, извольте!
Плыли, плакали, и вновь расходились,
Словно блики лунных дней на асфальте,
Мы с тобой не развелись. Не случились.

                                                                Мы с тобой не развелись, не случились
                                                                         Автор: Корочкина Анна

Когда я была маленькой, Пег иногда приезжала к нам на Рождество, но не слишком часто, так как постоянно гастролировала с театральной труппой.

Но больше всего Пег запомнилась мне по нашему с папой визиту в Нью - Йорк: мне было одиннадцать, я сопровождала его в деловой поездке, и мы заехали к тёте.

Та повела меня на каток в Центральном парке. А потом к Санта - Клаусу. (Хотя мы обе согласились, что я слишком взрослая для Санта - Клауса, я бы ни за что такого не пропустила и втайне мечтала познакомиться с Сантой.)

В довершение мы пообедали в ресторане со шведским столом.

Один из чудеснейших дней в моей жизни.

Мы с папой не стали ночевать в городе, потому что он ненавидел Нью - Йорк и боялся там оставаться, но ту поездку я запомнила навсегда. И просто влюбилась в тётю. Она держалась со мной на равных, как со взрослой, а что ещё нужно одиннадцатилетней девочке, которую все считают ребёнком?

Потом тётя Пег приезжала в мой родной Клинтон на похороны бабушки Моррис, своей матери.

На службе она сидела рядом и держала мою руку в своей большой крепкой ладони. Это было непривычно и успокаивающе (в нашей семье никогда не держались за руки, представь себе).

После похорон Пег крепко обняла меня – ручищи у неё были как у дровосека. Я совсем размякла в её объятиях и выплакала целый Ниагарский водопад. От неё пахло лавандовым мылом, сигаретами и джином. Я вцепилась в тётку, как несчастная маленькая коала.

Но после похорон нам не удалось как следует поговорить: ей нужно было возвращаться в город, где её ждала работа над спектаклем. Мне стало стыдно, что я так разревелась у неё на груди, хотя это и помогло.

Ведь мы с ней были едва знакомы.

Строго говоря, на тот момент, когда я в девятнадцать приехала в Нью - Йорк, чтобы поселиться у тёти, мне было известно о ней следующее.

Я знала, что Пег принадлежит театр «Лили», расположенный где - то в центре Манхэттена.

Знала, что она не собиралась строить театральную карьеру – всё вышло случайно.

Знала, что она дипломированная медсестра, работала в Красном Кресте и во время Первой мировой войны служила во Франции.

Именно там, в лазаретах, Пег сообразила, что у неё гораздо лучше получается развлекать раненых солдат, чем лечить их.

У неё обнаружился талант к постановке весёлых незатейливых спектаклей в полевых госпиталях и бараках – задёшево и на скорую руку. Война – страшная штука, но каждого она чему - то учит. Тётя Пег научилась делать шоу.

После войны она надолго задержалась в Лондоне и устроилась там в театр.

Работая над одной из постановок в Вест - Энде, познакомилась с будущим мужем Билли Бьюэллом – красивым, щеголеватым американским офицером.

Он тоже решил остаться в Лондоне после войны и тоже работал в театре.

Как и Пег, Билли происходил из хорошей семьи. Его родителей бабушка Моррис называла «тошнотворно богатыми». (Я долго пыталась постичь смысл этого выражения. Бабушка глубоко чтила богатство; сколько же должно быть у людей денег, чтобы даже ей стало тошно? Однажды я спросила её напрямую, и она ответила: «Они же из Ньюпорта (*), деточка». Как будто других объяснений не требовалось.)

Но Билли Бьюэлл, хоть и был из Ньюпорта, не желал иметь ничего общего с тем культурным классом, к которому принадлежал. Это их с Пег объединяло.

Блеск и нищета театра были им куда милее аристократического лоска «клубного общества». А ещё Билли был плейбоем и любил «повеселиться» – таким деликатным словом бабушка Моррис обозначала его склонность кутить напропалую, швыряться деньгами и гоняться за каждой юбкой.

После свадьбы Билли и Пег вернулись в Америку и основали гастролирующий театр.

Почти десять лет – все 1920-е – они колесили по стране с небольшой труппой и давали представления в маленьких городках.

Билли писал сценарии спектаклей и играл в них главные роли; Пег подвизалась режиссёром - постановщиком. К славе они не стремились: их привлекала беззаботная жизнь безо всяких взрослых обязательств. И всё - таки, несмотря на отсутствие амбиций, успех их настиг.

В 1930 году, в разгар Великой депрессии, когда американцы смотрели в будущее со страхом и тревогой, мои дядя с тётей неожиданно поставили хит.

Билли написал пьесу «Её весёлая интрижка» – такую жизнерадостную и забавную, что люди готовы были смотреть и пересматривать её по нескольку раз.

Это был музыкальный фарс о британской наследнице из высшего света, которая влюбляется в американского плейбоя (естественно, его играл Билли Бьюэлл).

Пьеса представляла собой легкомысленный пустячок, как и прочие спектакли Пег с Билли, но почему - то обрела необычайную популярность.

Возможно, причина заключалась в том, что шахтёрам и фермерам по всей Америке в то время отчаянно не хватало радости и они готовы были вытрясти из карманов последнюю мелочь, чтобы похохотать над «Её весёлой интрижкой».

И вот простецкая бестолковая пьеса превратилась в гусыню, несущую золотые яйца. Она достигла такой популярности и собрала столько хвалебных отзывов в прессе, что в 1931 году Билли и Пег приехали с ней в Нью - Йорк и целый год выступали в крупном бродвейском театре.

В 1932 году кинокомпания «Эм - Джи - Эм» экранизировала «Её весёлую интрижку». Сценарий вновь написал Билли, но главная роль досталась не ему. Её отдали Уильяму Пауэллу, а Билли к тому времени решил, что стезя сценариста привлекательнее актёрской.

Сценаристы сами решают, когда работать, не зависят от зрительских симпатий, и режиссёры не указывают им, что делать.

За успехом фильма «Её весёлая интрижка» последовала целая серия прибыльных продолжений: «Её весёлый развод», «Её весёлый малыш», «Её весёлое сафари» – несколько лет Голливуд выпекал хиты один за другим, аки сосиски в тесте. Вся эта чехарда с экранизациями принесла Билли и Пег немало денег, но также обозначила конец их брака.

Билли влюбился в Голливуд и остался там. Пег же решила закрыть гастролирующий театр и на свою половину дохода от фильмов купила громадное старое полузаброшенное здание в Нью - Йорке: театр «Лили».

Всё это случилось примерно в 1935 году.

Официально Билли и Пег так и не развелись.

                                                                                                                                    из романа Элизабет Гилберт - «Город женщин»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  «Они же из Ньюпорта - В начале ХХ века в Ньюпорте находились летние особняки богатейших семей Америки, в том числе Вандербильтов и Асторов.
Вандербильты и Асторы — две известные американские династии, достигшие высокого уровня богатства в период «Позолоченного века» (с 1861 по 1901 год).
«Позолоченный век» (англ. Gilded Age) — период в истории США с 1870-х до 1890-х годов, характеризовавшийся бурным экономическим ростом при одновременном нарастании социальных противоречий и элитизации политической жизни. Название происходит из заглавия одноимённого романа Марка Твена (1873).

История о том, как один поэт решил воспеть свою музу  Мельпомену, и что из этого вышло

Как это всё до слёз знакомо !
Так мало делаю для дома  !
Умею, да. Но нету рвенья.
Мне слаще труд стихотворенья

                                из стихотворного цикла «Как Вам не стыдно?!?»
                                                         Автор:Eltna 795

Я сидел в четвёртом ряду кресел и вслушивался в слова, которые произносил на сцене человек с небольшой русой бородой и мягким взглядом добрых, ласковых глаз.

— Зачем такая ненависть? Зачем возмущение? Они тоже, может быть, хорошие люди, но слепые, сами не понимающие, что они делают… Понять их надо, а не ненавидеть!

Другой артист, загримированный суровым, обличающим человеком, нахмурил брови и непреклонно сказал:

— Да, но как тяжело видеть всюду раболепство, тупость и косность! У благородного человека сердце разрывается от этого.

Героиня, полулежа на кушетке, грустно возражала:

— Господа, воздух так чист, и птички так звонко поют… В небе сияет солнце, и тихий ветерок порхает с цветочка на цветочек… Зачем спорить?

Обличающий человек закрыл лицо руками и, сквозь рыдания, простонал:

— Божжже мой! Божжжже мой!.. Как тяжело жить!

Человек, загримированный всепрощающим, тихо положил руки на плечо тому, который говорил «Божже мой!».

— Ирина, — прошептал он, обращаясь к героине, — у этого человека большая душа!

На моих глазах выступили слёзы.

Я вообще очень чувствителен и не могу видеть равнодушно, даже если на моих глазах режут человека.

Я смахнул слезу и почувствовал, что эти люди своей талантливой игрой делают меня хорошим, чистым человеком.

Мне страстно захотелось пойти в антракте в уборную к тому актёру, который всех прощал, и к тому, который страдал, и к грустной героине — и поблагодарить их за те чувства, которые они разбудили в моей душе.

И я пошёл к ним в первом же антракте.

Вот каким образом познакомился я с интересным миром деятелей подмосток…

* * *
— Можно пройти в уборную Эрастова?
— А вы не сапожник?
— Лично я не могу об этом судить, — нерешительно ответил я. — Хотя некоторые критики находили недостатки в моих рассказах, но не до такой степени, чтобы…
— Пожалуйте!

Я шагнул в дверь и очутился перед человеком, загримированным всепрощающим.

— Ваш поклонник! — отрекомендовался я. — Пришёл познакомиться лично.

Он был растроган.

— Очень рад… садитесь!
— Спасибо, — сказал я, оглядывая уборную. — Как интересна жизнь артиста, не правда ли?.. Все вы такие душевные, ласковые, талантливые…

Эрастов снисходительно усмехнулся.

— Ну, уж и талантливые… Далеко не все талантливы!
— Не скромничайте, — возразил я, садясь.
— Конечно… Разве этот старый башмак имеет хоть какую - нибудь искру? Ни малейшей!
— Какой старый башмак? — вздрогнул я.
— Фиалкин - Грохотов! Тот, который так подло играл роль героя.
— Вы находите, что он не справился с ролью? Зачем же тогда режиссёр поручил ему эту роль?

Эрастов всплеснул руками.

— Дитя! Вы ничего не знаете? Да ведь режиссёр живёт с его женой! А сам он пользуется щедротами купчихи Поливаловой, которая — родственница буфетчика Илькина, имеющего на антрепренёра векселей на сорок тысяч.

Я был ошеломлён.

— Какой негодяй! И с таким человеком должны играть вы и эта милая, симпатичная Лучезарская!..
— Героиня? Да ей-то что… Она сама живёт с суфлёром только потому, что тот приходится двоюродным братом рецензенту Кулдыбину. У неё, впрочем, есть муж и дочь лет двенадцати. Но она своими побоями скоро вгонит девчонку в гроб — я в этом уверен. Впрочем, она не прочь продать девчонку комику Зубчаткину только потому, что у того есть некоторые связи в N - ском театре, куда она мечтает пробраться…
— Неужели она такая?

— Да, знаете… Готова с каждым первым попавшимся. Покажите ей десять рублей — побежит. Ей комическая старуха Мяткина - Строева давно уже руки не подаёт!
— Смотрите-ка! Комическая старуха, а какая благородная брезгливость, — изумился я.
— Она не потому. Просто у Мяткиной - Строевой был любовник на выходах — Клеопатров, которого она содержала, а Лучезарская насплетничала, что он в бутафорской шлем украл, — его и уволили среди сезона. Вы меня извините, сейчас мой выход минут на пять, если хотите — подождите… я вернусь, ещё поболтаем. Ужасно, знаете, мне с моими взглядами жить среди этой грязи и сплетен. Я сейчас!

Он ушёл. Я остался один.

                                                                                                                                                                           Подмостки (отрывок)
                                                                                                                                                                      Автор: Аркадий Аверченко