... с небольшим добавлением сливок

Я сварю тебе кофе по - турецки,
Добавлю нежности щепотку,
И ревность, чтоб запахло терпко,
Горечью, обжигая глотку.

Забудешь былые обиды,
Он голову вскружит туманом,
Опутает тебя, заколдует,
Чёрный кофе,  дурманом.

Выпьешь его, смакуя,
Глоток за глотком, как надо.
Растворяясь в тебе как кофе
И я сяду с тобою  рядом.

И когда нас накроет волною
Неслыханная страсть из рая
- Как тебе мое кофе, любимый?
Я спрошу тебя, замирая.

                                                            Турецкое кофе
                                                    Автор: Сабира Омарова

Песня "Турецкий кофе..." (Кудинов / YurgenikA)

Понурый, что сидел спиной, неспешно поднялся, подошёл к Вариному столу и молча сел напротив.

Она увидела бледное и, несмотря на седоватые виски, очень молодое, почти мальчишеское лицо с холодными голубыми глазами, тонкими усиками, неулыбчивым ртом.

Странное было лицо, совсем не такое, как у остальных крестьян, хотя одет незнакомец был так же, как они – разве что куртка поновей да рубаха почище.

На подошедшего хозяина голубоглазый даже не оглянулся, только пренебрежительно махнул, и грозный палач немедленно ретировался за стойку. Но спокойнее от этого Варе не стало. Наоборот, вот сейчас самое страшное и начнётся.

Она наморщила лоб, приготовившись услышать чужую речь. Лучше не говорить, а кивать и мотать головой. Только бы не забыть – у болгар всё наоборот: когда киваешь, это значит «нет», когда качаешь головой, это значит «да».

Но голубоглазый ни о чём спрашивать не стал. Удручённо вздохнул и, слегка заикаясь, сказал на чистом русском:

– Эх, м - мадемуазель, лучше дожидались бы жениха дома. Тут вам не роман Майн Рида. Скверно могло з - закончиться.

Глава вторая, в которой появляется много интересных мужчин

«Русский инвалид» (Санкт - Петербург),
2 (14) июля 1877 г.

«… После заключения перемирия между Портой и Сербией многие патриоты славянского дела, доблестные витязи земли русской, служившие добровольцами под водительством храброго генерала Черняева, устремились на зов Царя - Освободителя и, рискуя жизнью, пробираются через дикие горы и тёмные леса на болгарскую землю, дабы воссоединиться с православным воинством и завершить долгожданною победою свой святой ратный подвиг».

До Вари смысл сказанного дошёл не сразу. По инерции она сначала кивнула, потом покачала головой и лишь после этого остолбенело разинула рот.

– Не удивляйтесь, – скучным голосом промолвил странный крестьянин. – То, что вы д - девица, видно сразу – вон у вас прядь из - под шапки вылезла. Это раз. (Варя воровато подобрала предательский локон.) То, что вы русская, тоже очевидно: вздёрнутый нос, великорусский рисунок скул, русые волосы, и г - главное – отсутствие загара. Это два. Насчёт жениха тоже просто: п - пробираетесь тайком – стало быть, по приватному интересу. А какой у девицы вашего возраста может быть приватный интерес в действующей армии? Только романтический. Это три. Т - теперь четыре: тот усач, что привёл вас сюда, а потом исчез, – ваш проводник? И деньги, конечно, были спрятаны среди вещей? Г - глупо. Всё важное нужно держать п - при себе. Вас как зовут?

– Суворова Варя. Варвара Андреевна, – испуганно прошептала Варя. – Вы кто? Вы откуда?
– Эраст Петрович Фандорин. Сербский волонтёр. Возвращаюсь из т - турецкого плена.

Слава богу, а то уж Варя решила, не галлюцинация ли. Сербский волонтёр! Из турецкого плена! Она почтительно взглянула на седые виски и, не удержавшись, спросила, да ещё пальцем неделикатно показала:

– Это вас там мучили, да? Я читала про ужасы турецкого плена. И заикание, наверное, тоже от этого.

Эраст Петрович Фандорин насупился, ответил неохотно:

– Никто меня не мучил. С утра до вечера п - поили кофеем и разговаривали исключительно по - французски. Жил на положении гостя у видинского к - каймакама.
– У кого? – не поняла Варя.
– Видин – это город на румынской границе. А каймакам – губернатор. Что же д - до заикания, то это следствие давней контузии.
– Бежали, да? – с завистью спросила она. – Пробираетесь в действующую армию, чтобы повоевать?
– Нет. Повоевал предостаточно.

Должно быть, на лице Вари отразилось крайнее недоумение. Во всяком случае, волонтёр счёл нужным присовокупить:

– Война, Варвара Андреевна, – ужасная гадость. На ней не б - бывает ни правых, ни виноватых. А хорошие и плохие есть с обеих сторон. Только хороших обычно убивают п - первыми.
– Зачем же вы тогда отправились добровольцем в Сербию? – запальчиво спросила она. – Ведь вас никто не гнал?
– Из эгоистических соображений. Был болен, нуждался в лечении.

Варя удивилась:

– Разве на войне лечат?
– Да. Вид чужой б - боли позволяет легче переносить свою. Я попал на фронт за две недели до разгрома армии Черняева. А потом ещё вдосталь набродился по горам, настрелялся. Слава богу, к - кажется, ни в кого не попал.

Не то интересничает, не то просто циник, с некоторым раздражением подумала Варя и язвительно заметила:

– Ну и сидели бы у своего макама до конца войны. Зачем было бежать?
– Я не бежал. Юсуф - паша меня отпустил.
– А что же вас в Болгарию понесло?
– Есть дело, – коротко ответил Фандорин. – Вы, с - собственно, куда направлялись?
– В Царевицы, в штаб главнокомандующего. А вы?
– В Белу. По слухам, там ставка его в - величества. – Волонтёр помолчал, недовольно пошевелил тонкими бровями, вздохнул. – Но можно и к главнокомандующему.
– Правда? – обрадовалась Варя. – Ой, давайте вместе, а? Я просто не знаю, что бы делала, если б вас не встретила.
– П - пустяки. Велели бы хозяину отвезти вас в расположение ближайшей русской части, да и дело с концом.
– Велела бы? Хозяину корчмы? – боязливо спросила Варя.
– Это не корчма, а механа.(*)
– Пускай механа. Но деревня ведь мусульманская?
– Мусульманская.
– Так они выдали бы меня туркам!
– Не хочу вас обижать, Варвара Андреевна, но для турок вы не представляете ни малейшего интереса, а вот от вашего жениха хозяину непременно б - была бы награда.
– Я уж лучше с вами, – взмолилась Варя. – Ну пожалуйста!
– У меня одна кляча, причем полудохлая. На такую вдвоем не сядешь. Д - денег три куруша. За вино и сыр расплатиться хватит, но не более… Нужна ещё лошадь или хотя бы осёл. А это по меньшей мере сотня.

Варин новый знакомый замолчал и, что - то прикидывая, оглянулся на игроков в кости. Снова тяжко вздохнул.

– Посидите тут. Я сейчас.

                                       из шпионского  детектива Бориса Акунина из серии «Приключения Эраста Фандорина» - «Турецкий гамбит»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) – Это не корчма, а механа - Механа — это традиционный болгарский ресторан, также как в России — трактир, в Греции — таверна, в Сербии — кафана.

Как на Чудо - Юдо именины испекли пирог из глины (©)

При составлении поста ни один дедушка не пострадал, естественно.

Демон вселилась в маленькую девочку

Коралловые вишни.
Красное море.
Алые вирши
В вычурном споре.

Шампанское плавно
Разлили в бокал.
И славно запели...
Чудесный вокал!

                                 Красное шампанское
                              Автор: Роджер Эдвин Ром

" Кларет " за пределами приличной ситуации

Опять яичница шкварчит,
И чай какой-то, полусладкий.
И мама грустная ворчит,
Что на вино с утра я падкий.

Ей не понять, что не со мной
Сегодня ты, я не с тобою.
А мир, наполненный весной,
Бокал наполненный тоскою.

Я пью и хочется мне пить,
Остановиться не сумею.
Как не сумел тебя любить,
И не посмею, не посмею

                                              Вино с яичницей (отрывок)
                                            Автор: Колмаков Александр

ГЛАВА VIII, ярко иллюстрирующая мысль, что путь истинной любви — не гладкий рельсовый путь. Фрагмент.

За ужином никто не пробовал завязать общую беседу.

Старая леди ушла спать.

Изабелла Уордль всецело посвятила себя мистеру Трандлю, внимание незамужней тётушки было сосредоточено на мистере Тапмене, а мысли Эмили, казалось, заняты были каким-то далёким предметом, — быть может, они не покидали отсутствующего мистера Снодграсса.

Пробило одиннадцать часов, двенадцать, час, а джентльмены не возвращались.

На всех лицах отражалась тревога. Что, если их подстерегли и ограбили?

Не послать ли людей с фонарями по всем дорогам, какими они могли возвращаться домой?

Или, быть может, они… Вот они! Почему они так запоздали? Чужой голос к тому же! Кто это может быть!

Все бросились в кухню, куда ввалились гуляки, и подлинное положение дел немедленно выяснилось.

Мистер Пиквик, засунув руки в карманы и сдвинув шляпу на левый глаз, стоял, прислонившись к буфету, покачивал из стороны в сторону головой и непрерывно расточал самые ласковые и благосклонные улыбки без всякой видимой причины или повода; старый мистер Уордль с пылающим лицом пожимал руку незнакомому джентльмену, бормоча заверения в вечной дружбе; мистер Уинкль, прислонившись к футляру часов с недельным заводом, слабым голосом призывал кару на голову любого члена семьи, который намекнёт на то, что ему не худо бы лечь спать, а мистер Снодграсс опустился на стул, и каждая черта его выразительного лица выдавала самую глубокую и безнадёжную печаль, какую только может вообразить человеческий ум.

— Что случилось? — осведомились три леди.
— Ничего не случилось, — ответил мистер Пиквик. — Мы… мы… в порядке. Слышите, Уордль, мы в порядке, да?

Ну, ещё бы, — отозвался весёлый хозяин. — Дорогие мои, вот мой друг мистер Джингль… друг мистера Пиквика, мистер Джингль, случайная встреча… маленький визит.

— Сэр, с мистером Снодграссом что-то случилось? — тревожно осведомилась Эмили.
— Ничего не случилось, сударыня, — ответил незнакомец. — Обед у крикетистов — чудесная компания — превосходные песни — старый портвейн — кларет (*) — хорошо — весьма хорошо — вино, сударыня, — вино.
— Вовсе не вино, — прерывающимся голосом пробормотал мистер Снодграсс, — это сёмга (почему-то в таких случаях вино никогда не бывает виновато).
— Не лучше ли им лечь в постель, сударыня? — спросила Эмма. — Двое слуг отведут джентльменов наверх.
— Я спать не лягу, — твёрдо сказал мистер Уинкль.
— Ни один живой человек меня не поведёт, — решительно заявил мистер Пиквик все с тою же улыбкой.
— Ура! — слабо выкрикнул мистер Уинкль.
— Ура! — отозвался мистер Пиквик и, сняв шляпу, бросил её на пол, а затем словно рехнулся и швырнул очки на середину кухни. После такой остроумной выходки он от души расхохотался.
— Разопьём… ещё… бутылочку… — провозгласил мистер Уинкль, начав очень громко, а кончив чуть слышно. Голова его свесилась на грудь, и, бормоча своё непреложное решение не ложиться спать, а также кровожадно сожалея о том, что утром не «покончил со старым Тапменом», он погрузился в сон и в таком состоянии был доставлен в свою комнату двумя молодыми великанами, действовавшими под личным надзором жирного парня, чьим заботам доверил свою особу и мистер Снодграсс.

Мистер Пиквик принял предложенную ему мистером Тапменом руку и мирно удалился, улыбаясь благодушнее, чем когда бы то ни было; мистер Уордль, трогательно распрощавшись со всей семьей, словно ему предстояло немедленно идти на казнь, удостоил мистера Трандля чести проводить его наверх и вышел, тщетно пытаясь сохранить вид внушительный и торжественный.

— Какая неприличная сцена! — промолвила незамужняя тётушка.
— Отвратительная! — воскликнули обе юные леди.
— Ужасно — ужасно! — подхватил с глубокомысленной миной мистер Джингль; своих товарищей он опередил примерно на полторы бутылки. — Тяжёлое зрелище — весьма!
— Какой любезный мужчина! — шепнула мистеру Тапмену незамужняя тётушка.
— И недурен собой! — добавила Эмили Уордль.
— О, несомненно! — согласилась незамужняя тётушка.

                                                                                               из романа Чарлиза Диккенса -  «Посмертные записки Пиквикского клуба»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*-)  старый портвейн — кларет - Кларет (фр. clairet, англ. claret) — общее название для некоторых красных вин Бордо, а также, в более широком понимании, сухих красных вин бордоского типа, производимых за пределами Франции.

Когда он был маленький, у него тоже была бабушка ...

Когда он был маленький, у него тоже была бабушка ...  - Культурная отсылка.

Сладкое пиво -
Звучит красиво.
Горькое пиво -
Не так игриво.
Неторопливо
Да у залива
Всякое пиво
Неприхотливо.

Пиво - напиток мужской и дамский -
Днём, когда жарко, да после дела
(Если залив Неаполитанский,
Будет за ужином Бьянколелла *).

                                                                        Сладкое пиво
                                                                Автор: Саша Морской
_________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Будет за ужином Бьянколелла - Бьянколелла — белый итальянский винный сорт винограда, выращиваемый преимущественно в регионе Кампания на юге Италии.
_________________________________________________________________________________________________________________________________________

Глава I. (Фрагмент)

Передонов поднял сумрачные глаза и сердито посмотрел за изгородь.

В саду за калиткою стояла Наталья Афанасьевна Вершина, маленькая, худенькая, темнокожая женщина, вся в чёрном, чернобровая, черноглазая.

Она курила папироску в черешневом тёмном мундштуке и улыбалась слегка, словно знала такое, чего не говорят, но чему улыбаются.

Не столько словами, сколько лёгкими, быстрыми движениями зазывала она Передонова в свой сад: открыла калитку, посторонилась, улыбалась просительно и вместе уверенно и показывала руками, — входи, мол, чего стоишь.

И вошёл Передонов, подчиняясь её, словно ворожащим, беззвучным движениям.

Но он сейчас же остановился на песчаной дорожке, где в глаза ему бросились обломки сухих веток, и посмотрел на часы.

— Завтракать пора, — проворчал он.

Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки. Было без двадцати минут двенадцать.

Передонов решил, что можно побыть немного. Угрюмо шёл он за Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов чёрной и красной смородины, малины, крыжовника.

Сад желтел и пестрел плодами да поздними цветами.

Было тут много плодовых и простых деревьев да кустов: невысокие раскидистые яблони, круглолистые груши, липы, вишни с гладкими блестящими листьями, слива, жимолость.

На бузиновых кустах краснели ягоды. Около забора густо цвела сибирская герань, — мелкие бледно - розовые цветки с пурпуровыми жилками.

Остропестро выставляло из-под кустов свои колючие пурпуровые головки.

В стороне стоял деревянный дом, маленький, серенький, в одно жильё, с широкою обеденкою в сад. Он казался милым и уютным.

А за ним виднелась часть огорода.

Там качались сухие коробочки мака да беложелтые крупные чепчики ромашки, жёлтые головки подсолнечника никли перед увяданием и между полезными зелиями поднимались зонтики: белые у кокорыша и бледнопурпуровые у цикутного аистника, цвели светложёлтые лютики да невысокие молочаи.

— У обедни были? — спросила Вершина.
— Был, — угрюмо ответил Передонов.
— Вот и Марта только - что вернулась, — рассказывала Вершина. — Она часто в нашу церковь ходит. Уж я и то смеюсь: для кого это, говорю, вы, Марта, в нашу церковь ходите? Краснеет, молчит. Пойдёмте, в беседке посидимте, — сказала она быстро и без всякого перехода от того, что говорила раньше.

Среди сада, в тени развесистых клёнов, стояла старенькая серенькая беседка, — три ступеньки вверх, обомшалый помост, низенькие стены, шесть точеных пузатых столбов и шестискатная кровелька.

Марта сидела в беседке, ещё принаряжённая от обедни.

На ней было светлое платье с бантиками, но оно к ней не шло. Короткие рукава обнажали островатые красные локти, сильные и большие руки.

Марта была, впрочем, не дурна. Веснушки не портили её. Она слыла даже за хорошенькую, особенно среди своих, поляков, — их жило здесь не мало.

Марта набивала папиросы для Вершиной.

Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел на неё и пришёл в восхищение.

Это желание выдавало себя на её простодушном лице выражением беспокойной приветливости.

Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить её, семья была большая, — и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон старика - мужа Вершиной, — угодить за себя и за брата - гимназиста, который тоже гостил здесь.

Вершина и Передонов вошли в беседку.

Передонов сумрачно поздоровался с Мартою и сел, — выбрал такое место, чтобы спину защищал от ветра столб и чтобы в уши не надуло сквозняком.

Он посмотрел на Мартины жёлтые башмаки с розовыми помпончиками и подумал, что его ловят в женихи. Это он всегда думал, когда видел барышень, любезных с ним.

Он замечал в Марте только недостатки, — много веснушек, большие руки и с грубою кожею.

Он знал, что её отец, шляхтич, держал в аренде маленькую деревушку верстах в шести от города. Доходы малые, детей много: Марта кончила прогимназию, сын учился в гимназии, другие дети были ещё меньше.

— Пивка позволите вам налить? — быстро спросила Вершина.

На столе стояли стаканы, две бутылки пива, мелкий сахар в жестяной коробке, ложечка мельхиоровая, замоченная пивом.

— Выпью, — отрывисто сказал Передонов.

Вершина посмотрела на Марту.

Марта налила стакан, подвинула его Передонову, и при этом на её лице играла странная улыбка, не то испуганная, не то радостная.

Вершина сказала быстро, точно просыпала слова:

— Положите сахару в пиво.

Марта подвинула к Передонову жестянку с сахаром. Но Передонов досадливо сказал:

— Нет, это — гадость, с сахаром.
— Что вы, вкусно, — однозвучно и быстро уронила Вершина.
— Очень вкусно, — сказала Марта.
— Гадость, — повторил Передонов и сердито поглядел на сахар.
— Как хотите, — сказала Вершина и тем же голосом, без остановки и перехода, заговорила о другом: — Черепнин мне надоедает, — сказала она и засмеялась.

Засмеялась и Марта.

Передонов смотрел равнодушно: он не принимал никакого участия в чужих делах, — не любил людей, не думал о них иначе, как только в связи со своими выгодами и удовольствиями. Вершина самодовольно улыбнулась и сказала:

— Думает, что я выйду за него.
— Ужасно дерзкий, — сказала Марта, не потому, что думала это, а потому, что хотела угодить и польстить Вершиной.
— Вчера у окна подсматривал, — рассказывала Вершина. — Забрался в сад, когда мы ужинали. Кадка под окном стояла, мы подставили под дождь, — целая натекла. Покрыта была доской, воды не видно, он влез на кадку да и смотрит в окно. А у нас лампа горит, — он нас видит, а мы его не видим. Вдруг слышим шум. Испугались сначала, выбегаем. А это он провалился в воду. Однако вылез до нас, убежал весь мокрый, — по дорожке так мокрый след. Да мы и по спине узнали.

                                                                                                                                                          из романа Фёдора Сологуба - «Мелкий бес»

Вина ... искусства пития

На малом тесном столике оно
Ещё тесней соединило нас,
То красное креплёное вино,
И лишь его, наверное, вина

В потере моей юной головы,
А, может быть, и головы твоей
От вспыхнувшей за столиком любви,
Которая в пожизненной войне

Жжёт моё сердце (может, и твоё).
Да я бы рад огонь тот погасить,
Да только не выходит не вдвоём
С тобою нам ни ссориться, ни жить.

И содержанье трезвого ума
Огонь выбрасывает во хмелю.
Содержит тот пылающий дурман
Два главных слова: ненавижу и люблю.

                                                                    Вино и вина (отрывок)
                                                                  Автор: Владимир Стуков

Максим Волчкевич - Допьёшь дорогое вино (Бенефест - 2017)

Глава 2 (фрагмент)

– Отлично. Это надо отметить как следует, – объявил Чарли.

Он поднял руку и принялся размашисто ею крутить, подзывая официанта с картой вин.

– Как ты знаешь, винишко я любил всегда, – обернулся он к Максу. – А теперь решил подойти к делу серьёзно: завожу настоящий винный погреб. По вечерам хожу на курсы дегустаторов. Жутко увлекательное оказалось занятие.

А, вот и вы, – обратился Чарли к подошедшему сомелье. – Мы тут кое - что отмечаем. Мой друг только что унаследовал загородный дворец и виноградник во Франции. Нам бы что - нибудь подходящее для такого счастливого случая, скажем домашнего винца. – Спохватившись, он погрозил сомелье пальцем:

– Домашнего, но сделанного в Бордо, ясно? Классическое красное. Все эти новинки из Нового Света не пойдут.

Склонившись к карте вин, Чарли и сомелье принялись вполголоса, с большим знанием дела обсуждать напитки.

Макс оглядел зал. Шикарные женщины и преуспевающие мужчины – представители лондонской элиты – во всё горло вели светские беседы.

Максу вдруг захотелось оказаться в местечке потише, ему даже вспомнилась собственная пустая квартира.

Нет, в такую могильную тишь не тянет.

Он опять взглянул на письмо; интересно, сколько можно выручить за всю эту недвижимость, если её продать? Наверняка с лихвой хватит, чтобы выбраться из долговой ямы.

Макс поднял бокал и мысленно возблагодарил покойного дядю Генри.

– Отлично! – воскликнул Чарли. – Это подойдёт.

Собрав губы в куриную гузку, сомелье одобрительно кивнул и отправился на поиски.

– Вот, – Чарли ткнул пальцем в винную карту, – «Леовиль - Бартон» восемьдесят второго года. Класс. Лучше не найти.

Макс посмотрел на графу, в которую уткнулся палец друга, и глазам не поверил:

– Триста восемьдесят фунтов?! Ты шутишь?
– В наше время это сущие гроши. Недавно человек шесть азартных молодых кутил – скорее всего, банкиров – обедали в одном из сент - джеймсских ресторанов и оторвались по полной программе. За шесть бутылок вина выложили сорок четыре тысячи фунтов. Шеф - повар так обрадовался, что бесплатно угостил их обедом. Да ты небось об этом читал.

К столику вновь подошёл сомелье; Чарли смолк, поскольку началась торжественная церемония: сначала им поднесли заветную бутылку для осмотра – так родитель с гордостью демонстрирует очаровательного младенца.

Затем была срезана свинцовая крышечка, извлечена благородная пробка, которую им предложили понюхать, и лишь потом с профессиональной ловкостью сомелье перелил тёмно - рубиновую жидкость в графин, плеснув крохотный глоточек в бокал.

Теперь настала очередь Чарли.

– Пять важных моментов отделяют искусство пития от вульгарной пьянки, – произнёс он и взял бокал.

Сомелье наблюдал терпеливо и снисходительно, явно предвкушая солидные чаевые.

– Первое – настроим дух. – Чарли несколько секунд с благоговением смотрел на бокал, затем поднял его к свету: – Теперь ублажим взор. – Он слегка наклонил бокал, выявляя оттенки, – на дне вино было густо - рубинового цвета, выше – бордового, а на поверхности у стенки бокала чуточку отливало коричневым. – Теперь усладим обоняние. – Он осторожно покачал бокал, чтобы вино «подышало», и лишь потом опустил к напитку нос и сильно потянул воздух. – Ах, – выдохнул он, закрыв глаза и слегка улыбаясь. – Ах.

Макс почувствовал себя вуайеристом, подглядывающим за интимными радостями жизни.

С самого детства Макса смешила страсть, с которой Чарли предавался своим увлечениям, начиная со скейтборда в школе и вплоть до прошлогоднего каратэ.

А теперь прочие интересы, очевидно, вытеснило вино. Лицо Чарли выражало глубочайшее удовольствие. Макс усмехнулся.

– Пока всё хорошо? – осведомился он.

Чарли будто и не слышал:

– Теперь пусть насладятся губы, язык и нёбо.

Он отхлебнул вина и, не глотая, осторожно, с каким-то хлюпающим призвуком, втянул в рот немного воздуха. Несколько секунд челюсть его ходила вверх - вниз, будто Чарли что-то жевал; наконец он сделал глоток.

– Мм… Последняя стадия – это оценка вкусовых достоинств. Эту информацию рецепторы посылают в мозг, настраивая его на предстоящее вкушение напитка. – Он глянул на сомелье и кивнул. – Вполне подойдёт. Пусть ещё немного подышит. Нет, вернее, – пусть, так сказать, придёт в себя.
– Какая впечатляющая процедура, – заметил Макс. – Я глаз не мог отвести. На курсах дегустаторов таким премудростям научился?

Чарли кивнул:

– Вроде бы ничего мудрёного, но разница колоссальная. Главное – не спешить, сосредоточиться на том, что ты пьёшь. Слушай, нам здорово повезло. Поджидая тебя, я проглядел меню; сегодня есть седло барашка. С отличным бордо великолепно. А на закуску, чтобы прикончить шампанское, давай возьмём блинов. Как тебе такой вариант?

Обед с Эймисом, покрытые застывшим жиром отбивные остались в далёком прошлом.

– По-моему, идеальная пища для безработного, – отозвался Макс.
– Брось, всё будет хорошо, – отмахнулся Чарли. – У тебя же есть наследство. Ты у нас теперь крупный землевладелец. Расскажи-ка мне про свой загородный дворец.

                                                                                                                                                  из романа Питера Мейла - «Хороший год»

И жизнь хороша .. развернулась душа

Жизнь хороша, когда пьёшь не  спеша
Бокал красного сухого вина.
Сидишь и глядишь через этот бокал
На ярко красный огненный закат.

Сквозь стекло сияет залив
И ярким цветом играет вино.
Сидя на пляже с бокалом вина,
Всё наблюдаешь на этот закат.

Жизнь хороша, когда пьёшь не спеша,
Всё то же вино у большого костра.
Он полыхает всё ярче и больше,
Греет снаружи , но не внутри.

Только вино согревает немного
Одинокую душу мою.
Жизнь хороша, когда пьёшь не спеша
Бокал красного сухого вина...

                                                      Жизнь хороша когда пьёшь не спеша
                                                                Автор: Даниил Германов

Глава LI. ДВАЖДЫ ПЬЯНЫЙ

Вернёмся снова в уединенную хижину на Аламо, так внезапно покинутую картёжниками, которые расположились под её кровом в отсутствие хозяина.

Близился полдень следующего дня, а хозяин всё ещё не возвращался.

Бывший грум (1) Баллибаллаха по-прежнему был единственным обитателем хижины.

По-прежнему он лежал пьяный, растянувшись на полу.

Правда, с тех пор, как мы его видели в последний раз, он уже успел протрезвиться, но теперь был снова пьян после нового обращения к богу вина.

Чтобы объяснить всё, надо рассказать, что произошло дальше в ту ночь, когда игроки в монте (2) так неожиданно бежали из хижины.

Вид трёх краснокожих дикарей, сидевших за столом и поглощённых игрой в карты, протрезвил Фелима больше, чем сон.

Несмотря на явный комизм этой сцены, Фелим не заметил в ней ничего смешного и приветствовал непрошеных гостей неистовым воплем.

Но в том, что за этим последовало, не было уже ничего смешного.

Впрочем, что именно последовало, он ясно себе не представлял. Он помнил только, что трое раскрашенных воинов внезапно прекратили игру, швырнули карты на пол и, нагнувшись над ним, стали размахивать ножами.

Потом к ним вдруг присоединился четвёртый, и все они, толкая друг друга, выбежали из хижины.

Всё это произошло в течение каких - нибудь двадцати секунд. И, когда он опомнился, в хакале (3) уже никого не было.

Спал он или бодрствовал? Спьяну он видел всё это или во сне?

Произошло ли это на самом деле или было новым, непостижимым для ума явлением, вроде того, которое до сих пор стояло перед его глазами?

Нет, это не могло ему померещиться. Он видел дикарей слишком близко, чтобы сомневаться в их реальности. Он слышал, как они разговаривали на непонятном языке. Это наверняка было индейское наречие.

Кроме того, на полу валялись карты.

Фелим и не подумал поднять хотя бы одну из них, чтобы узнать, настоящие ли они. Он был для этого достаточно трезв, но у него не хватало мужества. Разве мог он быть уверен, что эти карты не обожгут ему пальцы?

Как знать – ведь они могли принадлежать самому дьяволу.

Несмотря на путаницу в мыслях, Фелим всё же сообразил, что оставаться в хижине опасно.

Раскрашенные картёжники могут вернуться, чтобы продолжать игру. Они оставили здесь не только свои карты, но и всё имущество мустангера (4).

Правда, что-то заставило их внезапно удалиться, но они могут так же внезапно и вернуться.

При этой мысли ирландец решил действовать. Погасив свечу, чтобы его никто не заметил, он крадучись выбрался из хижины.

Через дверь он выйти не осмелился. Луна ярко освещала лужайку перед домом. Дикари могли быть где - нибудь поблизости…

Он выбрался через заднюю стену, сорвав одну из лошадиных шкур и протиснувшись между жердями. Очутившись снаружи, Фелим скользнул в тень деревьев.

Он не успел ещё далеко отойти, как заметил впереди что-то т`мное. Он услышал, как несколько лошадей грызут удила и бьют копытами. Фелим остановился и спрятался за ствол кипариса.

Скоро ирландец убедился, что это действительно лошади. Ему показалось, что их было четыре. Они, несомненно, принадлежали тем четыр`м воинам, которые превратили хижину мустангера в игорный дом. По-видимому, лошади были привязаны к дереву, но ведь хозяева могли быть рядом…

При этой мысли Фелим хотел уже повернуть назад. Но вдруг он услышал голоса, доносившиеся с противоположной стороны, – голоса нескольких человек, говоривших повелительным и угрожающим тоном.

Потом последовали крики ужаса и лай собаки. Затем наступила тишина, нарушаемая лишь треском ломающихся ветвей, точно несколько человек в паническом страхе бежали сквозь кусты.

Фелим продолжал прислушиваться; шум становился всё громче, – бегущие приближались к кипарису.

Кипарис был окружён молодыми побегами, в чёрной тени которых и укрылся Фелим.

Едва успел слуга спрятаться, как появились четыре незнакомца и, не останавливаясь, кинулись к лошадям.

Пробегая мимо, они обменялись несколькими словами, которых ирландец не понял; но в их тоне звучал ужас. Лихорадочная поспешность этих людей подтвердила его предположение. По-видимому, они бежали от какого-то врага, который напугал их до смерти.

Рядом с кипарисом была небольшая поляна, ярко освещённая луной. Четыре беглеца должны были пересечь эту поляну, чтобы добраться до своих лошадей. И, когда они попали в полосу лунного света, Фелим отчётливо увидел их обнаженные красные спины.

Он узнал в них четырёх индейцев, которые так бесцеремонно расположились в хижине мустангера.

Фелим оставался в своём тайнике до тех пор, пока по доносившемуся топоту не определил, что всадники поднялись по крутому откосу на равнину и быстрым галопом помчались прочь, явно не собираясь возвращаться.

Тогда он вышел из своего убежища и, всплеснув руками, воскликнул:

– Святой Патрик! Что же это означает? Что этим чертям здесь понадобилось? И кто гонится за ними? Ясно, что кто-то здорово их напугал. Не тот ли самый? Клянусь, что это он! Я слышал, как рычала собака, а ведь она убежала за ним. О Господи, что же это такое? А вдруг он, в погоне за ними, прискачет сюда?

Боязнь повстречаться с загадочным всадником заставила Фелима снова спрятаться под деревом. В трепетном ожидании он простоял ещё некоторое время.

– В конце концов, это, наверно, всего лишь шутка мастера Мориса. Он возвращался домой, и ему захотелось напугать меня. Хорошо, что он подоспел как раз вовремя и напугал краснокожих – ведь они собирались ограбить и убить нас. Дай-то Боже, чтобы это был он! Только я ведь его уже давно видел… Сколько же времени прошло? Помню, что выпил я изрядно, а теперь хоть бы в одном глазу… Да, не нашли ли они мою бутыль, эти индейцы? Я слыхал, что они любят это зелье не меньше нас, белых. Да ведь если они отыскали бутыль, то там, наверно, и капли не осталось! Надо вернуться и проверить. Их теперь нечего бояться. Они так понеслись, что теперь и след их уже простыл.

Снова выбравшись из своего убежища, Фелим направился к хакале.

Он пробирался с опаской и несколько раз останавливался, чтобы проверить, нет ли кого - нибудь поблизости.

Успокаивая себя правдоподобным объяснением случившегося, Фелим всё же по-прежнему боялся новой встречи с всадником без головы, который дважды появлялся около хижины и теперь мог быть уже внутри.

Если бы не надежда найти «капельку» в бутыли, он, пожалуй, не решился бы до утра вернуться домой. Однако желание выпить было сильнее страха, и Фелим, хотя и нерешительно, вошёл в тёмную хижину.

Света он не зажёг – в этом не было нужды: он достаточно хорошо знал хижину и особенно то место, где обычно стояла бутыль.

Но в заветном углу бутыли не оказалось.

– Чёрт бы их побрал! – воскликнул он с досадой. – Похоже, что они до неё добрались! А то – почему её нет на месте? Я оставил её там. Отлично помню, что оставил её там… Ах, вот ты где, моя драгоценная! – продолжал он, нащупав наконец ивовую плетёнку. – Да ведь они осушили её, скоты эдакие! Чтоб на том свете черти припекли этих краснокожих воров! Украсть вино у спящего! Ах ты, Господи! Что же мне теперь делать? Опять спать ложиться? Да разве заснёшь без выпивки с мыслями о них и о том, другом? А ведь ни капли не осталось… Стой! Пресвятая Дева, Святой Патрик и все остальные! Что это я говорю? А полная фляга! Я ведь её в чемодане запрятал. Наполнил до самого горлышка, чтобы дать мастеру Морису в дорогу, когда он в последний раз собирался в посёлок. А он забыл её захватить с собой. Помилуй Бог, если только индейцы добрались своими грязными лапами до неё, я сойду с ума!.. Гип - гип, ура! – закричал Фелим после того, как некоторое время рылся в чемодане. – Ура! Вот счастье-то! Краснокожим невдомёк было сюда заглянуть. Фляга полна – никто и не дотронулся до неё! Гип - гип, ура!

После этого радостного открытия ирландец пустился плясать по тёмной хижине.

Затем наступила тишина, потом скрипнула отвинчиваемая пробка, и громкое бульканье возвестило, что жидкость быстро переливается из узкого горлышка фляги в горло ирландца.

Через некоторое время этот звук сменился чмоканьем и возгласами удовольствия.

Бульканье сменялось чмоканьем, а чмоканье – бульканьем до тех пор, пока не раздался стук упавшей на пол пустой фляги.

После этого пьяные выкрики некоторое время чередовались с пением, диким хохотом и бессвязными рассуждениями о краснокожих и безголовых всадниках, повторяясь всё тише и тише, пока, наконец, пьяное бормотание не перешло в громкий храп.

                                                                                                                                        из романа Томаса Майн Рида - «Всадник без головы»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) Бывший грум Баллибаллаха - Грум — это слуга, верхом сопровождающий всадника или экипаж.

(2) что произошло дальше в ту ночь, когда игроки в монте  так неожиданно бежали - «Монте» (также известна как «найди даму» или «трёх карточный трюк») — азартная игра, в которой нужно найти определённую карту среди трёх игральных карт, лежащих рубашкой вверх.

(3)  И, когда он опомнился, в хакале  уже никого не было - Хакала, представляет собой полуземлянку, стены которой сложены из костей животных и дёрна, а крыша покрыта шкурами.

(4)  Они оставили здесь не только свои карты, но и всё имущество мустангера - «Мустангер» — это американское название человека, занимающегося ловлей диких лошадей - мустангов на открытых просторах Северной Америки, особенно на равнинах Техаса и соседних штатов XIX века. Такие люди вели кочевой образ жизни, проводили много времени в седле и были известны своей свободолюбивостью и независимостью. Под выражением «имущество мустангера» подразумевается личное имущество такого конного охотника, включающее одежду, инструменты, оружие, принадлежности для ухода за лошадьми, снаряжение для выживания в условиях природы, возможно, даже личные дневники или карты местности. Обычно такие вещи носили практический характер и использовались ежедневно в работе и повседневной жизни мустангера.

Да, в кабаке. Да, с шампанским. Да, о Поле.

— Речь идёт об официальном гимне Российской империи «Боже, царя храни», и к концу обеда все подвыпили, не выключая даже дам, и особенно разрумянилась Екатерина Петровна, которая после горячего выпила хересу, перед рыбой портвейну, а после мяса красного вина — и не рюмку, а стакан; шампанского тоже не то что глотала понемногу из бокала, а разом его опустошала.

                                                                                                                                               -- Писемский А. Ф. Роман «Масоны» (Цитата)

Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус -
Окончательнее пасть.

Я от горечи - целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи - другую
Ночью за руку ведёшь.

Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус -
Окончательнее пасть.

С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь - горе, горечь - грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.

                                                     Горечь, горечь
                                            Автор: Марина Цветаева

( кадр из фильма «Новые приключения неуловимых» 1968 )