В богооставленности по причине спазмов

Я не хватаю с неба звёзд.
Я в небо кинулась картошкой.
Впустую заданный вопрос,
Что значит жить не понарошку.

Кто рушит правила игры
В игре, где не бывает правил?
Кто все светила и миры
Шутя местами переставил?

И кто меняет времена,
Как женщина – цветные кофты?
Зима – тоска – опять весна,
Всё перемелется, делов-то.

Пойду по серенькой земле,
Поставлю у сарая вилы
И, ноги вытянув в тепле,
Не вспомню, что там говорила,

Но на святой небесный лёд,
Невидима простому глазу,
Звездой картошка упадёт.
Потом закатится. Не сразу.

                                                         Про картошку
                                               Автор: Ольга Кузнецова

( Фрагмент )

1. Я вышел из дома, прихватив с собой три пистолета, один пистолет я сунул за пазуху, второй - тоже за пазуху, третий - не помню куда.

И, выходя в переулок, сказал:

"Разве это жизнь? Это не жизнь, это колыхание струй и душевредительство".

Божья заповедь "не убий", надо думать, распространяется и на себя самого ("Не убий себя, как бы ни было скверно"), но сегодняшняя скверна и сегодняшний день вне заповедей.

"Ибо лучше умереть мне, нежели жить", - сказал пророк Иона. По-моему, тоже так.

Дождь моросил отовсюду, а может, ниоткуда не моросил, мне было наплевать.

Я пошёл в сторону Гагаринской площади, иногда зажмуриваясь и приседая в знак скорби.

Душа моя распухла от горечи, я весь от горечи распухал, щемило слева от сердца, справа от сердца тоже щемило.

Все мои ближние меня оставили.

Кто в этом виноват, они или я, разберётся в День Суда Тот, Кто, и так далее.

Им просто надоело смеяться над моими субботами и плакать от моих понедельников.

Единственные две - три идеи, что меня чуть - чуть подогревали, тоже исчезли и растворились в пустотах.

И в довершение от меня сбежало последнее существо, которое попридержало бы меня на этой Земле.

Она уходила - я нагнал её на лестнице.

Я сказал ей: "Не покидай меня, белопупенькая!" - потом плакал полчаса, потом опять нагнал, сказал: "Благословеннолонная, останься!"

Она повернулась, плюнула мне в ботинок и ушла навеки.

Я мог бы утопить себя в своих собственных слезах, но у меня не получилось.

Я истреблял себя полгода, я бросался под все поезда, но все поезда останавливались, не задевая чресел.

И у себя дома. Над головой, я вбил крюк для виселицы, две недели с веточкой флёр - д - оранжа в петлице я слонялся по городу в поисках верёвки, но так и не нашёл.

Я делал даже так: я шёл в места больших манёвров, становился у главной мишени, в меня лупили все орудия всех стран Варшавского пакта, и все снаряды пролетали мимо.

Кто бы ты ни был, ты, доставший мне эти три пистолета, - будь ты четырежды благословен.

Ещё не доходя площади, я задохся, я опустился на цветочную клумбу, безобразен и безгласен.

Душа всё распухала, слёзы текли у меня спереди и сзади, я был так смешон и горек, что всем старушкам, что на меня смотрели, давали нюхать капли и хлороформ.

"Вначале осуши пот с лица".

Кто умирал потным? Никто потным не умирал.

Ты богооставлен, но вспомни что - нибудь освежающее, что - нибудь такое освежающее... например, такое:

Ренан сказал: "Нравственное чувство есть в сознании каждого, и поэтому нет ничего страшного в богооставленности".

Изящно сказано. Но это не освежает, где оно у меня, это нравственное чувство? Его у меня нет.

И пламенный Хафиз (пламенный пошляк Хафиз, терпеть не могу), и пламенный Хафиз сказал: "У каждого в глазах своя звезда".

А вот у меня ни одной звезды, ни в одном глазу.
 
А Алексей Маресьев сказал: "У каждого в душе должен быть свой комиссар".

А у меня в душе нет своего комиссара.

Нет, разве это жизнь? Это не жизнь, это фекальные воды, водоворот из помоев, сокрушение сердца.

Мир погружён во тьму и отвергнут Богом.

Не подымаясь с земли, я вынул свои пистолеты, два из подмышек, третий - не помню откуда, и из всех трёх разом выстрелил во все свои виски и опрокинулся на клумбу, с душой, пронзённой навылет.

2. "Разве это жизнь? - сказал я, подымаясь с земли. - Это дуновение ветров, это клубящаяся мгла, это плевок за шиворот - вот что это такое. Ты промазал, фигляр. Зараза немилая, ты промахнулся из всех трёх пистолетов, и ни в одном из них больше нет ни одного заряда".

Пена пошла у меня изо рта, а может, не только пена.

"Спокойно! У тебя остаётся ещё одно средство, кардинальное средство, любимейшее итальянское блюдо - яды и химикалии".

Остаётся фармацевт Павлик, он живёт как раз на Гагаринской, книжник, домосед Павлик, пучеглазая мямля.

Не печалься, вечно ты печалишься!

Не помню кто, не то Аверинцев, не то Аристотель сказал: "Umnia animalia post coitum opressus est", то есть: "Каждая тварь после соития бывает печальной", - а вот я постоянно печален, и до соития, и после.

А лучший из комсомольцев, Николай Островский, сказал: "Одним глазом я уже ничего не вижу, а другим - лишь очертания любимой женщины".

А я не вижу ни одним глазом, и любимая женщина унесла от меня свои очертания.

А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."

(Тьфу, я не могу больше говорить, у меня спазмы.)

Я дёрнулся два раза и зашагал дальше, в сторону Гагаринской.

Все три пистолета я швырнул в ту сторону, где цвели персидские цикламены, желтофиоли и чёрт знает что ещё.

"Павлик непременно дома, он смешивает яды и химикалии, он готовит средство от бленнореи (*)", - так я подумал и постучал: - Отвори мне, Павлик.

Он отворил, не дрогнув ни одной щекой и не подымая на меня бровей; у него было столько бровей, что хоть часть из них он мог бы на меня поднять, - он этого не сделал.

- Видишь ли, я занят, - сказал он, - я смешиваю яды и химикалии, чтобы приготовить средство от бленнореи.

- О, я ненадолго! Дай мне что - нибудь, Павлик, какую - нибудь цикуту, какого - нибудь стрихнину, дай, тебе же будет хуже, если я околею от разрыва сердца здесь, у тебя на пуфике! - Я взгромоздился к нему на пуфик, я умолял: Цианистый калий есть у тебя? Ацетон? Мышьяк? Глауберова соль? Тащи всё сюда, я всё смешаю, всё выпью, все твои эссенции, все твои калии и мочевины, волоки всё! Он ответил: - Не дам.

- Ну прекрасно, прекрасно. В конце концов, Павлик, что мне твои синильные кислоты, или как там ещё? Что мне твои химикалии, мне, кто смешал и выпил все отравы бытия! Что они мне, вкусившему яда Венеры! Я остаюсь разрываться у тебя на пуфике. А ты покуда лечи бленнорею.

А профессор Боткин, между прочим, сказал: "Надо иметь хоть пару гонококков, чтобы заработать себе бленнорею".

А у меня, у придурка, - ни одного гонококка.

А Миклухо - Маклай сказал: "Не сделай я чего - нибудь до 30 лет, я ничего не сделал бы и после 30".

А я? Что я сделал до 30, чтобы иметь надежды что - нибудь сделать после?

А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."

(О нет, я снова не могу продолжать, снова спазмы.)

                                                                                            из эссе Венедикта Ерофеева - «Василий Розанов глазами эксцентрика»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) он готовит средство от бленнореи - Бленнорея — это острое гнойное воспаление конъюнктивы глаза, обычно вызываемое гонококком (1). Реже наблюдается негонококковая бленнорея, вызванная хламидиями, стрептококками и другими инфекционными агентами.
(1) вызываемое гонококком - Гонококк (Neisseria gonorrhoeae) — бактерия, возбудитель гонореи (триппера) — инфекционного заболевания, передающегося половым путём.