Девочка ты моя любимая

Там, на том на берегу -
соловьи поют.
Там рябиновый закат.
Там в любви живут.
А малиновый рассвет -
зорькой алою.
Только вот меня там нет,
где-то плаваю.

Разделяет берега
полноводная,
река горечи,
ох, холодная.
Вброд нельзя,
не перейду.
Пью безмолвие.
И мелькают в голове
мысли молнии.

Что случилось - не пойму.
Нет решения.
Всё сумею, всё пройду,
но течение...
Разделяет нас река,
полноводная.
Слишком быстрая она
и холодная.

                                      Музю комп. Река горечи  (отрывок)
                                                      Автор: Олег Иванов
 

! встречается нецензурное слово !

Бред (Фрагмент)

Девочка, девочка любимая, сучка, сучка, проклятая сучка, ты Женю сегодня тем же встретила, тем же, да, а кому ещё ты делала так и так, так, делай так, кому ещё, говори, девочка, солнышко моё, маленькая моя, о, не могу больше.

Витя, Витечка, родной, не могу, я тебе здесь залью всё, уже залила, милый, хочешь убить, ну убей, ударь, ударь же, пожалуйста, проклятый, ненавижу, ненавижу, мальчик, маленький мой, не плачь же.

Через полтора часа он высадил меня у театра, занёс сумки, поздоровался с Миррой, заметно выделявшей его из всех и при этом явно недолюбливавшей, мне кивнул – да и рванул, сразу выбираясь в левый ряд, на поворот – к себе, в студию свою знаменитую, брехать на всю страну.

«Здравствуйте! С вами следующие два часа буду я, ваш Виктор... Оставайтесь с нами...»

А предыдущие, предыдущие два часа с кем вы были, сладкоголосый, но, увы, уже плешивый Виктор?

И с кем вы были предыдущие два года, и пять, и десять лет, с кем, где носил вас чёрт, любимый всеми десятиклассницами и ещё одной полоумной бабой, обожаемый комментатор, диск - жокей, ведущий, властитель ушей и дум, чтоб ты сдох, где же ты был, когда я выходила замуж, и трахалась по всем углам, и уж было собралась уйти от мужа к одному, как позже выяснилось, гаду, но не ушла.

Женя сидел в кресле, закрыв глаза, и молча плакал, слёзы текли из-под век по щетине, по дряблой коже, он плакал, и я осталась, а уж ведь было ушла, но ты-то где был, на кой чёрт ты где-то шатался, спал с какими-то чужими бабами, женился на какой-то идиотине, на прислуге, на быдле, пацана дебильного, дауна с ней родил, на всю жизнь теперь крест твой, зачем, любимый, ведь всё же ясно, никого ни роднее, ни ближе, мы же одно, один человек, почему ж мы живём врозь, сами терзаемся, других терзаем, почему не с тобой я каждую ночь, а с кем попало, почему на кого попало выплескивается моя немереная любовь, а не на тебя одного, кому она положена Богом, почему, любимый, почему, почему, почему?

Я полезла в карман и вытащила бумажку, которую он мне сунул ещё в машине – вместе с очередным флаконом «Мажи», на большее у него фантазии не хватало, да и деньги, я давно уже заметила, слишком большие он на меня тратить не любил.

Там были стихи.

Иногда он писал мне стихи и дарил эти бумажки, а я прятала их в конверт, а конверт этот с некоторыми фотографиями и этими самыми бумажками держала в старой сумке на антресолях.

Господи, хоть бы мне помереть, что ли!

Эти стихи начинались так:

«Вот и минуло лето. И Яблочный Спас посулил, что нам всё отольётся...»

Я как заревела, так и в метро домой ехала ревмя ревя, уткнулась в угол, только сопли ловила да слёзы из-под тёмных очков утирала.

«...Что ж, подходит к концу наш последний сезон, моя рыжая осень...»

Я плакала и заметила, что кое - кто узнал плачущую актрису.

И это, в общем, неплохо, потому что новая сплетня о личной трагедии не помешает.

Плохо то, что я его действительно очень сильно люблю.

Я-то знаю, что люблю.

Это он может сомневаться, к Женьке ревновать, это трахальщики мои могут усмехаться, принимая на свой счёт нежное моё бормотание, это подруги могут судить, какая, мол, любовь у этой шлюхи, не даёт, только если не просят, а то и сама предложит.

Это пусть другие сомневаются, а я знаю точно.

И когда всё уже были в сиську, когда Васенька наш уже появился в моём платье из «Сестёр», да так прошёлся с кружевным зонтиком, в шляпе, так задницей вильнул, что все полегли, да ещё монолог мой прочёл немного переделанный, но так похоже и по голосу, и по характеру, что и Женька многотерпеливый поморщился, когда уже добирали из последних бутылок, а кто поденежней на буфетный коньяк перешли, когда дым повис такой, что глаза заслезились, когда кое за кем из актёрок уже мужья и хахали приехали, одних увели, другие засобирались – так мне опять паскудно стало!

Хотя вечер-то получился симпатичный, вроде все меня любят, а что мне ещё надо.

Но почему я сижу здесь?

Почему сейчас поеду отсюда вон с тем, седым, бородатым, нахмурившимся, кто он мне?

Супруг он мне, Евгений Семёнович Панин, скульптор средней руки, а человек золотой, дай ему бог здоровья, доброй душе, терпит блядовитую актриску, а я его видеть не могу, не могу, ну что мне делать?

Почему же не бросаю я всё, не выскакиваю из этого вонючего, не постороннего мне, конечно, но ведь до смерти же надоевшего храма искусства, чтоб он сгорел, не хватаю первую попавшуюся машину, не называю адрес, который уж и после смерти не забуду, не лечу туда, не забираю этого старого, да всё хорохорящегося дурака, козла плешивого, не падаю в ноги ему, не клянусь быть верной и покорной женой, рабыней вечной, не уезжаем мы с ним, почему-у?!

А потому, отвечаю я себе, наливая тем временем ещё немного водочки с самого дна последней бутылки, что где же мне ещё сидеть, как не в этом доме, если настоящий свой опоганила?

Да и этот, впрочем, тоже. И с кем же мне отсюда уехать, как не с несчастным моим? Кому ещё нужна надолго-то?

И зачем мне мчаться по трижды проклятому адресу, если там жена – ответственный квартиросъёмщик, сын нездоровый, да и сам трусоват, хоть и сердцеед, покоритель и супермен, гонщик и рискач, и не нужна ему покорная жена, а верная тем более не нужна, ему бы в машине, в подъезде, на полу, на чужой кровати, пока муж за хлебом, пока жена в бассейн, с рассказами, с подробностями, с наматыванием кишок на руку, на локоть, как верёвку бельевую моя бабка мотала!

                                                             из сборника рассказов Александра Кабакова - «День рождения женщины средних лет»