Технические процессы театра «Вторые подмостки»

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Женщины, такие женщины

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

Грёзы дамских альбомов

Ведут дороги все к тебе.
Иду наощупь дни и ночи.
Ища следов знакомый почерк,
Реально это, или же во сне.

И будто - бы надёжная рука,
Моей коснулась осторожно.
С ней всё до мелочей возможно,
И без неё уже никак нельзя.

Я каждой клеточкой  души,
Дышу тобой на  расстоянье.
Молитвою благой в сознанье,
Иду по краешку судьбы.

Вот так живу я без тебя.
Твой образ мысленно рисуя,
Свою любовь в стихах рифмуя,
В сердечке грусти не тая.

                                                               Я тебя рисую
                                               Автор: Надежда Воротникова

Женщины, такие женщины

Глава XIX. Комическая опера (отрывок)

О, how this spring of love ressembleth
The uncertain glory of an April day;
Which now shows all the beauty of the sun
And by, and by a cloud takes all away!

                                                                  Shakespeare (*)
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) О, как весна любви напоминает Апрельский день, изменчивый полёт! Едва блеснуло солнце золотое, На небе тёмная туча встаёт. -- Шекспир "Два веронца". Акт I. Сцена 3 (англ.) Перевод: В. Левика. Прим. редактора.
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Поглощённая мечтами о будущем и о той исключительной роли, которую ей, быть может, предстояло играть, Матильда иной раз не без сожаления вспоминала о сухих, метафизических спорах, которые у них прежде возникали с Жюльеном.

А иногда, устав от этих высоких размышлений, она с сожалением вспоминала о минутах счастья, которые обрела возле него. Но эти воспоминания вызывали у неё чувство раскаяния, и оно иной раз жестоко терзало её.

«Если человек уступает какой-то своей слабости, — говорила она себе, — то такая девушка, как я, может позволить себе поступиться своей добродетелью только ради действительно достойного человека.

Никто никогда не скажет про меня, что я прельстилась красивыми усиками или умением ловко сидеть в седле.

Нет, меня пленили его глубокие рассуждения о будущем, которое ожидает Францию, его мысли о грядущих событиях, которые могут оказаться сходными с революцией тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года в Англии (1).

Да, я прельстилась, — отвечала она своим угрызениям, — да, я слабая женщина, но по крайней мере мне хоть не вскружили голову, как какой - нибудь безмозглой кукле, просто внешние качества! Его лицо отражает высокую душу, этим - то оно и пленило меня.

Если произойдёт революция, то почему бы Жюльену Сорелю не сыграть в ней роль Ролана (2) а мне — госпожи Ролан?

Эта роль мне нравится больше, чем роль госпожи де Сталь: безнравственное поведение в наше время было бы большим препятствием. Ну уж меня-то наверняка не придётся ещё раз упрекнуть в слабости, — я бы умерла со стыда».

Надо признаться, впрочем, что не всегда рассуждения Матильды были так уж серьёзны, как мысли, которые мы только что привели.

Она иной раз украдкой смотрела на Жюльена и в каждом его движении находила неизъяснимую прелесть.

«Теперь можно не сомневаться, — говорила она себе, — я своего добилась; у него, конечно, и в мыслях нет, что он может иметь какие-то права на меня.

Какой несчастный вид был у бедного мальчика, когда он с таким глубоким чувством сделал мне это признание в любви, в саду, неделю тому назад! Это ли не доказательство?

И надо сознаться, с моей стороны было в высшей степени странно сердиться на него за эти слова, в которых было столько глубокого уважения, столько чувства. Разве я не жена его?

Ведь так естественно, что он это сказал, и, признаться, он был очень мил.

Жюльен продолжал любить меня даже после этих бесконечных разговоров, когда я изо дня в день и, по правде сказать, так безжалостно рассказывала ему обо всех моих минутных увлечениях этими великосветскими юношами, к которым он так меня ревнует!

А ведь у меня это было просто от нестерпимой скуки, среди которой мне приходится жить! Ах, если бы он только знал, сколь мало они для него опасны! Какими бесцветными они мне кажутся по сравнению с ним; и все совершенно одинаковы, точно списаны друг с друга».

Углубившись в эти размышления и делая вид, что она очень занята, — чтобы не вступать в разговор с матерью, которая на неё смотрела, — Матильда рассеянно чертила карандашом в своём альбоме.

Один из профилей, который она только что набросала, изумил и обрадовал её: он был поразительно похож на Жюльена. «Это глас провидения! Вот истинное чудо любви! — в восторге воскликнула она. — Я, совершенно не думая об этом, нарисовала его портрет».

Она бросилась к себе в комнату, заперлась на ключ, взяла краски и принялась усердно писать портрет Жюльена. Но у неё ничего не получалось; профиль, который она набросала случайно, всё - таки имел наибольшее сходство.

Матильда пришла в восхищение; она увидела в этом неоспоримое доказательство великой страсти.

Она оставила свой альбом, когда уже совсем стемнело и маркиза прислала за ней, чтобы ехать в Итальянскую оперу. Матильда думала только об одном: хорошо бы увидать Жюльена. Тогда можно будет уговорить мать, чтобы она пригласила и его ехать с ними.

Но Жюльен не появился, и в ложе наших дам оказались только самые заурядные личности.

Во время первого акта Матильда ни на минуту не переставала мечтать о своём возлюбленном с увлечением и страстью.

Но во втором акте одна любовная ария — мелодия эта поистине была достойна Чимарозы (3) — поразила её в самое сердце. Героиня оперы пела:

«Я наказать себя должна, я наказать себя должна за то, что так люблю!..»

С той минуты, как Матильда услыхала эту восхитительную арию, всё в мире исчезло для неё.

С ней разговаривали — она не отвечала; мать делала ей замечания, но она с трудом могла заставить себя взглянуть на неё.

Она была в каком-то экстазе, все чувства её были до такой степени возбуждены, что это можно было сравнить только с теми исступлёнными приступами страсти, которые в течение последних дней одолевали Жюльена.

Полная божественной грации, мелодия, на которую были положены эти слова, удивительно совпадавшие с тем, что она переживала сама, так захватила её, что в те минуты, когда она не думала о самом Жюльене, она вся была поглощена ею.

Благодаря своей любви к музыке она в этот вечер стала такой, какой всегда бывала г-жа де Реналь, когда думала о Жюльене.

Рассудочная любовь, конечно, гораздо разумнее любви истинной, но у неё бывают только редкие минуты самозабвения; она слишком хорошо понимает себя, беспрестанно разбирается в себе, она не только не позволяет блуждать мыслям — она и возникает не иначе, как при помощи мысли.

Вернувшись домой, Матильда, не слушая никаких уговоров г-жи де Ла-Моль, заявила, что ей нездоровится, и до поздней ночи просидела у себя за роялем, наигрывая эту мелодию. Она без конца напевала знаменитую кантилену, которая её так пленила:

Devo punirmi, devo punirmi, Se troppo amai, etc. (**)
___________________________________________________________________________________________________________

(**) Я должен наказать себя, я должен наказать себя, если я слишком любил, и т.д. (итал.)
___________________________________________________________________________________________________________
       
Безумие, охватившее её в эту ночь, перешло у неё в конце концов в твёрдую уверенность, что она сумела преодолеть свою любовь.

Эта страничка может повредить злосчастному автору больше всех других.

Найдутся ледяные души, которые будут обвинять его в непристойности.

Но он вовсе не собирается обижать юных особ, блистающих в парижских гостиных, и не допускает мысли, что среди них найдётся хотя бы одна, способная на такие безумства, принижающие образ Матильды.

Героиня моего романа есть плод чистейшей фантазии и даже более того — она создана фантазией вне всяких социальных устоев, которые, безусловно, позволят занять цивилизации XIX века столь выдающееся место в ряду всех прочих столетий.

В чём, в чём, но уж никак не в недостатке благоразумия можно упрекнуть юных девиц, составляющих украшение балов нынешней зимы.

Не думаю также, что их можно было бы обвинить в излишнем пренебрежении к богатству, к выездам, к прекрасным поместьям и ко всему, что обеспечивает приятное положение в свете.

Все эти преимущества отнюдь не нагоняют на них скуки, напротив, они неизменно являются для них предметом постоянных вожделений, и если сердца их способны загораться страстью, то только к этому единственному предмету.

И отнюдь не любовь берёт под своё покровительство и ведёт к успеху молодых людей, одарённых, подобно Жюльену, кое - какими способностями; они прилепляются накрепко, нерасторжимой хваткой к какой - нибудь клике, и, когда этой клике везёт, все блага общественные сыплются на них в изобилии.

Горе учёному, не принадлежащему ни к какой клике, — любой, самый ничтожный, едва заметный его успех навлечёт на него нападки, и высокая добродетель будет торжествовать, обворовывая его.

Эх, сударь мой! Роман — это зеркало, с которым идёшь по большой дороге. То оно отражает лазурь небосвода, то грязные лужи и ухабы.

Идёт человек, взвалив на себя это зеркало, а вы этого человека обвиняете в безнравственности! Его зеркало отражает грязь, а вы обвиняете зеркало!

Обвиняйте уж скорее большую дорогу с её лужами, а ещё того лучше — дорожного смотрителя, который допускает, чтобы на дороге стояли лужи и скапливалась грязь.

Теперь, когда мы твёрдо установили, что характер Матильды совершенно немыслим в наш столь же благоразумный, сколь и добродетельный век, я уже не так буду бояться прогневить читателя, продолжая свой рассказ о безрассудствах этой прелестной девушки.

На следующий день она всячески искала случая, который позволил бы ей убедиться в том, что она действительно одержала победу над своей безумной страстью.

Самое же главное заключалось в том, чтобы всё делать наперекор Жюльену; но при этом она ни на минуту не переставала следить за каждым его движением.

                                                                                                                                                            из романа Стендаля - «Красное и чёрное»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) его мысли о грядущих событиях, которые могут оказаться сходными с революцией тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года в Англии - Так называемая «Славная революция» 1688 – 1689 гг., в результате которой трон перешёл от Якова II Стюарта к Вильгельму III Оранскому, власть монарха была ограничена конституцией, во главе страны стал парламент, защищавший интересы крупных землевладельцев и промышленников. Прим. редактора.

(2) Если произойдёт революция, то почему бы Жюльену Сорелю не сыграть в ней роль Ролана - Ролан де Ла Палатьер, Жан - Мари (1734 – 1793) — политик времён Французской революции, в 1792 г. — министр внутренних дел и друг жирондистов. Именно он вскрыл потайной сейф в одной из стен дворца Тюильри, через который Людовик XVI вёл переписку с врагами революции. Узнав, что его жена Манон - Жанна Филипон (1754 – 1793), хозяйка влиятельного жирондистского салона, гильотинирована якобинцами, покончил жизнь самоубийством.

(3) мелодия эта поистине была достойна Чимарозы - Чимароза, Доменико (1749 – 1801) — итальянский композитор, автор сонат, симфоний и популярных комических опер, среди которых самой знаменитой была опера «Тайный брак» (впервые поставлена в 1792 г.). Стендаль неизменно восхищался творчеством Чимарозы, приравнивая его талант к дару Моцарта. Прим. переводчика.

(4) напевала знаменитую кантилену - Кантилена — широкая, свободно льющаяся напевная мелодия: как вокальная, так и инструментальная. Кроме того, термин также обозначает напевность самой музыки или манеры её исполнения, способность певческого голоса к напевному исполнению мелодии.

Женщины, такие женщины

0

2

Я ... твоя ... Мать.

Слава не бывает без страданий, она это не допустит!

                                                                     -- Персонаж: Филипп II. Х /ф «Александр» 2004 (Цитата)

***

"НОВЫЕ АМАЗОНКИ" (1983) или "СЕКСМИССИЯ" с вырезанными сценами.mp 4

«На Дон не пойдём.
          Обойдём амазонок стороной.
          Побить баб – чести не прибавит.
          А если проиграем – позору не оберёшься»

                                                                           Александр Македонский.

Когда-то жили на Дону воительницы – девы…
Уже не помним почему,
Но без мужчин осталось племя…
Был то ли мор, то ли тайфун,
То ли войной поубивало…
Ну что поделать?
В старину не раз такое уж бывало…
Взялися девы за мечи.
Коней косматых оседлали…
И разгулялись по степи…
Их амазонками прозвали.
Ну что теперь им – горевать?
Какой же бабе не под силу
Коней игривых оседлать
И погасить огня стихию!
Соседи были не ахти…
И девицам не рады!
Ну что там бабы?!
Мужики всегда служили ратью!
Но спорить с бабой не моги!
Она дурное семя!
Снесёт не глядя полбашки,
Если обидят племя!
Кто стороною обходил
И не хотел сражаться…
А кто-то рядом мирно жил,
Старался торговаться…
Так бы и канули в века,
Не пополняя племя…
Но есть легенда! И она
Осталась жить сквозь время…

                                                              Амазонки (отрывок)
                                                           Автор: Галина Реброва

( кадр из х /ф «Александр» 2004 )

Женщины, такие женщины

0

3

Cherchez la femme, инспектор 

Ещё до нашей эры, в какой-то древний век
Воскликнул из пещеры лохматый человек:
- Мамонт недоперчёный мне подан на обед!
Во всём вините женщину – причину разных бед.
Шерше ля фам – ищите женщину
Во все века и времена,
Шерше ля фам – ищите женщину –
Всему виной она одна!
Шерше ля фам – ищите женщину –
Так скажет каждый из мужчин,
Шерше ля фам – ищите женщину –
Она причина всех причин!
Века стремглав летели в искусстве Ренессанс,
Сердца огнём горели и бились как фаянс.
Отважно шпаги скрещены в предчувствии побед,
Во всём вините женщину – причину разных бед.

                                                                                          Ищите женщину (отрывок)
                                                                                               Автор: Лариса Рубальская

Кролик (Фрагмент)

Утром в обычный час, между пятью и четвертью шестого, дядюшка Лекашёр появился на пороге дома, чтобы присмотреть за батраками, приступавшими к работе.

Красный, заспанный, открыв правый глаз и сощурив левый, он с трудом застёгивал помочи (*) на толстом животе, окидывая опытным, зорким взглядом все знакомые уголки своей фермы.

Под косыми лучами солнца, пронизывающими буковые деревья у ограды и круглые яблони во дворе, пели петухи на навозной куче, ворковали на крыше голуби.

Запах хлева, долетая из растворённых дверей, смешивался в свежем утреннем воздухе с острым духом конюшни, где ржали лошади, повернув головы к свету.

Хорошенько подтянув штаны, дядюшка Лекашёр отправился в обход и первым делом заглянул в курятник, чтобы пересчитать утренние яйца, так как с некоторых пор боялся воровства.

Вдруг к нему подбежала работница, размахивая руками и крича:

— Дядя Каше, дядя Каше, нынче ночью кролика украли!
— Кролика?
— Да, дядя Каше, большого серого, из правой клетки.

Фермер раскрыл левый глаз во всю ширь и сказал только:

— Пойду посмотрю.

И пошёл смотреть.

Клетка была разломана, и кролик пропал.

Хозяин насупился, зажмурил правый глаз и почесал нос. Потом, подумав, приказал растерянной служанке, которая стояла перед ним разинув рот:

— Беги за жандармами. Да скажи им, чтоб не мешкали.

Дядюшка Лекашёр был мэром в своей общине, в Павиньи - де - Гра, и благодаря своему богатству и положению распоряжался там по-хозяйски.

Как только служанка скрылась на дороге в деревню, отстоявшую от фермы на полкилометра, крестьянин пошёл домой выпить кофе и потолковать о случившемся с женой.

Она стояла на коленях перед очагом и раздувала огонь.

Он сказал ей с порога:

— Вот дело какое — кролика украли, большого серого.

Она повернулась так стремительно, что плюхнулась на пол, и воскликнула, в смятении глядя на мужа:

— Что ты говоришь, Каше! Неужто кролика украли?
— Большого серого.
— Большого серого?

Она вздохнула:

— Беда-то какая! Кто ж бы это мог его украсть? Это была маленькая, худенькая женщина, подвижная, опрятная, опытная хозяйка.

У Лекашёра уже зародилось подозрение:

— Не иначе как тот молодчик, Полит.

Фермерша порывисто вскочила и закричала в бешенстве:

— Он, он и есть! Больше и искать некого. Он! Верно ты сказал, Каше!

И на её сухом, сердитом лице, в судорожно сжатых губах, в морщинах на щеках и на лбу выразилась вся ярость крестьянки, вся скупость, всё озлобление расчётливой хозяйки против работника, которого вечно подозревают, против служанки, за которой вечно следят.

— А что же ты сделал? — спросила она.
— За жандармами послал.

Полит был батрак, прослуживший на ферме всего несколько дней и уволенный Лекашёром за дерзость.

Это был отставной солдат, и о нём ходила молва, что со времени африканских походов он сохранил повадки мародёра и распутника.

Чтобы прокормиться, он брался за всякую работу.

Он был каменщиком, землекопом, возчиком, косцом, штукатуром, дровосеком, а в сущности просто лодырем; поэтому его нигде долго не держали, и ему частенько приходилось перебираться из округа в округ, чтобы найти работу.

Жена Лекашёра невзлюбила его, как только он появился на ферме, и теперь была уверена, что покража — дело его рук.

Не прошло и получаса, как явились два жандарма — бригадир Сенатёр, длинный и тощий, и жандарм Леньен, коротенький и толстый.

Лекашёр усадил их и рассказал о происшествии.

После этого все отправились взглянуть на место преступления, чтобы удостовериться во взломе клетки и собрать улики.

Когда вернулись на кухню, хозяйка принесла вина, наполнила стаканы и спросила, недоверчиво косясь:

— Ну что, поймаете?

Бригадир сидел с озабоченным видом, поставив саблю между колен. Ясное дело, он поймает, если только ему укажут кого.

В противном случае он не ручается, что сам сумеет отыскать вора. После долгого раздумья он задал следующий простой вопрос:

— А вы его знаете, вора-то?

Толстые губы Лекашёра скривились в хитрую нормандскую усмешку, и он ответил:

— Знать-то я его не знаю, раз не накрыл с поличным. А накрой я его, я бы его заставил слопать кролика живьём, с кожей и шерстью, и глотка сидра не дал бы запить. Стало быть, сказать наверняка, кто вор, я не могу, а всё ж сдаётся мне, что это бездельник Полит.

Тут, подбирая мельчайшие, незначительные улики, он подробно рассказал о своих стычках с Политом, об уходе работника, о его вороватых глазах и о всяких сплетнях на его счёт.

Бригадир, который слушал с большим вниманием, не забывая осушать и вновь, как бы невзначай, наполнять свой стакан, повернулся к жандарму.

— Надо будет заглянуть к жёнке пастуха Северина, — сказал он.

Жандарм усмехнулся и три раза кивнул в ответ.

Тут жена Лекашёра подвинулась поближе и осторожно, с крестьянской хитрецой, начала выспрашивать бригадира.

Пастух Северин, какой-то юродивый, дурачок, выкормленный в овечьем загоне, выросший на холмах среди скачущей и блеющей скотины, ничего, кроме этой скотины, на свете не знал, однако же таил в глубине души крестьянский инстинкт скопидомства.

Должно быть, он из года в год припрятывал по дуплам деревьев и в расщелинах скал все деньги, какие зарабатывал тем, что пас стада или врачевал наложением рук и заговорами увечных животных (секрет знахарства был передан ему старым пастухом, место которого он занял).

И вот однажды он купил с торгов небольшой участок, лачугу и клочок земли ценою в три тысячи франков.

Несколько месяцев спустя прошёл слух, что он женился.

Он взял в жены служанку кабатчика, известную дурным поведением.

Ребята болтали, что эта девка, пронюхав о его достатке, бегала каждый вечер к нему в шалаш, опутала его, завлекла и мало - помалу, от ночи к ночи, довела дело до женитьбы.

И вот теперь, пройдя через мэрию и церковь, она поселилась в домишке, купленном её мужем, а тот продолжал день и ночь пасти стада по равнинам.

И бригадир добавил:

— Вот уже три недели Полит ночует у неё, ведь у него и угла своего нет, у жулика.

Жандарм позволил себе вставить словечко:

— Спит под одеялом у пастуха.

Г-жа Лекашёр закричала в новом припадке ярости, негодуя против распутства, как почтенная мать семейства:

— Конечно, он у неё. Ступайте туда. Ах, воры проклятые!

Но бригадир был по-прежнему невозмутим.

— Минуточку, — сказал он, — подождём до полудня, он ведь каждый день ходит к ней обедать. Тут я их и сцапаю.

Жандарм ухмылялся в восторге от выдумки своего начальника; ухмылялся теперь и сам Лекашёр, так как приключение с пастухом казалось ему забавным: обманутые мужья всегда смешны.

                                                                                                            из сборника рассказов Ги де Мопассана - «С левой руки»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) он с трудом застёгивал помочи - Помочи, устаревшее название подтяжек — две скреплённые, обычно прорезиненные тесьмы для поддержания предметов одежды (обычно брюк, реже юбки).
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

( кадр из фильма «Жандарм из Сен - Тропе» 1964 )

Женщины, такие женщины

0