Пойми, она служит сцене

Войти в доверие, в сознание врасти,
В твои привычки, стать твоею тенью,
Как будто бы случайно на пути
Встречаться, удивляясь совпаденьям,
Знать назубок твой распорядок дня –
Получше, чем какой-нибудь диспетчер
Подстраивать – когда бы от меня
Зависело хоть что-то! – наши встречи,
Болтать о повседневном, о ненужном…
…Любовь, смирись и притворяйся дружбой…

                                                          Автор: Баринова Елена

«Холодно. Наверное, опять температура поднялась» - подумала я и ощутила порыв ветра.  Два чёрных глаза внимательно смотрели. Вопль ужаса застрял в горле. Я  стояла  на носу гигантской медведицы посреди заснеженной тайги.

- Не  бойся, не упадёшь,  я  тебя держу мысленно! – услышала я тихий  рык.

«Спасибо! Успокоила!» - с раздражением подумала и попросила:

- Отпусти меня на землю, пожалуйста.
- Не  получится. Внизу,  голубые волки.

Послышался вой. Мурашки нового страха пробежались  по спине. Дрогнувшим голосом спросила:

- Голубые волки из моей сказки?!

Глаза медведя прищурились:

- Из  твоей, ли?!

Я присела на корточки  и  подумала: «Наверное, это сон? Вон, я  такая ловкачка!». Страх перед высотой и медведицей исчез, а появилась досада.

- Ну, я же их  придумала, хотя и не закончила… А  кто ты такая?  И почему я сижу на твоём носу?
- Ота. Я твоя  хранительница.  И  та, которая тебе вправит мозги или  съесть тебя. Выбор за тобой!
- Чудесно! – буркнула я и огляделась.

Заснеженные верхушки деревьев завораживали. Если  учесть, что я впервые в лесу, да ещё на ком? На носу медведя! Моя и без того, расшатанная психика  плачет горючими  слезами. То, двойной  мир,    то  это.  И  что хуже - неизвестно. На  близком, тёмном небосклоне уже зажигались  первые звёзды.

- Нам не о чем говорит… Если ты моя хранительница, то  почему  со  мной происходит такое… Почему я вижу  два  мира? Почему я    такая совсем «особая»? Я  так устала от всего…
- Я думала, тебе нравится… А как же Эдуард и его братья?  Они каждый день навещают тебя в лазарете? Неужели,  для  тебя  это ничего не значит…

Действительно, Эд, Антон, Ник, Макс и Стас постоянно навещали, приносили бананы, йогурты и другие сладости. Братья смешили меня, заставляли читать стихи, иногда читали мне сами. Вопреки    мнению, что творческие люди не от  мира сего, братья постоянно  доказывали мне обратное.  В этом мире  без  мамы я болела почти каждую  неделю, и ребятам приходилось привозить и увозить меня на коляске. Отношения с сиделкой не сложились, а остальным я была в тягость. В этом мире у меня  было только беспокойное семейство Оливок. Как-то я спросила у Антона:

-  Почему вы так заботитесь обо мне?

Рыжий Антошка оседлал стул, и  причмокивая доедал  йогурт, который сам же мне  и принёс.

- Доброта в причинах не нуждается. Мы хотим тебе помогать, вот и всё! Ты,  конечно, глупая, но хорошая!

Только Антон мог отвечать  так туманно и загадочно, и  это меня раздражало. А после того, как он стал  моим куратором, учёба зависла. Можно сказать так, мы учились вместе: я писать, он учить. Но всё-таки  Антон  был классным другом.

-  Благодарю за ответ. Дай  хоть  банан!
- Два  банана за  десять минут – рекордсменка!
- Жадина!!!

Мы постоянно  шутили друг над другом, и над Эдом.  Было весело и  как-то легко…

-  Ты прекрасно знаешь, как  я  привязалась к ним за этот месяц, но  жить  на два мира просто нельзя… А если они меня обмануть? Я не должна им доверять, особенно в такое время… - вздохнула я и  робко добавила, - Я должна быть взрослой.
- А разве счастливой ты не  должна  быть? Ты же любишь Эда?  А  если он твоя  судьба?  - спросила медведица.

Глубокий и  мудрый взгляд проникал в душу, и почему-то дрожать. 
           
- Да, люблю. Очень. И именно поэтому я должна уйти. Оставить его. И потом, кто я, а кто  он? Он настоящий принц, а я никто. За тридцать  лет я даже не научилась чай себе  наливать… Какая из  меня жена будет?
- Милая,    ты не права.  У тебя  есть  дар.  Ты умеешь любить и быть  верной, мудрой, нежной. Научись слушать свою  душу…

Моя медведица стала исчезать  в сумерках тихой ночи.

Открыв глаза, я увидела Эда, заснувшего на  стуле.  За окном светило солнце.  В  большой палате лазарета лежала только я. Белые стены, запах лекарств не помогали поправляться, а угнетали. Врача не было видно. Повернув голову, увидела плюшевого Михаэля, которого накануне принесли ребята.

- Пусть он тебя охраняет! Смотри,  какой прикольный!  Специально для  тебя выбирали!
- Макс, я уже большая для игрушек!

Никита  сунул мишку  мне  в  руки:

- Так, даренному медведю  в зубы не смотрят! Держи! В следующий раз подарим сковородку!

Чем дольше  я смотрела на спящего Эда, тем больше я любила его. Иногда для любви  достаточно  взгляда. Эдик зевнул и потянулся:

- О, спящая Иля проснулась!
- Ты всю ночь тут посидел?
- Нет. Утром забежал и, представляешь, заснул! Посмотри, что  я тебе принёс, - проговорил он,    достав из пакета плюшевого льва, -  Этот чудик почему-то напомнил мне о тебе. Держи.

Я  хотела взять,  но почему-то стало стыдно.     
     
  - Иль, стыдно воровать и обманывать, а любит игрушки… Перестань думать стереотипно! Ты же знаешь, что я этого не люблю. Держи.

Улыбнулась и  взяла.

Ещё один плюс Эда, в том, что он не пытается быть идеальным, по - крайней  мере со мной. С другими Эдуард как-то  играл, пытался угодить, а у нас всё было иначе.  Эдик любил  слегка поворчать.

- Почему ты с остальными девушками ведёшь себя иначе?
- Ну, просто с  другими всё как-то    сложнее. Я конечно, великий актёр, но нельзя же играть всю жизнь. Так что моей  будущей жене будет несладко.
- Значит,  ты тренируешься на мне?

Он  хмыкнул и кивнул:

- Получается, что да.  Но  я не специально.  Смотри, кажется, тут нужно поменять  слова на более  точное.

Мы сидели в комнате отдыха. Я правила рассказ,  Эд  проверял документы и иногда давал ценные советы.

- Назову его Эд, - проговорила я, дотронувшись до чёрного носа.
- Хочешь, чтобы я был с тобой всегда?! – ехидно заметил Эдик.
- Тогда назову, Зануда! -  со смехом заявила я.

Когда  он ушёл, я долго рассматривала смешного  львёнка.

                                                                                                                                                              Хранительница
                                                                                                                                                        Автор: Ильяна Олива

АКТРИСА

Трагикомических Актрис не так уж много,
А вот у Нас - Одна Такая всё - ж Была.
Служила Прима Мельпомене С Чувством Долга,
И вне театра Жизнь Достойную Вела.

Играть Цариц и Королев не просто...право,
А Бабу Русскую...в порядки...тяжелей.
За Чудо Чуриковой - Бис - Поклон и Браво,
И Благодарность От Простых Живых Людей.

Такой Марфуши не сыскать на белом свете,
И Таня Тёткина - Останется Одной.
За Пашу Строганову - Память На Планете,
За Асю Клячину...Слыть - Грешной и Святой.

Не грех Смеяться... и Курьер...и Ширли - мырли,
И Тот Мюнхгаузен поможет... если что.
Раз Самый Лучший День - На Небе - Утвердили,
Знать будет дальше Жить Надёжно и Светло.

Трагичность - Нужность Человеческого Сердца,
Без Милосердного Участия - Жизни нет.
И Баба Русская в войну Спасает немца,
После душевной - смерти ... от врага скелет.

И Пелагея - Мать... о том Секрете знала,
Умела Чурикова - Душу - Рассказать.
Так как Она... Играла Роли - Проживала,
Так никому и никогда уж не сыграть.

Трагикомических Актрис не так уж много,
А среди Нас - Одна Великая Жила.
Земным Поклоном Провожаем Её К Богу,
Аплодисментам нет ни края ни конца.

                                                                      ПАМЯТИ ИННЫ ЧУРИКОВОЙ
                                                                    Автор: Юрий Сопелкин

Не оставляй Её

Течёт вода в море,
Да вся не уходит;
Судьбу казак ищет,
Да всё не находит.
Пошёл спозаранку;
Волнуется море,
Волнуется сердце,
Ему мысли вторят:
«Уходишь, не спросивши
Родительского слова?
Деву молодую
Оставляя дома?
Люди на чужбине,
Тяжко с ними жить,
Не с кем ни поплакать,
Ни поговорить».
Сидит с другого краю, -
Волнуется море
Думал взять удачу, -
Нашёл только горе.
Журавлиный клин
Полетел до хаты,
А казак в печали -
Нет ему возврата.

                                        Тяжкие мысли
           Поэт: Тарас Шевченко.  Перевод: Дениса Говзича

   -- А что, земляк, не выпить ли нам по рюмке водки?
   -- Чому не выпить? -- отвечал он и сел на скамейке. Я выпил водки и хозяина попотчевал. Немного погодя, я ещё попотчевал его и спросил:
   -- Ты, кажется, хозяин, служил в солдатах?
   -- Авжеж служил.
   -- То - то ты так важно и по - русски говоришь!
   -- О так пак! У Владимирской губернии квартировали шесть лет, та щоб не выучиться говорить по - русски!

   Добряк не заметил моей шутки, за то я ему налил ещё рюмку водки.

  -- А что, я думаю, ходил и под француза?

  Этот вопрос я сделал ему потому, что заметил у него голубую ленточку, нашитую на шинели [На голубой ("андреевской") ленточке носилась медаль за участие в Отечественной войне 1812 года].

   -- Авжеж ходыв! -- ответил он.
   -- Немало же ты их, проклятых, пересажал на штык?
   -- Ни одного.
   -- Отчего же это так случилось? -- не без удивления спросил я его.
   -- Я был музыкантом!

  Это меня ещё больше удивило, потому что в физиономии его и вообще в приёмах незаметно было ничего такого, что бы обличало в нём виртуоза.

  -- На каком же ты инструменте играл? -- спросил я его.
   -- На барабане, -- отвечал он, не изменяя тона речи.

  "И на этом звучном инструменте едва ли ты отличался", -- подумал я, глядя на его честный, выразительный профиль, а он сидел себе на скамье, согнувшись, и болтал ногами, как это делают маленькие дети.

Я рассчитывал (и довольно основательно), что услышу от него о каких - нибудь богатырских подвигах во время стычек, о какой - нибудь честной проделке, о которой нигде не прочитаешь, даже и в "Записках русского офицера" [дневник Фёдора Николаевича Глинки (1786 - 1880)], ан не тут - то было: он был музыкантом и, вдобавок, не лгуном.

Но я всё ещё не терял надежды, предложил ему рюмку водки, на что он охотно согласился, и когда он полою шинели вытер свои белые усы и крякнул, я спросил его как бы случайно:

  -- А в немецких землях и во Франции - таки довелося побывать?
   -- Довелося?.. У самий Франции два года кватырувалы.
   -- Как же ты разговаривал с французами?
   -- По - французски, -- отвечал он, не запинаясь, и, немного погодя, продолжал:

  -- Я и по - французскому и по - немецкому умею. Ещё в десятом году, когда ишлы мы из - под турка, один венгер выучив мене, царство ему небесное! Я, сказавши правду, по - всякому умею, -- прибавил он самодовольно, -- например, стоимо мы лагерем - таки под самым Парижем. Тут и пруссак, тут и цысарец [то есть подданный "цисаря", австрийского императора, солдат австрийской армии], и англичанин, як той рак червоный, и синеполый швед и бог его знае, откудова той швед прыйшов [В 1812 г. Швеция заключила с Россией наступательный и оборонительный союз; в соответствии с ним шведские войска участвовали в "битве народов" под Лейпцигом в 1813 г., а затем во взятии Парижа 31 марта 1814 г.]: до самого Парижа его не видно было, а тут, мов, из земли вырос. От воны гуляють по лагерю та меж собою по - своему размовляють. От, говорять, дасть бог, завтра вступымо в Париж, а там, камрад, и махен вейн, и закусымо, камрад, и мамзельхен либер [товарищ... делать вино... милые девушки (немецк. -- испорч.)], -- и всего вволю. А я хожу соби меж ними, ус покручую да думаю: "Не хвалитесь, камрады, побачим, що с того буде!" -- Через день чи через два одилы нас, выстроилы, перевелы через Париж церемониальным маршем, не далы и воды напыться, -- уже вёрст двадцать за Парижем далы нам дух перевесты. От я подхожу до цысарця та й говорю ему по - цысарському: "А що, камрад, Париж важный, говорю, город, и вейну, и мамзельхен, всего, говорю, вволю".

  "О, дер дейфель! [о, чёрт! (немецк. -- испорч.)] говорит, чтоб он им дотла выгорив!"
   "То - то, -- говорю ему по - цысарськи, -- не хвалиться було, йдучи на рать..."

  -- А что, земляк, есть какая - нибудь разница между -- французским и немецким языком? -- спросил я его.
   -- Мальность ризныци! Так что ежели умеешь добре по - немецки, то и с французом можно поговорить, мальность ризныци, -- прибавил он, покручивая свои белые усы.

  В это время занавеска в нише отдёрнулась, и вошла в комнату со свечой в руках та самая женщина, которую я видел мельком на огороде.

Это была по - городскому опрятно одетая, уже немолодая женщина высокого роста, с живыми чёрными, глубоко впалыми глазами и вообще приятным и выразительным лицом. Она поставила на стол свечку, взглянула на моего собеседника и, обратясь ко мне, сказала чистым великороссийским наречием:

   -- Не потчуйте его, сделайте одолжение, а то он вам и отдохнуть не даст. Иди - ка ты лучше ложися спать, -- сказала она, обращался к нему.
   -- Мовчи ты, капитанша! ма... -- и минуту спустя, улыбнувшися, прибавил, -- матери твоий чарка горилки!

Женщина молча посмотрела на него и скрылася за занавеской.

  -- Что это, жена твоя? -- спросил я его.
   -- Жена, -- ответил он.
   -- Зачем же ты её зовешь капитаншею?
   -- Это я так, жартуючи... а по правде сказать, так вона и есть капитанша. Да ещё не простая, а лейб - гвардейская, -- прибавил он как бы про себя, и так тихо и скоро, что я едва мог расслышать и понять.

  Меня сильно подстрекало расспросить у него, почему она капитанша, да ещё и лейб -гвардейская, но он так невесело опустил на грудь свои белые усы, что мне казался всякий вопрос про капитаншу неуместным и даже дерзким.

Недолго мы сидели молча, -- из - за занавески явилась опять та же женщина и поставила на стол уху из какой - то мелкой рыбки, очень вкусно приготовленную.

Я поужинал, поблагодарил хозяев и пошёл в свой фургон спать. Долго я, однакож, не мог заснуть: мне не давало спать слово капитанша.

Со мною, впрочем, это часто случается, да, я думаю, и со всяким: на каком - нибудь самом простом слове построишь целую драматическую фантазию не хуже прославившегося в этом фантастическом роде почтенного Н. Кукольника. (*)

Так случилося и теперь: слово капитанша разделилося у меня уже на акты, сцены, явления, и уже чуть - чуть не развязалася драма самой страшной катастрофой, как начали смежаться мои творческие вежды, и я заснул богатырским сном.

  В продолжение моего путешествия от Орла до этой интересной корчмы я просыпался каждое утро в дороге.

Догадливый Ермолай никогда не будил меня, да и незачем было будить: я вручил ему мою трёхрублёвую депозитку ещё в Кромах, после дорогих щей, и он всю дорогу рассчитывался за съеденное и выпитое мною на каждом постоялом дворе, а я себе спал сном праведника и просыпался всегда в дороге.

Просыпаясь под стук колёс и лёгкое качанье телеги, я иногда снова засыпал и просыпался уже на постоялом дворе.

После неоконченной драмы на слово капитанша проснулся я на другой день уже не рано и, к немалому моему удивлению, не чувствовал ни покачивания телеги, ни холодного утреннего воздуха; прислушивался и не слышал ничего вокруг себя, ни даже постукиванья колёс.

                                                                                    из повести Тараса Шевченко - «Капитанша» (Переводчик: Неизвестен)
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) да, я думаю, и со всяким: на каком - нибудь самом простом слове построишь целую драматическую фантазию не хуже прославившегося в этом фантастическом роде почтенного Н. Кукольника - Нестор Васильевич Кукольник (8 сентября 1809, Санкт-Петербург — 8 [20] декабря 1868, Таганрог) — драматург, поэт, издатель, композитор, общественный деятель. Известность получил в 1834 году, когда на сцене Александринского театра в бенефис Каратыгина была поставлена «Рука Всевышнего Отечество спасла». Драма была одобрена императором Николаем I. Творчество Кукольника обширно и многогранно.  Наряду с драматургией, он успешно пробует силы в жанре авантюрного романа, исторической повести, художественной критике, поэзии и даже в музыке. Кукольник — один из соавторов стихов либретто опер «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») и «Руслан и Людмила». На его стихи написали музыку 27 композиторов, в том числе М. И. Глинка, А. Варламов, С. Монюшко. Умер Кукольник внезапно, в декабре 1868 года, собираясь в театр. Похоронен в Таганроге, в своём имении близ рощи Дубки.