Заверенный выиграш «Summertime»

Всё покупается
И продаётся
В мире нашем пустом
И продажным.
Люди – деньги,
Купил-  продал.
Кто моложе - тот дороже.
Любовь нельзя купить?
Продаю друга!
Любил, страдал,
А затем забыл
И продал.
Здесь нет  поэзии души,
Лучше бы  страдали от любви.
Растворялись друг в друге
Даря целый мир чувств нежных.
А мы торгуем собой и другим.
Люди – деньги,
Продал - купил.

                               люди - деньги
                              Автор: Вид Гор

Начало июня выдалось жарким. Хочется пить и валяться на пляже. А надо зубрить нудные тесты. ЕГЭ...

Лиза останавливается у кафе - стекляшки и с неприязнью смотрит сквозь стекло на высокого горбоносого мужчину с тëмной шевелюрой кое-где седеющих волос. Он что-то говорит, жестикулирует, усмехается, некрасиво скаля передние зубы и глядя куда-то вдаль, поверх лизиной головы. Его спутница, крашеная блондинка в ситцевом просторном платье, роется в сумочке, кивает, поднимает глаза и преданно смотрит мужчине в рот. Лизу охватывает ненависть.

Боже, какое убожество… Лиза знает об этой женщине всё! Разведëнка, глупая курица, лохушка, зовут Анжела, работает парикмахершей в салоне красоты, рядом с домом, где Лиза живëт вдвоëм с матерью. И уже года два встречается с её отцом.

Как-то Лиза назло, из мести, решила подстричься именно у неё. Записалась заранее, терпеливо перенесла прикосновения этой гадины к пылающей голове, терпела запах краски, пока та колдовала, мелировала волосы, гудела горячим феном и прыскала фиксатором. А когда всë было закончено, закатила скандал.

— Вы же сделали из меня уродину! Руки из ж… растут?! — крикнула она, указывая пальцем в своë отражение в зеркале.

Анжела залепетала что-то успокаивающее, оглядывалась на дверь, за которой своей очереди ждали какие-то унылые бесцветные тëтки. Но Лиза не унималась.

— Ну хотите — не платите… — умоляюще прошептала парикмахерша, собирая инструменты с зеркального столика. Еë руки дрожали, а несчастное лицо покрылось пунцовыми пятнами.
— На, подавись, дура криворукая! — злорадно прошипела Лиза, швырнула на клиентское кресло измятую купюру и победоносно покинула поле боя, распространяя вокруг себя благоухание парикмахерских снадобий.

Впрочем, стрижка получилась что надо. Лиза поняла это по презрительным взглядам одноклассниц, когда школьный красавчик и ловелас, Женька Мирский, по которому Лиза втайне сохла, ахнул:

— Ну, Лизавета… Крутая. Атас!

Прошло полгода, волосы отросли, потемнели, лишь на кончиках светлеют нежные пëрышки. Лиза собирает волосы в хвостик, перетягивает цветными резинками. Выглядит причëска так себе. Зато парень, на которого западают все старшеклассницы, ходит за ней, как привязанный, а после уроков они встречаются в «Стекляшке».

Женька неслышно подкрадывается сзади и закрывает глаза Лизы ладонями.

— Ку-ку! Идëм?!
— Тихо! Предок там. Со своей новой с*чкой...
— Прекращай ругаться! Офонарела?!

Женька хмурится.

— Поздно… Он тебя уже увидел.

Отец обрадованно машет рукой сквозь стекло.

— Идëм уже. Всë равно спалились все! — посмеивается Женька и протягивает руку. — Ну… Пошли.

Стеклянные двери распахиваются, сверкнув на солнце.

— Па?

Внутри звучит лëгкий джаз. Пианиста отсюда не видно. Музыка без слов, но Лиза знает эту песню наизусть, потому что учится в школе с углублённым изучением английского.

Summertime and the livin' is easy...
Fish are jumpin' and the cotton is high...
Oh your daddy's rich and your ma is good lookin',
So hush little baby, don't you cry…

— Привет, солнышко!

Лиза вдыхает запах «El Paso». Отцовский любимый. Дома до сих пор стоит пустой флакон в шкафу, в ванной.

В кафе прохладно и пахнет жареными кофейными зëрнами. Взгляд Анжелы испуганный, беззащитный. Ну и тварь… Лиза напрягается от гнева. Отец обнимает еë за плечи, целует в маковку, как в детстве.

— Вот, моя Лиза… Давно хотел познакомить вас. Лиза, это… Моя Анжела.
— Мы как бы знакомы… — выдавливает из себя Лиза.

Парикмахерша кивает, но как-то невпопад. Нелепая курица!

— А вы что же, и мужчин, оказывается, стрижёте? — с вызовом глядя в лицо женщине, громко спрашивает она.
— А тебе зачем? — иронично улыбается отец.

— Так это… Тут у меня выпускной на носу… — Женька встряхивает головой, будто оправдываясь за лëгкое хамство подруги.
— Конечно… — с готовностью трясëт головой Анжела. — Приходите… Приходите, я постригу...
— Ну вот и славно. Лиза, визитку дать? — с облегчением выдыхает отец.
— Давайте мне, — с готовностью реагирует Женька.

Визитка перемещается из сумочки Анжелы в карман его рюкзака.

— Хорошо, дочь. Маме привет. Я зайду на днях к вам. А нам пора. Иди-ка сюда… — отец отводит Лизу в сторону и раскрывает кожаный бумажник.
— Держи… Мало ли… На мелкие расходы… — в ладонь ложится новенькая купюра.
— Откупаешься? — ехидничает Лиза.
— Прекрати...

Женька что-то рассказывает женщине, не разобрать. Что-то лëгкое, смешное. Анжела улыбается, поглядывает в окно, незаметно смахивая слезу из-под ресниц.

Музыка льëтся из-под пальцев невидимого музыканта, ласково касается души. Хочется подпевать, и отец качает головой в такт заразительной мелодии.

One of these mornings
You're goin' to rise up singing
Then you'll spread your wings
And you'll take to the sky…

— Па, я надеюсь, ты не собираешься на ней жениться? — шепчет Лиза так громко, что Женька неодобрительно оборачивается.

Отец, не поведя бровью, огорошивает Лизу новой неприятностью:

— Уже собрался. Отпразднуем в кафе. Через неделю. В субботу. Приходи, если хочешь. Придëшь? Посидим скромно, несколько человек всего будет. Близкие друзья...

Лиза глумливо хмыкает, хоть внутри взрывается бомба:

— Ну ещё бы. Не приглашать же твою кафедру. Засмеют.

Отец смотрит на Лизу сверху вниз, строго и с досадой. Лизе отчего-то становится стыдно. Это ведь ему должно быть стыдно! Предатель, позорище.

Голос отца звучит негромко, но твёрдо:

— Я люблю её. Она хороший человек. Тебе Анжела понравится, когда ты узнаешь еë поближе.
— А маму? Маму ты не любишь?
— Мы пять лет в разводе. Очнись. У мамы давно своя жизнь.
— А меня? Ты меня тоже бросишь теперь?
— Лиза...
— А?
— Не болтай глупости. Придёшь? Глупо же. Нам всем жить дальше. Придëтся считаться с тем, что есть.

Она отворачивается и вытирает мизинцем потëкшую тушь.

— Можно мы с Женей вдвоём придём?
— Да, конечно. Приятный парень.

Отец целует Лизу в висок, на лету, едва касаясь, и уже устремляется к Анжеле, ловит еë руку, тянет к выходу. Машет, прощаясь. Анжела тоже машет.

— Приходите, дети… Постригу.
— Вот дура...

Женька сжимает ладонь Лизы и смотрит с укоризной. Он чем-то похож на отца. Как она раньше не заметила… От этой мысли ей не по себе. А тот как ни в чëм ни бывало, тихонько смеётся:

— Так это она тебя так круто тогда подстригла?
— Она...
— Кончай беситься. А если это любовь?
— Какая любовь! — фыркает Лиза. — Старичьë нафталиновое.

Он извлекает носовой платок из кармана, как фокусник, вытирает разводы под её глазами.

— Стой… Не дëргайся, глаза как клоуна. У-у-у… Ты плакала?

Лиза ещё раз оглядывается, глядя вслед отцу и его спутнице сквозь стекло. Вон они, стоят у пешеходного перехода под светофором, среди летнего дня, залитые солнцем. Два мелких, жалких существа.

В груди становится щекотно и больно, она отворачивается и вспоминает чью-то мысль о том, что солнце светит одинаково для всех. Сжимает кулаки. Это несправедливо! По справедливости этой тупой овце надо было бы прописать солнечный удар.

— Э, хватит психовать! Что ты настроение портишь?

Лиза поджимает губы. Лучше смолчать сейчас, а то до ссоры недалеко. Придирчиво смотрит на Женьку. Очкарик. Что в нëм особенного-то? Ботаник!

Она сидит, смотрит в стол, чуть покачиваясь в такт музыке. Отсюда, из-за облюбованного ею и Женькой столика, виден рояль и старик, играющий «Summertime».

But till that morning
There's a nothin' can harm you
With daddy and mammy standin' by
So don't you cry...

Седой пианист поглядывает в сторону юной пары, насмешливо улыбается, кивает кому-то напротив, хотя с той стороны рояля никого нет. В пространстве, сотканном из солнечных бликов, парит джаз, отчего на душе радостно и грустно. Кажется, из-за обволакивающей музыки воедино смешались все чувства, и все и запахи — кофе, лимона, ванили. А Лизе почему-то хочется плакать. Долго - долго, всласть, пока не насытится сладкими слезами голодная душа.

                                                                                                                                                                      Летняя пора за стеклом
                                                                                                                                                                  Автор: Светлана Молчанова

Сантехник по - объявлению

Сосуд, наполненный говном,
На первый взгляд - обычная посуда,
Но ты шатни его, паскуду,
И ты увидишь, что по чём..

И человек, коль он говно,
- Так сразу, просто не увидеть,
Но, слегонца его Обидев,
Ты понимаешь, вот оно..

не даёт покоя Омар Хайям..

                                Сосуд наполненный говном...
                                  Автор: Лари Уильям Бёрд

Я сам по сантехнике работаю — краны подкрутить, раковину заменить, если что течёт — заткнуть. Ну, решил объявление дать в газету. Сейчас многие в газету объявления дают. И я решил. Ну, чего ждать, крутиться надо, выживать, деньги зарабатывать. Ну, дал объявление: мол кому надо, окажу сантехнические услуги. Телефон такой - то. Все чин - чинарём. А они, газетчики, всё перепутали. Мой телефон под соседним объявлением напечатали. А там какой-то гад такое предлагает! Тьфу, вспоминать стыдно, ей-богу. Пишет: «Окажу интимные услуги женщинам любого возраста». И мой телефон. Вот работёнку себе нашёл!

А я же ничего не знаю. Сижу дома, ужинаю. Пошли звонки. Женский голос спрашивает: «Когда вы можете прийти на предмет оказания ваших услуг?». Я говорю: «Да хоть сейчас. Только что это вы на ночь глядя-то? Вот завтра у меня всего семь вызовов. Потом могу и к вам зайти». А она говорит: «А для чего вы мне после семи вызовов нужны будете?». Я говорю: «Не скажите. Вы меня ещё не знаете. Я, бывает, за день клиентов 16 обслуживаю. Завтра ещё соседка попросила её без очереди обслужить. У неё там тоже что-то прорвало. А мужик, как назло, приболел. Обещала пол -литра поставить».

Она говорит: «Вы знаете, я ничего понять не могу. Мало того, что вы хотите ко мне после семи вызовов прийти, так еще и пьяный?». Я говорю: «В нашем деле без этого нельзя. Ведь работаешь - то по большей части в сырости. И физически тяжело бывает. Бывает, семь потов сойдёт, пока фланец к патрубку не приладишь». Она говорит: «Вы можете не выражаться?!». Я говорю: «А как ещё скажешь? Фланец, он и в Африке фланец. Не говоря уже про патрубок». Тут эта трубку повесила. Странно, думаю, чудачка какая - то. Никогда патрубка в руках не держала, что ли?   
                                                                                                                                      из шутки - монолога Евгения Петросяна - Сантехник

Алтарь

Над миром тайна и в сердце тайна,
А здесь — пустынный и мглистый сон.
Всё в мире просто, необычайно:
И бледный месяц, и горный склон.
В тиши вечерней всё стало чудом,
Но только чудо и хочет быть,
И сердце, ставши немым сосудом,
Проносит влагу, боясь пролить.
Рдяные крылья во тьме повисли,
Я знаю меньше, чем знала встарь.
Над миром тайна и тайна в мысли,
А между ними — земной алтарь.

                              Над миром тайна и в сердце тайна...
                                           Поэт: Аделаида Герцык

Дождь. В этом городе часто идёт дождь. Везёт, если хоть раз за неделю выглянет солнце. Да, было бы неплохо.

Сакром — страна по соседству с Керрикном. Наше государство намного меньше этой огромной территории. В Лайскёрте много построек, точнее, многоэтажных зданий. Этот город просто огромен. Однако, я живу далеко не в центре. Это такая же высотка, только серая и непримечательная. Но меня это вполне устраивает.

В Лайскёрте преобладают продвинутые технологии, мобильные устройства давно перешли за грань реальности. Хотя, в моих руках по - прежнему те самые сенсоры из прошлого. Ни голограмм, ни открытий проходов в другие связующие точки города. Ничего этого, увы, я не имею.

Наш город переливается неоновыми красками. Каждая вывеска освещает чуть ли не половину улицы, а на одной улице их больше ста. И это невероятно раздражает. Этот продвинутый мир, оснащённый всем, чем только можно. Я до сих пор, возвращаясь домой, ставлю те самые пластинки от граммофона. Порой я включаю старую магнитолу, что досталась мне от отца. Она... живая? Я понимаю, что это обычная техника, но... она мне кажется более реальной, чем весь окружающий меня город.

Дождь усилился. Капюшон моей тёмно - синей куртки уже давно промок насквозь. Лишь бы не заискрились наушники.

- Эй, ты же промокнешь ! Зайди в здание !

    Опять старик из кафе «Ядовитое полотно». Забавно, не так ли ? Мистер Лоис всегда зовет меня внутрь, когда я забываю свой зонт дома. Всегда. Этот пасмурный вечер не стал исключением.

- Спасибо за приглашение, но мне надо домой.
- Да брось ты ! - он засмеялся. - Кофе за мой счёт. Всё - таки,.. ты единственный, кто выслушивает рассказы сумасшедшего старика.

Я невольно улыбнулся ему в ответ. Он, наверняка, заметил это. Но, увы, у меня иные планы.

- Я бы с радостью, мистер Лоис, но у меня очень серьёзные дела. Я зайду завтра. Часов в семь. Вы же будете открыты в столь раннее время?
- Для тебя — всегда открыты! До завтра, парень!

    Я шёл дальше. Вот он — мой любимый серый квартал. Чуть не поскользнувшись на мокрых ступенях, я поднялся к одному из этих серых домов. Ключ, где же он? Ах, да. Я оставил его в рюкзаке. Вот же ж черт, и он весь вымок. Ключ, ключ...

- Добрый вечер.

    Дверь отворилась. Женщина, которой на вид можно было дать лет пятьдесят, открыла входную дверь. На ней был жёлтый дождевик и красные резиновые сапоги. Она смотрела на меня с нескрываемым интересом, но её глаза мне всегда казались уставшими.

- Спасибо, - я поблагодарил её. - Ключи в рюкзаке, не могу найти.
- Заходи, на улице холодно.

    Она пропустила меня внутрь. Холодный холл серого дома.

- Иди к себе. И где твой зонт ? - на интонационных предложениях её произношение становилось шепелявым. - Уже осень. И одет ты опять легко. Учеба закончилась ?
- Давно закончилась, миссис Уилс. Я закончил обучение год назад.
- Ах, даже так.
- Я, пожалуй, пойду.
- Да, да...

- Сорок восьмой этаж.

    Я вышел в коридор, стены которого окончательно облезли года три назад. Я мог бы предложить соседям устроить ремонт, только... на этаже, кроме меня, никого нет. Все давно съехали в центр Лайскёрта. Миссис Уилс живёт на четвёртом этаже. В доме их всего шестьдесят. Помимо нас в этом здании как минимум восемьдесят человек.

    Повернув ключ в замочной скважине, я оказался в уютной двухкомнатной квартирке. В одной из них были кухня, столовая и зал. В другой располагались мой рабочий кабинет и спальня. Я стараюсь поддерживать всё в чистоте, но времени всегда мало. Завершив обучение, мне пришлось полностью поменять расположение всей мебели в квартире. Обогнув диван, обтянутый бардовой кожей, я дернул ручку холодильника и достал охлажденную банку апельсинового сока.

- Ай, чёрт!

    Небрежно поставив её на стол, я направился в ванную комнату к зеркалу. Моё отражение также было неизменно. Белые как снег волосы, голубые глаза и тонкие губы. Бледная кожа. Мне никогда не нравилось, что я практически полностью белого цвета. Для того, чтобы рассмотреть причину боли в глазах, мне пришлось вплотную приблизиться к зеркалу. Правая линза засветилась, её края мигнули три раза.

- Опять оно...

    Сбоку от меня появился столбец, подсвеченный бледно - голубым оттенком. Пять строчек. Четвертая, на которой располагались цифры, сменила свой счёт.

- Плюс две тысячи лексов...

    Лекс — это денежная единица в том мире, в котором оказалась моя жизнь. Линзы — путь в этот самый мир. И этот мир слегка необычен. Линзы с голографическим прохождением достаточно трудно достать, они стоят уйму денег. Они все имеют одинаковое свойство — при запуске светятся бледно - голубым светом. Точнее, светится их ободок, граница. Подобные линзы можно носить не снимая больше недели, но всё же стоит их убрать от глаз, чтобы отдохнуть от перегружённого информацией виртуального мира. Это в какой - то степени игра: линзы подключают тебя к голографическому, виртуальному миру, который тесно связан с реальностью. Задания приходят на телефон или другое мобильное устройство. За выполненное задание ты получаешь очки навыка, предметы в инвентаре, новые задания и, конечно же, вознаграждение в виде денежной суммы. Но его достаточно трудно получить в крупном размере.

    В этой игре есть свои правила — никакого огнестрельного оружия. Поскольку виртуальный мир сосуществует с реальностью, один выстрел вызовет панику среди обычных жильцов Лайскёрта. В моем арсенале имеются два клинка и тонкие нити. Их мне вполне хватает для выполнения миссий.

Ещё одно из правил — можно организовывать группы. У меня есть пара друзей, с которыми мы действуем в кооперативе. Я также знаю несколько группировок, стремящихся к высшему уровню и заработку...

                                                                                                                  Сквозь стеклянную голограмму. Пролог (Избранное)
                                                                                                                                            Автор: Елизавета Красикова

На росстанях времён и судеб
________________________________________________________________________________

Росстань - Перекрёсток двух или нескольких дорог; распутье.
________________________________________________________________________________

Весь мир — ветряная мельница
Он мелет судьбы людей
От ветра никто не отвертится —
Ну что ж, на камни скорей.

Скрипят большие крылья
И передача стучит.
В оконце свет проникает,
В пыли белёсой дрожит.

Нас много здесь в круговерти,
Считают круги жернова.
Мукою ржаною серою
Одежда слетит, не нова.

Кусочки мыслей сыплются
В холщовый плотный мешок,
Чтоб там отрубями истин
Заполнить каждый вершок.

И вот мы несёмся по кругу,
Стираясь в тонкую пыль.
Забыв о главном в испуге,
А ветер треплет ковыль.

Его порывы сердиты,
Но мы заслужили их.
Просеяны и протёрты,
И к радости домовых

Нас замешает хозяйка
В большой крутобокой деже́ (*).
Дольёт туда обрата,
Добавит свежих дрожжей.

Мы станем единым целым
Под сводом горячим печи,
И в свежей корочке хлеба
Проснёмся мы снова к ночи.

                                    Мельница судеб (Отрывок)
                                    Автор: Александр Радуш
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) В большой крутобокой деже́ - Дежа. Широкая посудина с высокими бортиками, предназначенная для замеса теста. В такой посуде готовят ржаное и ржано-пшеничное тесто.
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

— Должно быть, бабка, ты с нечистой силой знаешься?
— Бог с вами, паничок, что вы сказали на ночь глядя! Пусть бог милует! И не вспоминайте вы про неё! Во имя отца, и сына, и святого духа!

Старая полешучка, знахарка Марья, подняв глаза на образ, набожно перекрестилась.

— А что же она мне сделает, эта нечистая сила? Я не боюсь её потому что её, бабка, вообще нету.
— Гэ, паничок, вы ещё молоденький, мало на свете жили.
— Но вот ты, бабка, слава богу, пожила на свете, а скажи: видела ли хоть раз нечистую силу?
— Не на каждого, паничок, она попадает, — уклонилась бабка от прямого ответа.
— А я тебе, бабка, скажу, на кого она попадает. Насколько я знаю, она больше всего привязывается к пьяным, тёмным людям, да и то ночью.

Сторожиха покачала головой, не согласившись с учителем. А учитель, ещё совсем молодой человек, недавно приехавший в свою первую школу, еле заметно усмехнулся про себя, уверенный, что бабка обязательно расскажет про какой - нибудь случай с нечистой силой. Ему очень нравились такие разговоры с этими простыми людьми, жителями глухой полесской деревни, которые ещё так недалеко ушли от верований и представлений времён первобытной человеческой культуры.

— Я вам, паничок, не буду много говорить, ведь вы всё равно не верите или хотя и верите часом, но говорите, что не верите. Но если моему слову веры нет, то послушайте, пусть вам расскажет мой Михалка. Вы же знаете моего Михалку? А если и ему не поверите, спросите людей. Михалка тогда ещё парнем был. Шёл он из Сельца, и ночь была не очень тёмная.
Слыхали, может, Сельцо недалеко от нашей деревни, верста, не более. Это выселки из нашей же деревни, дворов десять. Он и жёнку оттуда взял. Так вот, паничок, был он там, на вечорки туда ходил, пока не женился. На полдороге между Сельцом и деревней старая корчма стоит, как раз напротив кладбища. Там ещё небольшое болотце есть, и речка оттуда начинается, малюсенькая, и соединяется с другой речкой, что у нас Телешевым дубом зовётся. И вот как только миновал он корчму, так на него что-то и набросилось — и не зверь и не человек. Так прямо и налетает на него. Хочет Михалка словить его — а не может: что-то голое и скользкое, ни шерсти, ни одежи. Михалка отбросит его рукой, а оно снова, а оно снова… И вот, не поверите, паничок, разорвало на хлопце новую свитку (*) до самого воротника. Обессилел, бедный, почти без памяти в хату заявился. Скажете — пьяный был, так ведь сроду не пьёт Михалка, в рот горелки не берёт. И пролежал он после этого в горячке три месяца, насилу на ноги поднялся.

Лобанович — так звали молодого учителя — слушал рассказ с большим интересом. Вначале ему было немного смешно, но по мере того как сама рассказчица всё более увлекалась историей с Михалкой, лицо учителя становилось серьёзным и даже хмурым.

Если сторожиху захватывала загадочность происшествия, то Лобановича заинтересовало другое, а именно — непосредственная и крепкая вера людей в существование таинственного, тёмного сплетения злых сил. Миллионы и более лет живёт эта вера, зачатки её затеряны в тёмном омуте прошлого, и до сих пор человеческий разум не сумел освободиться из - под власти этого дурмана.

"Интересно! Надо будет подумать об этом", — заметил про себя учитель. Но, как видно, его занимала ещё и другая мысль, и он неожиданно для самого себя спросил:

— Бабка! А твой Михалка мог и помереть от этого?
— Гэ, паничок милый! Чуть - чуть не помер! Насилу отходили!
— И подумать только, из - за какой глупости может умереть человек! — проговорил молодой учитель, обращаясь скорее к самому себе, чем к своей собеседнице, и задумался. Голова его немного склонилась набок, тёмные глаза, в которых светилась какая - то затаённая мысль, устремились, не мигая, в угол комнатки, но ничего не видели: они как бы обращены были к той мысли, которая в эту минуту ворошилась у него в голове.

Старая бабка с каким - то страхом и любопытством поглядывала на своего "панича".

— О чём вы, паничок, так задумались?

Лобанович вскинул на неё глаза и засмеялся.

— Знаешь, бабка, хочешь, я скажу тебе, о чём ты теперь думаешь?

Бабка удивилась ещё более, а учитель, не ожидая ответа, проговорил:

— Ты, бабка, смотрела на меня и думала: "Если этот панич ещё не сошёл с ума, то скоро сойдёт".

Сторожиха изумлённо смотрела ему в глаза, а Лобанович, придав важное выражение своему лицу, сказал:

— Ты, бабка, не думай, не одна ты знахарка. Я, может, ещё лучший знахарь, чем ты.
— А что ж, паничок, всё может быть, — словно с какой - то обидой ответила бабка.
— Ты плюнь, бабка, на это, потому что всё это глупости, а лучше скажи: зачем мы на свете живём?

Бабка не знала, какой тон ей взять, чтобы не ошибиться.

— Гэ, паничок, что это вы обо всём спрашиваете? Гляжу я на вас и удивляюсь: сидит себе, словно монашек, и всё в книжки смотрит. Поглядели бы немного — и хватит. А то, когда ни придёшь, вы всё в книги глядите. Разве можно так долго смотреть в них? — И, помолчав, добавила: — Сушат они, и больше ничего.
— Так ты, бабка, не знаешь, зачем мы на свете живём?
— Нет, паничок, не знаю! Если бы вы спросили дерево, зачем оно растёт, разве оно ответило бы? Так и я не могу ответить вам. Живём, пока живётся, — ведь живым в землю не полезешь, а придёт смерть, тогда похоронят.
— Да, бабка, ты говоришь правду, не знаем мы, зачем на свете живём.
— А зачем, паничок, и знать? Живёт человек и живёт, пока ему бог предназначает. А придёт время умереть — умрёт.
— А плохо, бабка, что надо умирать!
— Что вы, паничок, всё про смерть говорите! Чудной вы, ей - богу! Вот тот панич, который был здесь до вас, бывало, пойдёт куда -н ибудь — либо к пану подловчему (**), либо к Курульчуку на чугунку. Там паненка была, ой пригожая паненка! Её теперь дома нет, а вот приедет — сами увидите!
— А разве здесь и паненки есть? — заинтересовался Лобанович.
— Ой, паничок, почему же по быть!

Бабка начала перечислять и расхваливать паненок. Прежде всего у волостного писаря их целых четыре. Правда, волость отсюда в пятнадцати верстах. Но есть паненки и поближе. Верстах в семи от Тельшина живет дочка землемера. Все паничи в округе влюблены в неё. Есть ещё паненка на хуторе, до которого рукой подать — версты три, не более.

— Да зачем нам лучше, паничок, — у пана подловчего дочки есть. Одна ещё совсем молоденькая, а другая постарше. Она уже спрашивала: "Ну как, бабка, твой панич?"
— А ты что ей сказала?
— Ой, говорю, панич! Хороший панич!
— Разве же я хороший?
— А почему же не хороший?
— Ну, а которая из паненок самая лучшая?
— Все хорошие. Как по мне, так все хорошие.
— Не думаешь ли ты, бабка, женить меня?
— Сами, паничок, женитесь… А к пану подловчему вам нужно зайти. Бывало, тот, прежний панич, как вечер, так уже и там. А вы всё сидите над этими книгами. Сушат они человека.
— А ты, бабка, пошепчи, чтобы я от них отвернулся.

Старуха несколько минут смотрела на учителя, а затем засмеялась долгим - долгим смехом.

— О панич, вы всё шутите!

Бабка встала, зевнула и посмотрела в окно. А там лежала тёмная - тёмная ноябрьская ночь.

— Только у пана подловчего ещё окна светятся, — заметила бабка.
— Посиди ещё немного.
— Нет, паничок, поздно.

И старуха медленно побрела в свою кухню.

                                                                                                                         из книги  Коласа Якуб Михайлович -  «На росстанях»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) разорвало на хлопце новую свитку -  Свитка. Название устаревшей мужской и женской верхней длинной распашной одежды из домотканого сукна, разновидность кафтана. Свитка является частью традиционного костюма белорусов, встречалась также в крестьянской среде на Украине и в России.

(**) либо к пану подловчему - Изначально распорядитель княжеской охоты. В последствии начальник Егерской службы. 

Муха

Опоила молодость - колдунья
Зельем приворотным –
Не очнусь…
А года, как листья:
Ветер дунет –
И под снегом прятать веткам
Грусть.
Снег все гуще…
До весны нескоро.
Впереди метелей хищный свист…
Зелено,
Хмельно
И непокорно
В почке набухает новый лист.
Будет чем порадовать весною
Песенника милого – дрозда…
Молодость
Колдует надо мною,
Прежде чем покинуть
Навсегда.

                          Опоила молодость - колдунья
                           Автор: Нинель Мордовина

- Ну, так погадаешь или нет, - смеясь спросил парень.
- Погадаю, отчего же не погадать, - улыбнулась красавица - чародейка, томно потягиваясь и выгибаясь всем телом. - Дай только накинуть на себя что - нибудь. Идём к столу, там светлее.
- На чем мы закончили? Нет, охальник, я не про это, - она шлёпнула по шаловливой руке, норовящей забраться ей за пазуху. Ах, да... Будешь ты счастлив, богат, на красивой девке женат, будут дороги твои лёгкими, и будут года твои долгими, - опустив глаза, впервые глянула на ладонь. - Бож... - ведьма закашлялась, не в силах произнести слово, застрявшее в горле.
- Случилось что? - встревожился гость.
- Да нет, ничего, - дрожащими губами, ответила она, впившись взглядом в паутину линий на руке.

Такого узора ей еще никогда не приходилось встречать. Линии сплетались в зловещий клубок, в середине которого угадывался крест. Порча. Чёрная погибель. (Да кто же на такое способен? - лихорадочно заметалась мысль. - Силища-то какая вложена!) Она подняла на  глаза, внезапно запавшие в глазницы.

- Не случалось ли чего странного с тобой в последнее время? - спросила внезапно охрипшим голосом.
- Да вот, что-то прихварывать часто стал, - он улыбнулся своей слабости. - А так ерунда всё.
- Что ж за ерунда? - переспросила она, внимательно разглядывая чёртов крест на ладони.
- Да вот, недавно девица одна утопилась. Злые языки говорят, что сохла по мне от любви, а я и не хаживал с ней никогда.
- Ой, ли? - не поверила ведьма.
- Ну, было, было. Пару раз прижал её за амбаром.
- Правду говори! Целовал, миловал, жениться обещал?
- Обещал, - молодец повинно опустил голову.
- Да, милок, - тяжко вздохнула ведьма, - Девушка небось понесла, вот и утопилась чтоб не было позора. Плохо. Очень плохо. Прокляла она тебя. Видать ведьмой необученной была. Силы своей не знала.
- И что теперь? -  голос парня предательски дрогнул.

Ведунья вновь глянула в его глаза ( утонуть в них... погибель ты моя.... зацеловать ... залюбить ... на беду такой красивый уродился ... помрёт ведь... спасти?.. спасти?.. спасти ... совладаю ли с такой мощью?.. прижаться бы ещё разок... зачем мне это?.. делать-то что надо?.. не помню... до полуночи не успею...)

- Спи, - приказала она, не отрывая пристального взгляда, - наливаю в глаза тебе сумерки, ноченькой веки скрепляю, - её голос  звучал всё тише и тише. Голова молодца упала на сложенные руки, - не проснешься от зорьки поутренней, покуда сама не сжелаю...

Тряхнув его за плечо и убедившись в том, что сон крепок, ведьма бросилась к заветному сундуку. Лихорадочно перевернув всё, нашла на самом дне старинную книгу и начала быстро перелистывать.

- Не то, опять не то... Порча... Наслать... Нет... Приворот... Заклятье на любовь... Не то... - От досады она зашипела. - Да где же?.. Неужели нет... - дойдя до последнего листа, она наконец - то разыскала требуемое заклинание, - Ага! Вот!.. Чёрная погибель! - Бегло прочитала скупые строки. Метнула взгляд на мирно спавшего парня. Прочитала ещё раз. Медленно, останавливаясь на каждом слове. Опустилась на пол около сундука и надолго задумалась. Книга выпала из внезапно ослабевших рук. Волосы чёрным веером легли вокруг ног. Закусив губу и закрыв глаза, она обняла себя за плечи и начала тихонько раскачиваться из стороны в сторону.

Солнечный зайчик, непрошеным гостем проникнув сквозь окошко, соскочил со стола, незаметно подкрался к её руке и согрел своим тельцем. Ведьма вздрогнула, очнувшись от думы. За окном начинался вечер.

Встав, она подошла к зеркалу, глянула на свое отражение, вздохнула, откинула со лба волосы, провела ладонями по лицу и ещё раз глубоко вздохнула. Грустно улыбнулась. С сомнениями было покончено. Пора за работу.

Достала старый котёл, поставила его на тлеющие угли. Произнесла короткое заклинание. Послушная её воле, огненная саламандра, мирно дремавшая под слоем пепла, выбралась на поверхность и начала свою пляску. Полыхнувшее пламя принялось жадно лизать закопчённые стены очага, оглаживая чугунные бока посудины.

Налив в котёл ключевой воды, колдунья бросила в него необходимые ингредиенты: крыло летучей мыши, сушёную змею, корень мандрагоры, цветы дурмана, языки ящериц, сердце ворона, печень молодого козлёнка. Потом подкинула в огонь осиновых веток. Обрадованная саламандра, вдохнув густой дым, заплясала веселее. Помешивая закипевшее варево корявым суком, на котором когда-то повесили разбойника, чернокнижница начала медленно читать слова заклинание. Над зельем поднялась чёрная пена. Сняв котёл с огня и водрузив его на стол, она взмахом руки отпустила саламандру. Колдовское отродье шустро юркнуло под угли. Огонь погас. В избушке сгустились сумерки.

Расставив по углам комнаты чёрные свечи, ведьма зажгла их; вернулась к столу. Принюхавшись, сморщила свой изящный носик и довольно улыбнулась. Варево понемногу остывало, источая премерзкую вонь. Зелье удалось на славу.

Собравшись с духом, она зачерпнула полную кружку, выдохнула воздух и залпом выпила отвар. Спустя мгновение, пошатнувшись,  с криком повалилась на пол.

Жидкий огонь жёг её внутренности. Судороги ломали распростёртое тело, невидимые иглы впивались под ногти. Тысяча призрачных чертей сдирали кожу заживо, выворачивая  наизнанку. Кости трещали, выкручиваясь из суставов. Слёзы хлынули из ослепших глаз. Сквозь белые, искусанные губы с трудом пробивалось хриплое дыхание. Корчась от боли, ведьма уже не помнила, кто она, впервые ощущая себя слабой и беспомощной.

Чёрный кот, прибежав со двора на крик хозяйки, с жалобным воем метался вокруг, не в силах ей ничем помочь...
Ровно горели свечи...
В печи дотлевали угольки...

Внезапно всё прекратилось. Ведьма с трудом поднялась и побрела к лавке. В изнеможении опустилась рядом со спящим.  Его светлые кудри разметались по столешнице.
За окном солнце опускалось за кромку леса.

Надо было спешить.

Она встала и подошла к резному ларцу, стоявшему под зеркалом. Достала из его бархатистого нутра булатный кинжал. Полюбовалась переливом узоров на его поверхности. Вернулась к столу. Сжав губы, закатала рукав и решительно прочертила клинком длинную полосу на предплечье. Кровь обильно заструились по руке, закапав в подставленную чашу.

Отложив в сторону кинжал, она обмакнула пальцы и начала чертить на столе колдовские руны, изредка по книге сверяясь с их начертанием. Время от времени кровь застывала, писать становилось невозможно, тогда она брала клинок и проводила новую полосу.

Наконец рисунок был закончен. Полюбовавшись карминной вязью, покрывшей всю крышку стола, ведьма удовлетворенно улыбнулась. Теперь можно приступать к самому главному.

Ощущая в себе неведомую доныне мощь, она начала произносить заклятье. Фразы как камни падали с губ. От великой силы сакральных слов, изливавшейся из ее уст, взвилось пламя в очаге, за окном заухали совы, завыли в лесу волки. Внезапно налетевший ветер колотился в окно, хлопал ставнями. В печной трубе забилась летучая мышь. Письмена на столе загорелись ведовским огнём.

С каждым мгновением в её облике происходила перемена. Тускнели глаза, с лица сходил румянец, бледнели губы. Вокруг глаз залегала паутинки морщинок. Голос становился всё глуше, в нём появилась новые дребезжащие интонации. На волосы лег иней.

Последнее слово сказано. Воцарилась тишина. Даже свечи перестали потрескивать. Перепуганный кот молча жался к ногам хозяйки.
Дрожащей рукой взяла ладонь крепко спавшего молодца, подслеповато щурясь вгляделась в узор линий. Они были ровными, как хорошо накатанная дорога. Смертный клубок расплёлся,  унося погибель.

Уставшие ноги больше не держали. Тяжело опустившись на скамью, она задела спящего и тот проснулся.

- Где это я? - спросонья пробормотал парень. - А, это ты ведьма? - он глянул в окно. - Солнце уже совсем село. Что ты со мной сделал чертовка? - его взгляд упал на сидевшую рядом с ним женщину. - А ты кто, старуха? Где другая колдунья подевалась? Молодая? Вот уж не знал, что у неё есть мать, - он озадаченно оглянулся по сторонам. - Что случилось то?
- Да ничего, милок. Устал ты, вот и сморило тебя, - отвечала она, спрятав изрезанную руку за спину.
- Врёшь, ведьма! Небось, порчу какую на меня напустила! На дочке хочешь оженить! - в сердцах произнёс он, - А я ей хотел золотой подарить! Не получите теперь ничего!..

Стремительно поднявшись, он выскочил за дверь, с досадой хлопнув так, что с косяка посыпалась труха.
Ведьма грустно улыбнулась ему вослед. Подошла к сундуку, достав тряпицу, перевязала искалеченную руку и, сняв со стены зеркало, спрятала его на самое дно.

                                                                                                                                                                           Любовь ведьмы (Отрывок)
                                                                                                                                                                                    Автор: Black Hag

Жена по «Книге Судеб»

Пленил меня не тёмный плод
Отцветшей в первый раз маслины,
В пирах покою не даёт
Мне тёмный профиль Евфрозины.
Пусть в Эфиопии она
Рабыней - варваркой родилась,
Пусть утомленная волна
Моих волос посеребрилась,
Но разве меди с серебром
Не льёт ваятель в общий слиток ?
Но разве смесь воды с вином
Не благороднейший напиток ?

                                         Философ и рабыня
                                      Поэт: Пётр Потёмкин

Царь Магомед, сын Сулеймана-Эс-Зейни, сидел однажды на своем троне, окружённый чинами своего двора, и, обратившись к своему визирю Эль-Фадлу, сыну Какана, сказал ему:

— Мне нужна рабыня, которая превосходила бы красотой всех женщин настоящего времени, и, кроме того, чтобы она была миловидна, отличалась правильными чертами лица и обладала бы всевозможными хорошими качествами.
— Такой рабыни, — заметили его приближенные, — менее чем за десять тысяч червонцев не достать.

Услыхав это, султан сказал своему казначею:

— Снеси десять тысяч червонцев в дом Эль-Фадла, сына Какана.

Казначей исполнил приказ, а визирь удалился, выслушав приказание ежедневно ходить на рынок и дать маклерам поручение достать ему то, что требуется. Султан, кроме того, отдал приказ, чтобы ни одна рабыня, стоящая более тысячи червонцев, не продавалась без того, чтобы её не показать визирю.

Маклеры поэтому не продавали рабынь, предварительно не показав их визирю, и визирь, повинуясь приказанию царя, осматривал всех в продолжение значительного времени, но ни одна из рабынь не нравилась ему. Однажды один из маклеров пришёл в дом визиря Эль - Фадла и застал его садившимся на лошадь, чтобы ехать во дворец султана. Удерживая его за стремена, он сказал ему следующие стихи:

О, ты, который оживил всё то,
Что было гнило в нашем государстве,
Ты был всегда визирем, который
От сил небесных помощь получал.
Ты воскресил в народе развращённом
Всё то хорошее, что было в нём
И что потом в нем умерло бесследно.
Да будут же всегда твои дела
Стоять под покровительством Творца!

— О господин мой, рабыня, о приобретении которой получено высочайшее повеление, наконец, появилась.
— Приведи ее сюда ко мне, — сказал визирь.

Маклер ушёл и вернулся, спустя некоторое время, в сопровождении девицы с изящной фигурой, высокой грудью, чёрными ресницами, нежными щёчками, тонкой талией, широкими бёдрами и одетой в нарядное платье. Мягкие уста её были слаще мёду; фигура её могла посрамить гибкую восточную иву; а речь её звучала нежнее ветерка, проносящегося над цветами сада, как выразился о ней один из поэтов:

Нежнее шёлка тело у неё,
И речь её, как музыка, звучит;
Ни лишних, ни неясных слов в ней нет.
Глаза её, которые сердца
Мужские опьяняют, как вино, —
Творца земли ей воля даровала.
Да будет горячее с каждой ночью
Моя любовь к возлюбленной моей,
И да живёт она в моей душе
До Страшного суда неугасимо.
Черна, как ночь, дуга её бровей,
Головка ж белокурая её
Сияет светом утренней зари.

Визирь, посмотрев на неё, остался очень доволен и, взглянув на маклера, сказал ему:

— Какая цена этой девицы?
— За неё давали десять тысяч червонцев, — отвечал маклер, — а владетель её клянется, что сумма эта не покроет далее платы за тех цыплят, которых она съела, и даже платы за одежду её учителей, так как она училась письму, грамматике и лексикологии; она умеет толковать Коран и знает основания закона, религии, медицины и счисления календаря. Кроме того, она играет на различных инструментах.
— Ну, так приведи ко мне её хозяина, — сказал визирь.

Маклер тотчас же привёл хозяина, оказавшегося иностранцем, таким старым, что на нём остались только кожа да кости, вроде того, как поэт говорит:

Дрожал от страха я, когда про время
Мне в голову закрадывалась мысль, —
Суд времени могуществен и страшен.
Любил прогулки я, когда они.
Меня не утомляли, но теперь
Я утомился не гулять не в силах.

— Будешь ли ты доволен, — сказал ему визирь, — если получишь за эту девицу десять тысяч червонцев от султана Магомеда, сына Сулеймана-Эс-Зейни?
— Так как она предназначается султану, — отвечал иностранец, — то мне неприлично отдать её в виде подарка, не получив цены.

Визирь приказал тогда принести деньги и свесил для иностранца десять тысяч червонцев; после чего маклер обратился к визирю с такими словами:

— С твоего позволения, господин мой визирь, я буду говорить.
— Говори, что хотел ты сказать, — отвечал визирь.
— Мое мнение такое, — продолжал маклер, — что тебе не следует вести сегодня же эту девицу к султану, так как она только что приехала издалека, и перемена климата подействовала на неё, как подействовало и утомление от дороги. Оставь её у себя дней на десять, для того чтобы она отдохнула, и тогда она ещё более похорошеет, затем пошли её в баню, одень в хорошее платье и отправляйся с нею к султану. Если сделаешь так, то будешь иметь большой успех.

Визирь, поразмыслив о совете маклера, нашёл, что он хорош. Он взял её к себе во дворец, дал ей отдельное помещение и посылал ей ежедневно и еду, и питьё, и всё, что надо, и она жила таким образом некоторое время.

У визиря Эль - Фадла был сын, красивый, как месяц, с чудным цветом лица, красными щеками и с родинкой вроде шарика серой амбры. Юноша ничего не знал о вновь прибывшей девице, а отец предупредил её, сказав:

— Знай, что я купил тебя для царя Магомеда, сына Сулеймана - Эс - Зейни, и что у меня есть сын, который не оставил в покое ни одной девушки в квартале, не признавшись ей в любви; поэтому прячься от него, не показывай ему своего лица и смотри, чтобы он не услыхал даже твоего голоса.
— Слушаю и повинуюсь, — отвечала девица, и визирь ушел от неё.

Судьбе угодно было, чтобы она пошла однажды в баню, которая была тут же в доме, и после того как женщины вымыли её, она надела нарядное платье и стала ещё красивее и прелестнее. После этого она пошла к жене визиря и поцеловала ей руку.

— На здоровье, о Энис - Эль- Джелис! — сказала ей жена визиря. — Понравилась ли тебе наша баня?
— О госпожа моя, — отвечала она, — я жалела только, что тебя там не было со мною.

На это жена визиря сказала своим рабыням:

— Ну, вставайте и пойдёмте в баню.

Рабыни встали и пошли вслед за своей госпожой, которая предварительно поручила двум девочкам - рабыням сторожить у дверей комнат Энис - Эль - Дже, сказав им:

— Не позволяйте никому входить в комнаты этой девицы.
— Слушаем и повинуемся, — отвечали они.

Но в то время как Энис - Эль - Джелис сидела у себя, явился сын визиря, которого звали Али Нур - Эд - Дином, и спросил, где мать и вся семья.

— Они ушли в баню, — отвечали девочки.

Энис - Эль - Джелис, сидя у себя в комнате, услыхала разговорю Али Нур - Эд - Дина и подумала: «Хотелось бы мне знать, каков на вид этот юноша, о котором визирь говорил, что он не оставляет в покое ни одной девушки в квартале, не признавшись ей в любви. Клянусь Аллахом, мне очень хотелось бы взглянуть на него».

Она встала, освежившись после бани, и, подойдя к дверям своей комнаты, посмотрела на Али Нур - Эд - Дина и увидала, что он юноша прекрасный, как молодой месяц. При виде его она вздохнула раз тысячу, а юноша, взглянув на неё, точно так же был поражён. Оба они сразу влюбились друг в друга, и юноша, подойдя к девочкам, крикнул на них. После чего они отбежали и остановились на некотором расстоянии, чтобы посмотреть, что он будет делать. Юноша подошёл к двери, открыл её, вошёл в комнату и сказал девушке:

— Так это тебя-то отец мой приобрёл для меня?
— Да, — отвечала она.

И после этого юноша, немного выпивший, подошёл к ней и обнял её, а она со своей стороны обвила его руками вокруг шеи и поцеловала. Но девочки - рабыни, видя, что молодой господин прошёл в комнату Энис-Эль-Джелис, стали кричать. Вследствие этого юноша, испугавшись, бежал, боясь за свою безопасность, и когда жена визиря услыхала крики двух девочек, она вышла из бани и вскричала:

— Что это вы кричите на весь дом?!

Она подошла к ним поближе и прибавила:

— Говорите же, что случилось?
— Наш хозяин, Али Нур-Эд-Дин, подошёл к нам и прибил нас, — отвечали они, — и сам пошёл в комнату Энис-Эль-Джелис, а когда мы закричали тебя, то он бежал.

Хозяйка дома отправилась к Энис-Эль-Джелис и сказала ей:

— Это ещё что за новости?
— О госпожа моя, — отвечала она, — в то время как я сидела здесь, юноша, очень красивый, пришёл ко мне и сказал: «Так это тебя - то отец мой приобрёл для меня?» А я отвечала: «Да». Клянусь Аллахом, госпожа моя, я думала, что он говорил правду, и он вошёл ко мне, и обнял меня, и три раза поцеловал и ушёл от меня, оставив меня переполненной любовью к нему.

Услыхав это, хозяйка дома заплакала, закрыв лицо руками, и рабыни её сделали то же самое, боясь за Али Нур - Эд - Дина, которого отец мог убить за это. В это самое время пришёл визирь и спросил, что случилось.

— Поклянись, — сказала ему его жена, — что ты выслушаешь то, что я скажу тебе.
— Хорошо, клянусь, — отвечал он.

Она сообщила ему о том, что сын их сделал, и он пришёл в такое отчаяние, что разодрал свою одежду, бил себя в лицо и рвал свою бороду.

— Не убивайся так, — сказала ему тут жена. — Я из своих собственных средств дам тебе десять тысячи червонцев, которые она стоит.

Но визирь поднял тут к ней лицо и сказал:

— Горе тебе! Не нужно мне и денег за неё, так как я боюсь, что это будет стоить мне жизни и всего моего состояния.
— Это почему, о господин мой? — спросила она.
— Разве ты не знаешь, — сказал он, — что у нас есть враги, этот Эль - Моин, сын Саши? Когда он услышит об этом происшествии, то пойдёт к султану и скажет ему: «Ты думаешь, что твой визирь очень тебя любит, а он, получив от тебя десять тысяч червонцев, приобрёл на них такую рабыню, какой и свет не видывал, и когда она понравилась ему, то он сказал своему сыну: “Бери её, потому что ты стоишь её более, чем стоит султан”, и он взял её, и девица теперь находится с ним». На это царь скажет ему: «Ты лжёшь». А он ответит царю: «С твоего позволенья я неожиданно ворвусь к нему и приведу её к тебе». И царь даст ему позволенье сделать так, и поэтому он внезапно ворвётся в дом, возьмёт девушку и сведёт её к султану; тот будет спрашивать её, а она не в силах будет опровергнуть это. Враг мой тогда скажет: «О, государь, я даю тебе добрые советы, но я у тебя не в милости. И султан покажет на мне пример; весь народ будет смотреть на меня, и конец мне тогда будет.
— Не рассказывай никому об этом, — сказала ему жена. — Все это случилось у нас в семье, и потому предоставь это дело на волю Аллаха.

От этих слов сердце визиря немного улеглось, и он успокоился.

В таком положении находился визирь. Что же касается до Нур - Эд - Дина, то он боялся последствий своего поступка и проводил целые дни в саду, возвращаясь к матери только к ночи, и, переночевав у неё в комнате, до света уходил так, чтобы его никто не видал. Так жил он в продолжение целого месяца, не видя отца в лицо, и наконец мать его сказала визирю:

— О господин мой, неужели ты хочешь лишиться и девицы, и своего детища? Если ему придётся ещё долго жить так, то ведь он убежит из дома.
— Да что же надо делать? — спросил он.
— Посиди сегодня ночью, — отвечала она, — и когда он придёт, схвати его и помирись с ним; отдай ему девушку, потому что она любит его, а он любите её, а я выплачу тебе за неё то, что она стоит.

Таким образом, визирь сел на эту ночь, и когда сын его пришёл, он схватил его и перерезал бы ему горло, если бы мать не прибежала к нему на помощь; она сказала своему мужу:

— Что хочешь ты с ним сделать?
— Убить его, — отвечал муж.
— Неужели я так мало имею цены в твоих глазах? — спросил его юноша.

Глаза отца наполнились слезами, и он сказал сыну:

— А неужели, о сын мой, моя жизнь и потеря всего моего состояния имеет так мало цены в твоих глазах?
— Выслушай меня, отец, — возразил юноша и стал просить прощения.

Визирь, отодвигаясь от сына, почувствовал сострадание, а юноша встал и поцеловал руку отца.

О сын мой, — сказал визирь, — если б я знал, что ты будешь Энис - Эль - Джелис верен, я отдал бы её тебе.
— О отец мой, — отвечал юноша, — почему я не буду верен ей?..
— Я обязую тебя, о сын мой, — сказал ему отец, — не брать другой жены, которая могла бы занять её место, никогда не обращаться с нею дурно и не продавать её.
— Клянусь тебе, о отец мой, — отвечал сын, — что никогда не возьму на её место другой жены и никогда не продам её.

Он дал клятву поступать так, как обещал, и занял с молодой женой отдельное помещение, и прожил с нею год. И Господь, да святится имя Его, устроил так, что султан забыл об этом деле; но оно стало известно Эль - Моину, сыну Савия; только он не смел говорить о нём, потому что другой визирь пользовался большим уважением султана.

                                                                                                                                            Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады
                                                                                                                               История Нур-Эд-Дина и Энис-Эль-Джелис (Отрывок)

Подарок к освобождению или атрибутация сорокалетней вещички из китайской шкатулки 

Боль свою вы делите с друзьями,
Вас сейчас утешить норовят,
А его последними словами,
Только вы нахмуритесь, бранят.

Да и человек ли, в самом деле,
Тот, кто вас, придя, околдовал,
Стал вам близким через две недели,
Месяц с вами прожил и удрал ?

Вы общались, дорогая, с дрянью.
Что ж нам толковать о нем сейчас ?!
Дрянь не стоит долгого вниманья,
Тут важнее говорить о вас.

Вы его любили? Неужели ?
Но полшага - разве это путь ?!
Сколько вы пудов с ним соли съели ?
Как успели в душу заглянуть ?!

Что вы знали, ведали о нём?
To, что у него есть губы, руки,
Комплимент, цветы, по моде брюки -
Вот и все, пожалуй, в основном ?

                                             Прямой разговор (Отрывок)
                                                Поэт: Эдуарда Асадова

Хлынул дождь… Я поднял воротник плаща, плотнее нахлобучил кепку и прибавил шагу. Теперь вроде бы и повидняло, по крайней мере я различал по шуму дождя, где вода, а где нет. Но вот беда – дорожные колеи стали разбегаться в разные стороны и сплошь пропадать в мелких болотах. Болота я переходил без особых затруднений, но всегда ошибался в выборе направления дороги; она выныривала из болота непременно где-то сбоку, и немалых трудов стоило отыскать эти заполненные водой параллельные колеи. Несмотря на дождь и холодный ветер, я вспотел и расстегнулся.

Теперь уж я и сам не знаю, как всё это случилось, – но я заблудился не в лесу, не в поле, а в болоте. Болото как болото – поначалу мелкое, шёл по нему и вроде бы дорогу чуял под ногами – колеи. Потом провалился один раз по пояс, второй – нахлебал в сапоги воды, повернул назад – шёл, шёл, а берега всё нет. И глубина – в пояс. Повернул направо, налево – куда ни пойду, везде глубоко… Сапоги держу за голенища – под самый пах натянул, а чуть оступишься, глядь, – и опять залил через край. Идти напролом – плюнув на то, что заливает? Но куда? А если там ещё глубже?.. Плыть? Далеко не уплывёшь в плаще да в резиновых сапогах. Да и куда поплывёшь, когда в трёх шагах ничего не видно?

И вот я остановился посреди болота, стою почти по пояс в воде, держусь за голяшки сапог, – хвост плаща в воде, кепка промокла, вода течет по вискам, по шее за шиворот. Стою в кромешной тьме, посреди ночного безмолвия – только тихий шум дождя о воду, как шелест листьев. Поначалу я всё озирался по сторонам – в надежде увидеть берег или хотя бы какой - нибудь предмет. Потом как - то внезапно и остро сообразил, что забреди я поглубже, выбейся из сил, – кричи до хрипоты, никто не услышит, никто не придёт на помощь. И мысль, что можно утонуть в этом грязном и паршивом болоте, наполнила меня холодным отчаянием. Я вспомнил почему - то прочтенную в детстве историю о том, как охотник попал в волчьи капканы. Сам поставил и сам же попал в них. И рисунок вспомнил, как он лежит беспомощный, вытянувшийся во весь рост – руки и ноги скованы железными челюстями капканов. Эта картина часто преследовала меня в детстве: я переживал всё это, как будто сам попал в эти капканы: более всего меня поражала при этом беспомощность человека, что помрёт он от голода, и ещё то, что никто не знает и никогда не узнает про это. Вот эта беспомощность – тебя могут терзать волки, мучить голод, а ты ничего не можешь, и никому до этого нет дела, – меня просто угнетала.

И, стоя посреди болота, я пережил нечто похожее на то моё детское отчаяние… Мне хотелось бежать и бежать без оглядки из этого проклятого болота, но какая - то сила сковывала меня. Я стоял, понуро ссутулившись, слушал, как хлюпала кругом вода, и память услужливо подсовывала мне полузабытую чертовщину.

«Намедни Левку Головастого на Каменском болоте нашли… Еле отходили. Закоченел совсем и воды нахлебался… Как он там очутился? Черти отвезли. Иду я, грит, в Ефимовку, домой, – догоняют меня в поле на тройке с бубенцами. Тпру! Садись, Лёвка, подвезём! И ребята вроде знакомые… Весёлые! Сел я – и понеслось, замелькало – где земля, а где небо – не поймёшь. Песняка наяривают. И я с ними заодно… Вроде бы и гармошка была… А вот как в болоте очутился, убей, грит, не помню. То - то и оно -т о… Не пей в сумерках - ти. Не броди по дорогам. Смутное это время – самый разгул для чертей…»

«Они с целью заводят людей в болота. С це-елью… И в озере кто утонет или в пруду – тожеть их дело. А почему? Потому как ездят они на этих утопленниках. Ты думаешь, из кого черти тройки набирают? Из утопленников. В коренники мужики идут, а на пристяжку бабы. Намедни к Петьке Карузику заехали ночей: „Подкуй лошадь!“ Он завёл её в станок, взял заднюю ногу – ан не копыто, а пятка… Новенький, значит, у них. Объезжали. Накануне как раз Мишка Коровятник утонул».

«А откуда взялся этот Пантелеевич? Кто он такой? – начинаю поневоле думать я. – Он даже фамилии своей не назвал. А в каком он колхозе работает? Почему не поздоровался с ним тракторист? Где он живёт? Ничего не сказал…»

Я вспомнил, как подошёл он ко мне в тумской чайной: сутулый, плечистый, одутловатое красное лицо, глубоко посаженные медвежьи глазки. «Проездом, значит», – сказал он. Откуда он знал, что я проездом? А может, я по делам в Туму приехал? Ведь я никому не представлялся. И почему к нам никто не подошёл, пока мы сидели и пили? Ведь за столиками было полно народу. Кругом теснота, а у нас свободно. Если он и в самом деле работал в Туме или в ближнем колхозе, так ведь нашлись бы у него и знакомые. По крайней мере кто  -нибудь поздоровался бы с ним. Никто не подошёл, никто не подсел к нам… «Ах я идиот! Ну с кем я связался?»

«Да глупости, глупости всё это, – отмахивался я. – Нет, погоди, погоди… Если бы он был здешний, неужели он не знал, что по дороге в Бузиново проехать нельзя? Ведь знал бы. Шофёр не сидит на печке. Конечно, знал! Недаром его тракторист предупредил, а он только усмехнулся…»

«Да ерунда… Просто понадеялся на себя. Не впервой, мол, проскочим».

«Ага, а то он из Рязани приехал? Не знал, что за лесом болото? Да что там говорить. Ему в любом случае надо было отдать меня трактористу. И меня не мучить, и себе не рисковать.

В любом, если бы он был добрым человеком…»

«Ну, какая чепуха! – пытался я урезонить себя. – Ведь он сам рисковал засесть в лесу».

«Рисковал, да не засел. В том - то всё и дело. Ехал по лесу целиком, по кочкам, по кустарнику, и не засел! Скажи я кому-нибудь – не поверят! Засмеют! А потом ещё и посветил мне, посигналил – лезь, милок, прямо в болото! Ах я идиот, ах идиот… Ну, кому я доверился, кому?»

«Постой, да он и фуражки не снимал ни разу. Да, да, не снимал… И в чайной за столом сидел в фуражке…»

– Но-о! Е-кэ-лэ-мэ-нэ… – раздалось где - то сзади, совсем близко.

Я обернулся и замер: шагах в десяти от меня что - то чернело: дерево – не дерево, человек – не человек. Вроде бы слишком высокий, и прямо на воде стоит. Меня словно толкнул кто - то, словно в ухо дунул и явственно сказал: «Вот он!» Да, это был он – Пантелеевич, высокий, плечистый – стоял на воде, широко расставив ноги. Я хотел крикнуть, но не смог и попятился назад.

– Да ну же, бегемот! Чего стала!

Захлюпала вода, громыхнуло дровяным стуком колесо, и чёрный человек колыхнулся, поплыл над водой, растопырив ноги. Да это ж повозка!

– Стойте! – закричал я и бросился к повозке.

Я бежал, разбрызгивая воду, будто на мне был водолазный костюм.

– Стойте!
– Стою, хоть дои, – ответил насмешливо сверху возница. – Откуда тебя вынесло, Христос с тобой?

Он стоял на двухколесной таратайке, держась за вожжи.

Я ухватился одной рукой за нахлёстку, вторую подхватил возница и вытянул меня наверх.

– Держись за меня, – сказал он, потом обернулся к лошади и натянул вожжи. – Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ…

Таратайка дёрнулась и закачалась, словно на волнах поплыла. Лошадь шля по брюхо в воде, всё глубже и глубже погружаясь, вскинув морду и тревожно навострив уши. На миг мне показалось, что это не уши, а рога. Я вцепился в брезентовый плащ возницы и крикнул:

– Куда ты правишь?
– Не кричи! Лошадь сама знает. Не замай! Она вывезет. Вот что натворили дожди - то – прямо потоп вселенский. Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ.

Только теперь я почуял, как дрожало у меня всё внутри, как ходенем ходили руки и щёлкали зубы. В коленях появилась какая - то расслабленность, словно они ватными сделались. Ужасно хотелось сесть. Я крепче держался за возницу, пытаясь унять хотя бы дрожь в пальцах, и не мог.

– Озяб, что ли? – спросил возница.
– Да.
– А ты встань на нахлёстки, – сказал он, обернувшись ко мне.
– У меня сапоги резиновые. Да вроде бы мельче становится.
– Она вывезет. Лошадь – скотина тонкая.
– Вы случаем не знаете шофёра Пантелеевича из Тумы?
– Кто ж его не знает! Энтот атлет. Машину за передок подымает… А что?
– Да так… – Мне стало стыдно своих недавних страхов и подозрений, я замялся и спросил: – А вы сами - то кто? Кем работаете?
– Я из пастухов. А теперь осеменителем работаю.
– Каким осеменителем?
– Искусственным. Быков теперь перевели, вот я и занимаюсь с коровами. С луговой фермы еду. Раньше там быка держали. А теперь говорят – нельзя. Вредно! Наука, она свою струю ведёт. По - новому, значит. – Он помолчал и потом спросил: – Как ты здесь очутился?
– Заблудился.
– Откуда шёл?
– Из Тумы.
– Из Тумы? Вон что! А на луга утопал… под самое озеро.
– Дорога увела.
– Это черти тебя завлекли, – сказал он серьёзно. – В этом болоте и утонуть не мудрено. Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ.

                                                                                                                                                                                  В болоте (Отрывок)
                                                                                                                                                                       Автор: Можаев Борис Андреевич

Девушка в белом. Девушка в чёрном ..

Карпы резвятся в прозрачной воде, -
Яркие листья.
Солнечный луч набросал на холсте
Свежие мысли.

Ветка вишнёвая первый цветок
Вновь потеряет,
Рыб позабавит живой лепесток, -
Он уплывает...

Этой весенней прохладной порой,
Птицы воркуют.
Девушка - рыба в воде голубой,
Плавно танцует.

Как сердолик у неё чешуя,
Стан человечий,
И золотистой накидки края
Прямо на плечи.

                                 Девушка - рыба (Отрывок)
                                    Автор: Наталия Пегас

Пока искали ключи, Нина попыталась пристроиться к стенке, чтобы её не толкали. И заметила, что рядом с кабинетом директора стоит незнакомый господин в сером костюме. Важный господин, серьёзный такой, с лицом высокопоставленного начальника. Он в меру упитан, в меру лысоват и седоват, по росту, наверное, чуть выше Нины, лет эдак пятидесяти пяти с хвостиком.

«Гость, однако, - подумала Нина, - Неприятный тип! Тупо смотрит поверх голов. Кто он вообще такой?»

Между тем, кто-то уже открыл конференц зал и толпа преподавателей, кряхтя, стала вытекать из учительской, которая просто не способна была вместить всех и сразу. Собственно все и сразу здесь редко собирались. Учительская – скорее проходная комната, хранящая классные журналы, чайники, кружки, заварки, печенье и всякий совершенно не нужный хлам: старые тетради студентов, рваные книги, десятилетней давности газеты, просто какую - то пожелтевшую от времени бумагу.

***
- Дамы и господа! Нет, друзья! Просто друзья! – провозгласил взобравшийся на трибуну важный с начальственным лицом господин. – Мы живём в очень, очень трудное время! Это время, когда разрушаются привычные всем нам ценности. Но ничего не предложено взамен.

«К чему он это говорит? – недоумевала Нина и стала озираться. – Боже, с какими лицами все его слушают!»

- Я пришёл к вам, чтобы помочь материально, а ещё более духовно! Помочь преодолеть кризис. Наступают тёмные времена, когда очень трудно будет сохранить свет души…

Нина не удержалась и спросила сидящего рядом с ней преподавателя слесарного дела:

- Кто это?
- Это, а…, - махнул рукой тот, - Спонсор наш.
- Спонсор?
- Ну да. Говорят, денег на ремонт дал. А то это здание лет сорок уже…

- Враг человеческий не дремлет! Он старается поработить каждого из нас!
- А это что, проповедь? – Нина уже откровенно давилась смехом.
- Наверное, - опять махнул рукой преподаватель слесарного дела. – У него есть деньги, пусть говорит, что хочет!

«Дурдом солнышко, отряд ромашка» - подумала Нина.

- Я пришёл помочь каждому из вас найти свой путь во тьме! – не унимался гость.

Нина откинулась в кресле и закрыла глаза, пытаясь чуть подремать, но голос «пророка» навязчиво звучал в её голове.

***
На следующий день Нина снова увидела в лицее «Кашпировского». Так про себя она назвала спонсора. Он стоял и о чём - то чинно беседовал с Лидией Ильиничной Кузякиной, заучем по практике. Лидия Ильинична нервничала, без конца поправляла очки, краснела. А спонсор, напротив, держался просто, без вчерашнего высокомерия. Словно почувствовав взгляд Нины, он повернул голову в её сторону.

Взгляд светло карих глаз обжёг, как может обжечь прикосновение к раскалённой плите. Нина тут же отвернулась. Однако, «Кашпировский» неожиданно прервав свою беседу, подошёл к девушке.

- Какая встреча! – воскликнул он. – Я вас не видел вчера на банкете.
- Меня не было на банкете, - пробормотала Нина, собираясь уйти.
- Нет, нет, постойте, - «Кашпировский» неотрывно смотрел девушке в глаза. От этого взгляда невозможно было избавиться. Он чувствовался даже затылком. – Такая красивая девочка и такая печальная судьба.
- Вы это о чём? – Нина неожиданно для себя самой покраснела.
- Я хотел бы с вами поговорить. Отойдёмте в стороночку.

Под пристальным вниманием Лидии Ильиничны Нине пришлось сделать несколько шагов к стоящему в коридоре шкафу.

- Я… у меня нет времени, - попыталась возразить девушка. – У меня сейчас лекции.
- Это займёт буквально пару минут, - «Кашпировский» сладко заулыбался. – Позвольте представиться вам, Игорь Павлович Оникин, психотерапевт, специалист по целебному массажу и отныне ваш друг.

Нина хмыкнула.

- Я понимаю, что кажусь вам навязчивым, однако, мне действительно жаль вас. Ваше прошлое… оно вас не отпускает. Оно преследует вас во снах.
Нине вдруг стало дурно. То ли от чрезмерно пристального светло карего взгляда. То ли от того, что всплыл в воображении ветхий деревянный дом. Девушке даже показалось, что она услышала тяжёлые, монотонные шаги…

- Лапочка, тебе нужна помощь, - нежно сказал Игорь Павлович и взял Нину за руку.

Прикосновение, словно касание к оголённому проводу. Появились смешанные чувства стыда, отвращения и еще какое - то непонятное, близкое к удовольствию. Будто кровь в венах обратилась в расплавленный металл.

- Конечно, ты сильный человечек, но есть вещи, с которыми трудно справиться в одиночку…

***
А ночью Нине снова приснился дом её детства. Только пустой. И девушка видела себя уже не маленькой девочкой, а взрослой. И такая тишина и умиротворение вокруг. Внезапно картинка сменилась. Нина обнаружила, что стоит в большом красивом, с античными колоннами зале. По центру – каменный белый стол и на нём какая - то раскрытая книга. Откуда - то появляется Игорь Павлович. Седые волосы на затылке тщательно приглажены к голове, лицо светлое, светлое, глаза так и лучатся счастьем.

- Пойдём, лапочка, - протягивает он руку Нине.

И девушка отчего - то слушается его. И ведёт её Игорь Павлович к столу с книгой

- Пиши, - властным тоном приказывает он.
- Что писать? - Нина с удивлением смотрит на пустые белые страницы раскрытой книги.
- Моё имя и своё пиши….

                                                                                                                                  Секта. Повесть. Глава 1. Встреча (Отрывок)
                                                                                                                                                Автор: Марина Новиковская

Погремушка

Её поносят все и даже он,
Кто Аполлона чтит златой закон.
В стране далёкой, где приют её,
В обиде я пошёл искать её
Сестру как эха, так и миража.

Какое счастье, что пошёл я прочь,
Упрямо двигаясь сквозь день и ночь,
Ища её на высоте вулкана,
Среди снегов и куч песка и камня
Перед пещерой семерых уснувших.
Бел лоб её, как заживо гниющий,
Глаза, как небо, сини, губы красны,
И кудрей мёд на животе атласном.

Пожар зелёный, вспыхнувший в лесу,
Мать - гору славит каждую весну,
И славу ей поёт любая птица,
А в ноябре великая царица
Теряет пышную свою красу,
Но дар мне дан, и я её люблю,
Не помня ни жестокость, ни обман,
Не ведая, как будет знак мне дан

                              из книги «Белая Богиня» Роберта Грейвса

.. Впрочем, простите, я, кажется, отвлёкся от темы нашей беседы. Итак, Ватсон, позвольте вам заметить, что никакого противоречия в моих словах нет. Всё дело в том, что вы, как и большинство современных образованных европейцев и американцев, давно смирившихся с продажностью средств массовой информации, как с неизбежным злом, тем не менее, даже не подозреваете, что у этих самых mass media могут быть и какие - то иные функции, помимо систематического оболванивания наших несчастных сограждан.

— Помилуйте, Холмс, какие же у них ещё могут быть функции?
— Например, информативные. Да, да, не удивляйтесь, Ватсон, средства массовой информации могут также использоваться и для распространения целевой, в смысле управленчески значимой, информации, сколь бы парадоксальным вам это не казалось!
— Хорош парадокс!
— Но только выделить и воспринять её на фоне «помех» — своеобразного информационного шума, предназначенного для толпы, — могут не все, а лишь те, кому информация адресована, а также и те, кто точно знает, что именно и где следует искать.
— Уж не имеете ли вы в виду зашифрованные послания в отделе рекламы?
— И их тоже. Однако не думайте, что они должны быть непременно зашифрованы. Достаточно использования некоторых ключевых слов или чисел для включения повышенного внимания адресата и вплетения в текст набора стандартных узнаваемых образов. Остальное можно компенсировать игрой слов, иносказательностью — последовательным выстраиванием в статьях того, что у кино - и театральных режиссёров и постановщиков принято называть подтекстом, и что некоторые искусствоведы называют «вторым смысловым рядом», который обычно не воспринимается при поверхностном чтении. Уверяю вас, Ватсон, при умении создавать и прочитывать второй смысловой ряд некоторых текстов, эффект может быть
потрясающий.

                                                                                                                                        из книги В.В. Пчеловод - «Последний Гамбит»

Кукушка

Я прижался ласково к цветку,
Стебелек багульника примятый.
И звучат ленивые ку ку,
Отмеряя жизни моей даты.
И звучат ленивые ку ку,
Отмеряя жизни моей даты

Снится мне опушка из цветов.
В детских снах забытая опушка.
Восемьдесят... Девяносто... Сто...
Что-то ты расщедрилась, кукушка?
Восемьдесят... Девяносто... Сто...
Что-то ты расщедрилась, кукушка? ( ©  )

Вот так, друзья, вот так.
Попытка активировать матрицу «Пролетая над гнездом кукушки». ))

Вид из вашего окна

Давай торговать паутиной
И битым стеклом.
На площади старой
Мы шумную лавку откроем,
Повесим фонарь,
У дверей колоколец пристроим
И выложим камнем очаг,
Чтобы было тепло.

И будут зеваки нахально
Глядеть к нам в окно,
Смеяться соседи:
Молочник, зеленщик и пекарь:
"Ха - ха, чудаки!
Да ведь это же просто потеха:
Ну, кто в наше время
Такое возьмёт барахло?"

Но нам не обидно,
И нам уж никак не смешно.
Пеньковые трубки готовы
Всегда для раздумий.
Мы свечку зажжём,
В очаге головешку раздуем
И мятный пирог испечем,
Чтобы дело пошло.

Из дальних краев потекут
Покупатели к нам
За фунтом стекла,
За добротным куском паутины.
"Добро вам пожаловать!
Здравствуйте! Будьте взаимны!
А вот вам на сдачу "Спасибо"
И вид из окна".

                                         Давай торговать паутиной...
                                             Автор: Михаил Кинер

В январе 1996 года трое молодых пакистанских учёных - компьютерщиков сделали потрясающее открытие. Работая в душной, тесной квартирке на верхнем этаже многоквартирного дома на окраине Карачи, эта троица на базе нескольких компьютеров марки «Хьюлетт - Паккард», приобретённых через Интернет на правительственную субсидию сделали «суперкомпьютер».

Затем связали его с высокотехнологичным военным спутниковым телефоном, который им тоже предоставило правительство. Вся операция держалась в секрете и финансировалась военными по неофициальным каналам. У них была простая цель: найти и попытаться проникнуть в системы нового индийского спутника - шпиона, парившего над Пакистаном на высоте триста миль. Если бы им это удалось, они смогли бы взять под контроль индийские разведывательные операции. Была и другая мечта – попробовать манипулировать этим спутником - шпионом.

  Похищенные разведданные сначала вызвали восторг, но очень скоро выяснилось, что они совершенно бесполезны. Новый индийский «глаз» делал то же самое, что делал старый в течение десятка лет, – тысячи фотоснимков одних и тех же военных объектов. Пакистанские спутники посылали на землю снимки индийских военных баз и передвижения войск на протяжении тех же десяти лет. Обе страны могли бы просто обмениваться этими фотографиями и не узнать ничего нового.

  Но случайно был обнаружен ещё один спутник, затем второй и третий. Они были не индийскими, не пакистанскими и не должны были оказаться там, где их засекли, – в трехстах милях над землей, и двигались они на северо - северо - восток на расстоянии четырехсот миль один от другого. В течение десяти дней пришедшие в сильное волнение хакеры отслеживали по крайней мере шесть разных спутников, по всей видимости, составлявших некую единую систему. Спутники медленно дрейфовали со стороны Аравийского полуострова, пролетали над Пакистаном и Афганистаном и удалялись в направлении западного Китая.

  О своём открытии компьютерщики никому не сказали ни слова, но выбили у военных ещё более мощный спутниковый телефон, утверждая, что он им необходим для завершения наблюдения за индийским спутником. За месяц методического круглосуточного отслеживания они обнаружили глобальную паутину из девяти одинаковых спутников, связанных между собой и устроенных так, чтобы оставаться невидимыми для всех, кроме тех, кто их сконструировал и запустил на орбиту.

  Эту группу спутников они назвали «Нептун».

  Три молодых кудесника получили образование в Соединенных Штатах. Главным у них был Сафи Мирза, бывший научный сотрудник Стэнфордского университета, недолгое время работавший в «Бридин корпорейшн», специализирующейся на спутниковых системах, – это оборонный подрядчик сомнительной репутации. Фейзал Шариф получил учёную степень в Технологическом институте Джорджии.

  Третий, самый молодой член группы, занявшейся «Нептуном», Фарук Хан в конце концов создал компьютерную программу, которая обеспечила проникновение в первый обнаруженный спутник. Взломав систему, Фарук начал скачивать данные такой важности, что он сам и Фейзал с Сафи сразу поняли: они попали на опасную территорию. Им удалось получить чёткие цветные снимки лагерей подготовки террористов в Афганистане и даже правительственных лимузинов в Пекине. Спутники из группы «Нептун» могли слушать переговоры китайских пилотов на высоте десять тысяч метров, наблюдать за подозрительными рыбацкими лодками на причале в Йемене. Было отслежено передвижение бронированного автомобиля, скорее всего Кастро, по улицам Гаваны. Всех троих шокировали видеокадры, на которых был ясно виден Арафат – он вышел из своего дома в Газе в какой - то проулок, закурил сигарету и помочился.

  На протяжении двух бессонных суток все трое скопировали данные, добытые спутниками, пока они пролетали над Пакистаном. Программа была англоязычной, и, учитывая, что спутники «Нептуна» занимались Средним Востоком, Азией и Китаем, легко было предположить, что они принадлежат американцам и с гораздо меньшей вероятностью – Англии или Израилю. Быть может, это была совместная тайная операция Соединенных Штатов и Израиля.

   По истечении двух суток хакеры сбежали из снятой ими квартиры и перебрались в загородный дом одного из друзей в десяти милях от Карачи. Сделанное ими открытие потрясало, но они, и прежде всего Сафи, хотели пойти на шаг дальше. Сафи был уверен, что этой спутниковой системой можно попробовать манипулировать.

  Его первым успехом стало наблюдение за тем, как Фейзал Шариф читает газету. Чтобы скрыть своё местоположение, Фейзал поехал на автобусе в центр Карачи, водрузил на голову зелёную шапочку, а на нос – тёмные очки, купил газету и сел на скамейку в парке неподалеку от уличного перекрестка. Спутник «Нептуна», следуя командам полученного от военных спутникового телефона, нашёл Фейзала и дал такое увеличение, что можно было прочитать название газеты и передать изображение в дом, где его товарищи с изумлением и недоверием следили за ним.

   Электронно - оптическое изображение, переданное на Землю, отличалось наивысшим разрешением, на которое была способна технология того времени, чуть больше метра, что соответствовало четкости, какую давали американские военные спутники - шпионы, и было вдвое чётче, чем лучшие европейские и американские коммерческие спутники.

  В течение многих недель и месяцев все трое трудились без устали, создавая программное обеспечение. Многое браковали, но когда наконец им удалось настроить программу, они ещё больше изумились возможностям «Нептуна».

  Через восемнадцать месяцев после обнаружения группы спутников «Нептун» эта троица получила на четырёх дисках «Джэз», по два гигабайта каждый, компьютерную программу, которая увеличивала скорость, с которой «Нептун» не только связывался со своими многочисленными контактами на Земле, но и позволяла ему чинить помехи навигационным, разведывательным и коммуникационным спутникам, находящимся на орбите. Не придумав ничего лучшего, они так и окрестили свою программу – «Глушилка».

  Хотя система спутников, названная заговорщиками «Нептун», им не принадлежала, они получили возможность ею управлять, в значительной мере ею манипулировать и даже делать её бесполезной. Между ними возник жаркий спор. Фейзалом и Сафи овладела алчность, они хотели продать «Глушилку» тому, кто предложит наивысшую цену. Фарук видел в их творении одни неприятности. Он предложил отдать программу пакистанским военным и умыть руки.

  В сентябре 1998 года Сафи и Фейзал отправились в Вашингтон и, используя пакистанские контакты, безуспешно пытались связаться с американской военной разведкой. И тогда один приятель рассказал им про Джоэла Бэкмана, человека, перед которым в Вашингтоне открывались любые двери.

  Но устроить с ним встречу оказалось делом весьма нелёгким. Брокер был важной персоной, связанной с очень важными клиентами, и множество значительных лиц домогались его внимания. Его гонорар за часовую консультацию составлял пять тысяч долларов, и лишь немногие счастливчики удостаивались милости великого человека. Сафи одолжил две тысячи долларов у дядюшки из Чикаго и обещал заплатить Бэкману остальную сумму в течение девяноста дней. Документы, представленные впоследствии суду, свидетельствовали, что их первая встреча состоялась 24 октября 1998 года в адвокатской конторе Бэкмана, Пратта и Боллинга. В конце концов эта встреча поломала жизнь всех, кто принял в ней участие.

  Сначала Бэкман отнесся к «Глушилке» и её невероятным возможностям с изрядным скептицизмом. Или же, не исключено, он сразу же оценил её потенциал и решил перехитрить своих новых клиентов. Сафи и Фейзал мечтали продать «Глушилку» Пентагону за большие деньги, что бы ни думал об их продукте мистер Бэкман. Но если кто - нибудь в Вашингтоне и мог получить за «Глушилку» громадные деньги, то только Джоэл Бэкман.

   Он сразу же привлёк Джейси Хаббарда, своего сотрудника ценой миллион долларов, который по - прежнему раз в неделю играл в гольф с президентом и ходил по барам с самыми большими людьми на Капитолийском холме. Это была яркая, экспансивная и вздорная личность, трижды разведённая и питающая слабость к дорогому виски – особенно если за него платили клиенты. Его политическую выживаемость можно было объяснить только тем, что он был знаменит самыми грязными приёмами в истории выборов в американский сенат, что само по себе совсем немало. У него была репутация антисемита, и на протяжении своей карьеры он поддерживал тесные связи с саудовцами. Очень тесные. Одно из многих расследований проблемы сенатской этики обнаружило пожертвование в миллион долларов на его избирательную кампанию со стороны саудовского принца, того самого, с которым Хаббард катался на лыжах в Австрии.

  Сначала у Хаббарда и Бэкмана возникли разногласия по поводу наилучшего покупателя для «Глушилки». Хаббард хотел продать её саудовцам, которые, по его мнению, охотно выложили бы за неё миллиард долларов. Бэкман придерживался довольно провинциальной точки зрения, которая сводилась к тому, что этот опасный продукт должен остаться дома. Хаббард был убеждён, что может заключить с саудовцами сделку, согласно которой те возьмут на себя обязательство никогда не использовать «Глушилку» против Соединенных Штатов, их номинального союзника. Бэкман боялся израильтян – их могущественных друзей в Соединенных Штатах, их военных и прежде всего тайных шпионских организаций.

  В то время Бэкман, Пратт и Боллинг представляли много зарубежных компаний и правительств. Фактически их фирма служила своего рода явочной квартирой для всех, ищущих в Вашингтоне мощную пробивную силу. Заплатите сумасшедший гонорар – и вы получите всё, что вам нужно. В длиннющем списке их клиентов значились японская сталелитейная промышленность, правительство Южной Кореи, Саудовская Аравия, большинство подставных банков на Карибах, нынешний режим в Панаме, боливийский сельскохозяйственный кооператив, не выращивавший ничего, кроме кокаиновых кустов, и так далее. Было много вполне легитимных клиентов и много, мягко выражаясь, весьма и весьма сомнительных.

Слухи о «Глушилке» медленно растекались по кабинетам. Потенциально «Глушилка» могла принести самый большой гонорар в истории фирмы, хотя в этой истории значились гонорары, способные поразить воображение. Шли недели, разные партнёры предлагали разные сценарии маркетинга «Глушилки». Мысль о патриотизме постепенно отодвигалась на задний план – просто речь шла ну о слишком уж больших деньгах!

Фирма представляла голландскую компанию, которая поставляла авиационное оборудование китайским военно - воздушным силам. Появилась возможность выгодной сделки с правительством в Пекине. Южнокорейцы чувствовали бы себя гораздо спокойнее, если бы точно знали, что делается у их северного соседа. Сирийцы отдали бы всю свою казну за возможность нейтрализовать системы связи израильских военных. Некий наркокартель выражал желание заплатить миллиарды за шанс отслеживать карательные операции Управления по борьбе с наркотиками.

  С каждым днём Джоэл Бэкман и его шайка алчных юристов становились всё богаче. В главных кабинетах фирмы говорилось только об этом.

                                                                                                                                                                        из книги Джона Гришем - «Брокер»