Чудное мгновенье

Я есть Пьер Безухов,
А ты - Наташа Ростова.
Я всё душой хрупок,
А ты не проронила и слова...

Есть у меня товарищ Болконский,
Он говорил не жениться с Элен.
А я, как сумасшедший Ливонский,
Бежал невпопад же за всем!

Наташа, как маятник тоже была,
Была с Андреем, с Анатолием - два!
Но Духом всё же прекрасна она,
Она всегда есть и будет мила!

Я был не ловок,
Она же дерзка!
Я всё был робок,
А она..! Сводила с ума!

Я не мог сказать слово "Люблю",
Она ведь не для меня создана!
Я её каждое слово ловлю,
А она.. кем-то другим же больна...

                          Наташа Ростова и Пьер Безухов (Отрывок)
                                                Автор: Sveta Vasiliva

Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром и вечером он, ложась, говорил: «Положи, Господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лёг — свернулся, встал — встряхнулся».

И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое-нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он всё умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пёк, варил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьёзно.

Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя всё напущенное на него, чуждое, солдатское, и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.

— Солдат в отпуску — рубаха из порток, — говаривал он. Он неохотно говорил про своё солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был.

Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.

Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия.

Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (все одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушай такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком — не с известным каким-нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.

Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.

Когда Пьер, иногда поражённый смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, — так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, берёзанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на неё, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.

                                                                            из романа Л. Н. Толстого . Война и мир. Том четвертый. Часть первая. Глава. XIII (Отрывок)

Чашка чая

Во все века,
Всегда, везде и всюду
Он повторяется,
Жестокий сон, —
Необъяснимый поцелуй Иуды
И тех проклятых серебреников звон.

Сие понять —
Напрасная задача.
Гадает человечество опять:
Пусть предал бы
(Когда не мог иначе !),
Но для чего же
В губы целовать ?..

                                  Во все века
                       Поэт: Юлия Друнина

Детектив по магическим преступлениям Вивьен стоял над девушкой Алиной — не то свидетельницей убийства её подруг, не то подозреваемой. С этим Вивьен ещё не определился. Та сидела в кресле в милом домике, который можно было бы принять за таунхаус, не стой он посреди деревни в русской глубинке. Здесь он смотрелся чем -то чужеродным, зато внутри появлялось ощущение, что ты оказался чуть ближе к цивилизации.

— Где Вы были этой ночью? — спросил Вивьен.

Алина опустила глаза в пол и выдержала паузу.

— С подругами.

Вивьен видел, как она слегка дрожит, хоть и старается держать себя в руках. Лёгкое возмущение ауры и простой человеческий нервоз — нормальная картина, когда расспрашиваешь человека о гибели близких.

— Значит Вы знаете, что они погибли.
— Да.
— Как это произошло?
— Я не помню…
— Не помните, как видели смерть подруг? Это как?
— Не знаю… будто туман в голове…
— Вы пили?
— Немного.
— Все пили?
— Да.
— Что пили?
— Вино.

«Какие прекрасные односложные ответы. Мы так до утра провозимся», — подумал Вивьен.

— Вивьен, из тебя вышел бы отличный ведущий викторины в жанре «блиц», — ехидно прошептал незримый остальным человек слева. Для Вивьена же он выглядел как молодой тёмноволосый парень в чёрной рубашке.
— Пили немного, но в голове туман? — Вивьен проигнорировал шутку потустороннего спутника.
— Я даже не знаю… странно это как -то. Помню, как сидели. Вика книжку достала дурацкую, типа с магическими заклинаниями. Начали веселиться, свет погасили, свечу зажгли, читать стали по кругу. Потом туман, и всё. Я очнулась — а они мертвы.

На глаза Алины стали наворачиваться слёзы.

— И Вы решили, что лучшая идея — уйти с места происшествия?
— Я была растеряна. Вдруг полиция подумает, что это я? А я не хочу в тюрьму.
— И тем больше подозрений Вы на себя навлекли. Почему не позвонили Сергею?
— Я собиралась, просто… мне надо было прийти в себя.
— Прийти в себя? Алина Васильевна, перед Вами трупы Ваших подруг, а Вы просто уходите и оставляете их гнить?
— Мне было страшно! — Алина повысила тон. — Я не каждый день вижу мёртвых подруг! Я растерялась.

Вивьен присмотрелся ко внешнему виду Алины. Одета девушка просто и недорого, но привлекательно. Белая футболка подчёркивала фигуру Алины и вступала в приятный контраст с загаром. Джинсы дырявые и потёртые, причём, скорее всего, изначально они были целыми, но сейчас Алина сделала из этого, как говорится, «не баг, а фичу». Через дырку в джинсах проглядывала татуировка.

«Она следит за собой и старается выглядеть привлекательно. Но сейчас у неё волосы перепутаны и ни грамма косметики на лице», — мысленно отметил Вивьен.

— Ясно всё с Вами, — Вивьен вздохнул. — Вы знаете, что Вы маг?
— Маг?
— Маг. Ведьма. Волшебница. Не суть важно. Обычно магов обнаруживают ещё в детстве — таких мы называем раскрытыми магами. Заносят в реестр, отслеживают перемещения. В шестнадцать лет приходит дяденька магический полицейский и открывает молодому волшебнику магический мир — тогда маг становится инициированным, полноценной частью нашего общества. Но Вас мы упустили. Я, кстати, исправлю это, как только разберусь с делом. Так что скоро к Вам придут.

Алина растеряно посмотрела на Вивьена.

— Вы это серьёзно?
— Нет, это я такой анекдот вспомнил. Смешной, правда?
— Ну я замечала за собой некоторые особенности… странности даже.
— Какие?

— Бывает, посмотришь на какую-нибудь вещь, хочешь её взять, а она сама к тебе движется. Ну, чуть - чуть. С места сдвигается. Будто бы я телепат. Но чтобы прямо настоящий… маг? Типа как Гарри Поттер?

«Типа как Дэвид Копперфильд, блин. Что за сравнения? Так, надеюсь, она мысли не читает? А то некрасиво получится. Всё - таки нераскрытый маг, чёрт её знает, какие способности она ещё сама не осознаёт».

— И всё? Только вещи двигаются?
— А должно быть что - то ещё?

«Ненавижу все эти ликбезы, но что поделать».

Вивьен сел на стул напротив.

— Это телекинез, — стал объяснять он. — Базовая способность всех магов. Она, правда, обычно очень слабо проявляется. Но иногда она развивается сильнее и остаётся единственной способностью. Таких людей называют телекиньярами.
— И что, я… эм… телекиньяр?
— Сложно, судить, Алина. Твои магические способности невелики, — Вивьен наконец решил перейти на «ты».
— И как Вы это понимаете?
— Все маги вырабатывают магическую энергию. Она не знает границ, проходит через самые толстые стены. Но пока маг не применит её, он является центром её притяжения. Она сидит внутри тебя, но небольшая её часть периодически выходит за пределы твоего тела. Выходит — и тут же возвращается обратно. Так появляется свечение, своего рода аура. Свечение есть у всех, даже у самых слабых магов. Ты светишься еле - еле, а значит на мощную магию не способна… по крайней мере, без использования заклинаний. Так вот, энергия бывает тёмная, светлая и нейтральная. Тебе повезло, твоя энергия почти вся серого цвета.
— И Вы её видите?
— Я маг - сентьяр. Дело в том, что у нас нет своей энергии, но мы чувствительны к чужой. Мы способны буквально её видеть, использовать, а на небольших расстояниях даже притягивать к себе. Сентьяры — очень редкий вид магов. Нас обычно вербуют в качестве детективов, ведь мы буквально видим следы магических преступлений. И визуально определяем магов. С другой стороны, если рядом никто не применяет магию, мы бессильны.
— А мою внутреннюю энергию Вы использовать не можете?
— Пока она в тебе — нет. Собственную силу магического притяжения не преодолеть никому. Были слухи об энергетических вампирах, но это сказки. Зато когда ты колдуешь, энергия покидает твоё тело безвозвратно. Твоё тело очень быстро её компенсирует, вырабатывая новую. Можно сказать, если ты мощным заклинанием потратишь всю свою энергию, она восполнится за пару минут. У очень сильного мага — минут за десять. А использованная ещё пару суток будет висеть в воздухе, постепенно исчезая. Как это согласуется с законом сохранения энергии, правда, пока неизвестно.
— Так и что, Вы с шестнадцати лет магов - преступников ловите?
— Нет, с двадцати трёх. У сентьяров всё сложнее. Наши способности сложно оценить напрямую, так как они связаны немного с другими механизмами. Нам приставляют кураторов, те тайно следят за нами и различными способами подавляют способности. После восемнадцати обычно наступает момент, когда это подавление перестаёт действовать — тогда - то мы и становимся полезными. К нам приходит дяденька полицейский, ну а дальше ты знаешь. В моём случае этот момент настал в двадцать три. У кого - то не настаёт и в сорок. В любом случае, к тридцати годам сентьяра инициируют, но если он так и не переборол подавление способностей, детективом ему не быть. Но хватит обо мне. Ну - ка, попробуй что - нибудь передвинуть.

— Что, сейчас?
— А ты предлагаешь мне до завтра подождать?
— Но я это не контролирую.
— Ты сказала, что вещи к тебе движутся, когда ты хочешь их взять. Разве это не контроль?
— Ну я попробую… ладно.

Алина пробежалась глазами по столу и остановила взгляд на полупустой чашке чая. Она раскрыла ладонь, и из неё поползли незримые серые нити энергии. Они обхватили чашку, протащили её по столу в сторону Алины примерно на сантиметр, после чего обмякли и отсоединились от руки своей хозяйки. Вивьен подумал, что ещё неизвестно, для кого этот процесс выглядит чудесней: для Алины, которой кажется, что чашка движется сама, или для Вивьена и прочих сентьяров, которые видят все эти ниточки и сгустки непостижимой для человека силы.

                                                                                                                                          Девушка со способностями (Отрывок)
                                                                                                                                                        Автор: Игорь Строков

Стеклярус (*)
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

          (*) Стеклярус - Стеклянные цилиндрики удлинённой формы с продольным отверстием для нити. Технология их изготовления была разработана в XVII веке во Франции. Стеклярус использовали для вышивки огромных сюжетных панно для дворцовых интерьеров.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

По нраву мне
Высокие деревья.
Их чёрных сучьев
Острые углы.
Когда земля,
Как белое поверье,
Отзеленев,
Выходит из игры.

Но в глубине корней
Таится сила,
Грозя прорваться
К солнечным лучам…
Стоят деревья гордо и красиво,
О новых днях
Мечтая по ночам.

И облаков вершинами касаясь,
Они - то знают мужества удел.
В них бродит гулко
Новой жизни завязь,
Им песни века ветер нагудел.

                                               Высокие деревья (Отрывок)
                                               Автор: Анатолий Шиляев

Проснувшись поутру следующего дня, Любовь Яковлевна вспомнила о вышедшем накануне афронте (1), но ровно ничего не испытала. Её отношения с мужем лежали вне области чувств.

Она без посторонней помощи оделась и вышла из комнаты. Май выдался чудо как хорош, шторы были раздёрнуты, в окна прямой наводкой било солнце, лёгкий ветерок прорывался сквозь неплотные форточки, надувал кисею, шевелил волосы. В воздухе было разлито предчувствие лета и связанных с ним развлечений… каких-то легких плетёных кресел, белых платьев, чесучевых пиджаков (2), жужжания пчёл, ароматного чая под яблонями, гусиного гогота за забором, любительских спектаклей под открытым небом и ещё чего - то такого, что и словами не выскажешь, но непременно ощутишь и запомнишь…

Прислуга упаковывала чемоданы и увязывала тюки, собираясь раньше обыкновенного вывезти барчука на дачу, маленький Яша носился между наваленными повсюду грудами белья, разномастной одеждой, огромными сковородами, разноцветными свернутыми гамаками, прочим расползшимся скарбом, пытающаяся усовестить ребёнка бонна ловила его большими волосатыми руками, малыш небезуспешно целил в неё из пистолетика. Бах, бах, бах! — щёлкали о корсет воспитательницы игрушечные лёгкие пульки.

Любовь Яковлевна подхватила сына, чмокнула в намытое розовое ушко. Прицельно выстрелив напоследок, упитанный смуглокожий малыш спрятал оружие и обвил ручонками материнскую шею.

— Я скоро приеду к тебе, — пообещала Любовь Яковлевна. — Мы пойдём в лес проведать медвежонка, поплаваем в пруду с уточками, покормим рыбок, я поймаю тебе стрекозу с зелёным животиком и прозрачными крылышками…

Более ничего не придумалось. Приготовления затягивались, а её ожидали кое - какие хлопоты. Отдав последние распоряжения, она ещё раз поцеловала ребёнка, глотнула на ходу кофию со сливками, надела шляпку, просунула руки в прорези жакета, сняла с вешалки зонтик.

Эртелев переулок был по обыкновению тих, тщательно выметен и полит водой из шланга. Населённый людьми состоятельными, он служил прочим городским магистралям несомненным примером добропорядочности и благонравия. Подвыпившим мастеровым, нищим и прочему непотребному люду вход сюда был строго заказан. Об этом днём и ночью заботился устрашающего вида будочник с огромным кобуром на боку.

Решившись пройтись пешком, Любовь Яковлевна не стала подряжать увязавшегося за нею извозчика и, повернув, вышла на Бассейную. Здесь, в гастрономическом магазине Черепенниковых, славившемся своими колониальными товарами, она приобрела для хозяйственных надобностей полфунта имбиря и выпила стакан кокосового молока.

По Знаменской она вышла на Невский. Небо приветно сияло. До самого Адмиралтейства не наблюдалось ни единой тучки, всё же дамы по моде времени укрывались под раскрытыми зонтиками. Повсюду были суета и движение. Петербургские мирлифлеры в гарусных, огненного цвета шарфах крутились среди прохожих, высматривая смазливое личико. Ухарские ферты в заломленных набок круглых соломенных шляпах со свистом проносились на легковых дрожках по торцовой деревянной мостовой. Перебегали с места на место мещанки, торговавшие мятой и мятной водой. Навстречу Любови Яковлевне попалась депутация консисторских чиновников в новеньких с иголочки вицмундирах, и она отчего - то сочла это хорошим предзнаменованием.

В рядах было и вовсе не протолкнуться. Краснолицые шумные сидельцы хватали за руки нерешительных бледных покупщиков, норовя всучить им залежалый порченый товар. Сновали там и тут угодливые скользкие приказчики. Ужасными голосами вопили юродивые и калеки. Тоненько выпрашивали копеечку оборванные порочные дети. В галантерейной линии безостановочно крутил ручку меланхолический старый шарманщик, и на его плече сидел в ярких перьях нахохлившийся мудрый предсказатель.

Повинуясь безотчётному порыву, Любовь Яковлевна положила монетку, и странная птица, прежде чем выбрать бумажку, пристально посмотрела клиентке в глаза. Любови Яковлевне стало не по себе от этого осмысленно - пугающего взгляда.

Вытянутое из клюва будущее умещалось в нескольких строках, выведенных старательным детским почерком. Отойдя в уголок, Любовь Яковлевна трижды пробежалась глазами по размытым фиолетовым буквам.

«Вы купите перчатки. Резинка панталон лопнет. Впереди суровые испытания и большая любовь».

Разумеется, к этому нельзя было относиться серьёзно, но и вовсе выбросить из головы предсказание не получалось.

«Перчатки, — принялась думать Любовь Яковлевна по порядку. — Да у меня их целый ящик. С чего бы это я приобрела ещё пару?.. Резинка панталон? И вовсе странно! Я их не занашиваю никогда. Чуть что — сразу отдаю Дуняше, а себе заказываю дюжину новых. Резинки первым делом проверяю, чтобы не слишком туго было и не чересчур свободно… Суровые испытания? Но какие? Жизнь моя легка, покойна, отчасти даже скучна… Большая любовь?» — Тяжелый вздох вырвался из её груди, и печальная улыбка тронула губы…

Какой-то господин с бровями тетерева, желтовато осклабясь, шёл на неё, будто так и следовало. Напрягшись, она вспомнила. Некто Черказьянов, заведующий счётной частью ссудного товарищества, членство в котором поддерживал Игорь Игоревич.

— Любовь Яковлевна… какая встреча… по надобности здесь или совершаете променад? — дробно сыпал он, прикладываясь к её руке и учтиво трогая каблуком о каблук.

Любовь Яковлевна знала, что он хочет её, но никогда не давала ему ни малейшей надежды.

— Здравствуйте, Василий Георгиевич, — не делая ударений, произнесла она будничным голосом. — Игрушку Яшеньке присматриваю, а то он всё со своими пистолетиками…

Отворотившись, Любовь Яковлевна купила подвернувшегося плюшевого пингуина (3) с похожими на её собственные глазами (синий стеклярус!) и тут заметила истинное чудо от галантереи. Перчатки! Отменной выделки, бледно - лиловые, с отороченным замшей раструбом, они прямо - таки просились к её бальному кармазиновому платью (4). Любовь Яковлевна осторожно потянула перчатку из коробки, подышала в неё, пролезла кистью в скрипящее, остро пахнущее нутро, прикинула по длине руки. В самый раз! Достает до плеча да ещё присобирается на локте красивыми толстыми складками… Не торгуясь, она заплатила. Черказьянов, о котором Любовь Яковлевна успела позабыть, тяжело дышал рядом. Встряхнув бровями, он попытался взять у неё покупку, но она не доверила ему ридикюля.

Все же он увязался за нею. Выйдя из рядов, Любовь Яковлевна направилась в сторону Невы. Сделалось совсем жарко, она опрометчиво расстегнула жакет, и Черказьянов тотчас стал пожирать глазами её полуприкрытую грудь. Пот ручейками лил у него из - под фуражки и растекался по мясистым красным бровям. Любови Яковлевне стало гадко идти с этим неприятным человеком.

— Как поживает драгоценный Игорь Игоревич? — с каким-то вызовом и даже издёвкой интересовался он. — Что поделывает?

Любовь Яковлевна не отвечала да и вряд ли могла ответить на этот вопрос. Она прибавила шагу, но Черказьянов заступил ей дорогу. Пот более не скапливался на бровях и заливал ему лицо, шею, ворот рубашки.

— Обмоем покупку, — дрожа от переполнявшей его похоти, предложил омерзительнейший из спутников. — Зайдём в трактир… закажем комнату… возьмём «Смирновской», солёных огурцов, белого хлеба…

Негодяй наглел на глазах. Обыкновенно он не шёл дальше сальных взглядов, но то было зимой, а сейчас весна. Время спаривания. Ещё немного, и он втолкнёт её в какой - нибудь закут, прижмёт к стене, порвёт лиф, начнёт мять груди нечистыми пальцами, вопьётся гнилыми зубами в сладкие вишенки сосков…

«Не он ли оборвёт мне резинку на панталонах?» — вспыхнула и ударила в виски страшная мысль.

У дома Лютеранской церкви Св. Петра Любовь Яковлевна оттолкнула начавшего хватать её насильника и вбежала в знаменитую на весь Петербург лавку Александра Филипповича Смирдина. Колокольчик над её головой коротко звякнул. Черказьянов остался на улице. Любовь Яковлевна изнутри подперла дверь телом. Обезумевший маньяк давил на стекло снаружи. Не выдержав напора, она отступила, и Черказьянов ввалился внутрь.

Потерявший всякий человеческий облик, он зарычал и, растопырив пальцы, пошёл на неё. Посетители лавки с любопытством смотрели на разыгрывающееся представление, с места, однако, никто не сдвинулся. Преследовавшее Любовь Яковлевну скотоподобное существо пригнулось, готовясь, по всей вероятности, взапрыгнуть на неё, и тогда, вскрикнув, она схватила с полки второй том «Истории Гогенштауфенов» Раумера.

Тяжёлый том с силой обрушился на лишившуюся разума голову. Черказьянов потерял равновесие, зашатался, обронил фуражку. Стечкина ударила его повторно, на этот раз неплохо написанной повестью Левитова «Сельское учение», и окончательно сбила с ног «Дешёвым городом» Якова Полонского. Прекрасная в своём праведном гневе, она едва не проткнула Черказьянова зонтиком, но тут подоспели опомнившиеся приказчики, подхватили безжизненное тело, выволокли его наружу и бросили на мостовой.

Любовь Яковлевна купила три замечательные книги и покинула лавку через неприметный чёрный выход.

                                                                                                                                                 из книги Эдуарда Дворкина - «Кривые деревья»
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) вспомнила о вышедшем накануне афронте - Афронт. Публичное оскорбление.

(2) чесучевых пиджаков - Чесучевый пиджак, есть пиджак, пошитый из чесучи. Название «чесуча» - китайского происхождения. Первоначально её выделывали из отходов шелковичного производства — из тех шёлковых нитей, которые не вписывались в строгий стандарт: были неравномерными, двойными или тройными, брались непосредственно с верхней или внутренней стороны кокона. Полотно получалось плотным, но весьма неоднородным.

(3) купила подвернувшегося плюшевого пингуина - Pingouin. Французский народный термин в разговорной речи используется для обозначения пингвинов.

(4) бальному кармазиновому платью - Сукно тёмно - красного (багряного)  цвета.