После пяти десятков от дня нарождения

Мы все по разному стареем...
И всё зависит от души:
мудреем или же глупеем,
в земные веря миражи.
Да, тело для души одёжка,
а мозг свободен от неё,
но, коль его совсем немножко,
то тело - жалкое старьё.
Душа кричит, как в клетке птица,
и в сердце - колокол тревог,
но ум, когда он вне кондиций,
крикун размером с ноготок.
Союз души, ума и сердца -
залог гармонии в пути!
И не хвалите страстотерпца -
не смог он лада обрести.
Пусть тяжела земная ноша
и слабых духом гнёт в дугу,
но раз я в этот "омут" брошен,
то выплыть всё - таки могу.
Успех зависит от желанья,
усилий, выбора дорог,
а в общем - то от пониманья
того, кто нам отмерил срок.

                                              Мы все по разному стареем...
                                                   Автор: Анатолий Гессе

К пятьдесят первому дню рождения Эраст Петрович в качестве интеллектуального свершения изучил испанский язык, которого ему так недоставало во время плаваний по Карибскому морю. «Ступенькой» для тела стала джигитовка. Верхом он, конечно, ездил и раньше, но не блестяще, а дело - то полезное и к тому же чрезвычайно увлекательное – много приятней поднадоевших гонок на автомобиле.

К пятидесяти двум Фандорин научился говорить по - итальянски и значительно повысил уровень владения кэндзюцу, японским фехтованием. Преподавал ему эту восхитительную науку японский консул барон Сигэяма, обладатель наивысшего дана. К исходу срока Эраст Петрович выигрывал у барона две схватки из трёх (и одну - то уступал, только чтоб не обижать сенсея).

Пятьдесят третий год жизни был посвящён, с одной стороны, античной и новой философии (образование Фандорина, увы, исчерпывалось гимназией); с другой езде на мотоциклете, которая по остроте ощущений не уступала конному спорту.

В истекшем 1910 году умом Эраста Петровича владела химия, самая быстро развивающаяся из современных наук, а тело он развлекал жонглированием (вроде бы ерунда, безделица, но оттачивает синхронизацию движений и мелкую моторику).

В нынешнем же сезоне ему показалось логичным от жонглирования перейти к канатоходству – отличное средство для укрепления физического и нервного равновесия.

Интеллектуальные упражнения тоже отчасти были связаны с прошлогодним увлечением химией. Фандорин решил посвятить очередные двенадцать месяцев давнему пристрастию – криминалистической науке. Назначенный срок уже истёк, но исследования продолжались, поскольку приняли неожиданное и весьма перспективное направление, которым кроме Эраста Петровича, похоже, никто всерьёз не занимался.

Речь шла о новых методах разработки свидетелей и подозреваемых: как побудить их к полной откровенности? В варварские времена для этого использовали способ жестокий и малонадёжный – пытку. Как выяснилось, максимально полных и достоверных результатов можно достичь, используя сочетание трёх типов обработки – психологической, химической и гипнотической. Если человека, обладающего нужной информацией, но не желающего с нею расставаться, сначала правильно типизировать и подготовить, потом ослабить его волю к сопротивлению при помощи определённых препаратов, а затем подвергнуть сеансу гипноза, откровенность будет абсолютной.

Итоги экспериментов выглядели впечатляюще. Однако возникали серьёзные сомнения в их практической ценности. Речь даже не о том, что Фандорин ни за что на свете не стал бы делиться своими открытиями с государством (страшно представить, как могли использовать это оружие нещепетильные господа из Охранки или жандармерии). Но и сам Эраст Петрович в ходе очередного расследования вряд ли позволил бы себе превращать другого человека, пускай даже очень плохого, в объект химического воздействия. Иммануилу Канту, утверждавшему, что с людьми нельзя обходиться как со средствами для достижения цели, это бы не понравилось – а после года философских штудий Фандорин считал кенигсбергского мудреца высшим нравственным авторитетом. Поэтому исследование криминалистической «проблемы откровенности» для Эраста Петровича носило скорее отвлечённо - научный характер.

Правда, открытым оставался вопрос об этичности применения новой методики при расследовании особенно чудовищных злодеяний, а также преступлений, чреватых сугубой опасностью для общества и государства.

Именно на эту тему Фандорин сосредоточенно размышлял уже четвёртый день – с того момента, когда стало известно о покушении на жизнь председателя совета министров Столыпина. Вечером 1 сентября в Киеве некий молодой человек дважды выстрелил в главного деятеля российской политической жизни.

В этом событии многое выглядело фантасмагорически. Во - первых, кровавая драма произошла не где - нибудь, а в театре, на глазах у многочисленной публики. Во - вторых, спектакль был превесёлый – «Сказка о царе Салтане». В - третьих, в зале присутствовал не сказочный, а самый настоящий царь, которого убийца не тронул. В - четвёртых, театр охранялся так, что никакой Гвидон туда не проник бы даже под видом комара. Зрителей пускали лишь по личным пропускам, выдаваемым Охранным отделением. В - пятых – самое фантастическое – у террориста такой пропуск имелся, причём не поддельный, а настоящий. В - шестых, убийца сумел не только войти в театр, но и пронести огнестрельное оружие…

Судя по сведениям, доходившим до Эраста Петровича (а источники информации у него были точные), никаких ответов, способных разрешить эту загадку, арестованный пока не давал. Вот где пригодились бы новые способы допроса!

Пока умирал глава правительства (ранение, увы, было смертельным), пока неумелые следователи попусту тратили время, огромная империя, и без того отягощённая многочисленными проблемами, колыхалась и качалась – того и гляди опрокинется, словно перегруженная телега, из которой на крутом повороте выпал возница. Слишком много значил для державы Пётр Столыпин.

Отношение Фандорина к этому человеку, в течение пяти лет почти безраздельно управлявшему Россией, было сложным. Уважая в премьере мужество и решительность, Эраст Петрович многое в столыпинском курсе считал неправильным, даже опасным. Однако не вызывало сомнений, что гибель Столыпина наносит страшный удар по государству, грозит стране погружением в новый хаос. Сейчас очень многое зависело от скорости и эффективности расследования.

Можно было не сомневаться, что Фандорина привлекут к этой работе в качестве независимого эксперта. Такое неоднократно происходило и прежде, если следствие заходило в тупик в каком - нибудь чрезвычайном деле, а уж дела экстренней и важнее киевского покушения вообразить невозможно. Тем более что Эраст Петрович с председателем совета министров был знаком – несколько раз по его просьбе участвовал в головоломных или особенно деликатных расследованиях государственного значения.

Времена, когда Фандорин из - за ссоры с властями предержащими был вынужден на долгие годы оставить свою страну и родной город, остались в прошлом. Личный недоброжелатель Эраста Петровича, некогда самый могущественный человек Первопрестольной (вернее, то немногое, что осталось от его августейшего тела) давно почивал в помпезном склепе, не слишком оплакиваемый горожанами. Ничто не мешало Фандорину проводить в Москве столько времени, сколько он пожелает. Ничто – кроме привычки к приключениям и новым впечатлениям.

Бывая в городе, Эраст Петрович жил в съёмном флигеле по Малому Успенскому переулку, в обиходе называемому Сверчковым. Давным - давно, лет тому с двести, построил тут каменные палаты какой - то купец Сверчков. Не стало купца, у терема много раз поменялись владельцы, а уютное название осталось в цепкой московской памяти. Отдыхая от странствий или расследований, Фандорин жил здесь размеренно и тихо – запечным сверчком.

Жилище было удобное и для двоих вполне просторное: шесть комнат, ванная, водопровод, электричество, телефон – за 135 рублей в месяц вместе с углём для голландского отопления. Именно в этих стенах по большей части и выполнялась интеллектуально - спортивная программа, изобретённая отставным статским советником. Иногда он с удовольствием представлял, как, пресытившись путешествиями и приключениями, поселится в Сверчковом переулке постоянно, всецело отдавшись увлекательному процессу старения.

Когда - нибудь. Ещё не сейчас. Нескоро. Вероятно, после семидесяти.

До пресыщенности Эрасту Петровичу пока было далеко. За пределами сверчковского запечья оставалось слишком много всяких фантастически интересных мест, происшествий и явлений. Некоторые были отделены тысячами километров, некоторые – веками.

                                                                 из романа Бориса Акунина «Весь мир театр». Глава «Гармоничный человек» (Отрывок)

Ты молодой, красивый… Белый китель…
Фуражку белую держал в руке…
К кровати молча, сердца похититель
На цыпочках с улыбкой подходил ко мне.

Я на локтях подняться не успела,
Ты обнял, поцелуями покрыл лицо,
От жарких ласк твоих я обомлела,
Но боль потери,  как в висок свинцом!

- Мой милый, уж как год с тобой простились,
И вспоминать я редко стала о тебе…
Любовь и верность в твоем сердце не избылись?
И эта наша встреча разве не во сне?

Ты, как и прежде, грустно улыбался,
Рукою нежно проводил по волосам,
Как будто утолить печаль мою старался,
Но взглядом  вторил страха голосам.

Я удивлялась, от чего же китель белый,
И на погонах больше на одну звезду,
И ты, обычно до предела смелый,
Похоже, испугался за мою судьбу.

Еще одно прикосновение губами,
И вот уже стоишь ты у двери,
И козырек фуражки поправляя,
Глазами говоришь: «За мною не ходи».

Секунда – вечность… Сидя на кровати,
Я огляделась:  длинный  коридор
И памяти набор старинных неприятий,
С клопами  коммуналка и колодец-двор,

И старый  Питер с темною Невою,
И «Черный ворон» за окошком тарахтит,
И жуткая усталость шелестит листвою,
От ветра форточка в висок стучит…

О, утро! Вечера ты мудренее,
Но от чего же боль сдавила грудь?
И почему в  душе нисколько не светлее,
И не пускает в явь Морфей перешагнуть?

И как возможно, ты пришел ко мне в то время,
Когда еще не жили мы с тобой?
Но ход  истории – сплошные параллели,
И, видно, души наши связаны судьбой…

Я к телефону, только бы проснуться!
Надежда тает, состоится ль разговор?
А в трубке голос: «…абонент ваш не доступен…», -
Звучит в кошмарной тишине,
                как приговор…

                                                                                            Белый китель
                                                                                  Автор: Феодосия Дыгасюк

Сколько времени между нами ?

Даша: Я всю жизнь мечтала, чтобы у нас были такие часы и чтобы они по ночам били: бом - бом!
Алик: (смеясь) Кошмар! Это всё равно же, что жить на колокольне!

                                                                                                                              -- Х/Ф - «Выше Радуги» 1986 г. (Цитата)

Живите не в пространстве, а во времени,
минутные деревья вам доверены,
владейте не лесами, а часами,
живите под минутными домами, и плечи вместо соболя кому - то
закутайте в бесценную минуту… Какое несимметричное Время!
Последние минуты — короче,
Последняя разлука — длиннее…
Килограммы сыграют в коробочку.
Вы не страус, чтоб уткнуться в бренное. Умирают — в пространстве.
Живут — во времени.

                                                                                                   Живите не в пространстве, а во времени
                                                                                                              Поэт: Андрей Вознесенский

Как встретишь

Я как вечерняя звезда -
Твоей росою всласть умылась...
И не исчезла навсегда,
А лишь на время растворилась...
Я помню. Мне ведь не забыть -
Как в твоём маленьком Париже -
Смог поцелуем укротить
Меня - спустившись на пол чакры ниже...
Ты это можешь - словно бог -
Мой личный бог - а проще - идол!
Ведь до тебя никто не смог
Сразить меня одним лишь видом!
Одним лишь взглядом серых глаз -
Поток желанья излучавших...
Всего - то парой точных фраз -
Мне в душу намертво запавших...
Я не ушла. Я там, с тобой!
Помадой на стекле - записка -
Что не прельстит меня другой,
Что наши души очень близко...
Меня ты высушишь не раз...
И выпьешь влагу всю ''штрафную''...
Ведь опоздаю я на час
Из - за дождя... Он так ревнует!..

                                                         Я как вечерняя звезда...
                                                        Автор: Нила Шнайдер

Военно - полевой роман (клип Ека Руса)

У Меркуровых всё было достойно и просто. Прекрасен был его большеголовый сын, симпатична смиренная дочь, в которой, однако, шипело и пузырилось тайное хулиганство, и в жене его, усталой, но доброжелательной, происхождения, как пояснил Колычёв, крестьянского, тоже чувствовалась выносливость и глубокое, ничем не нарушаемое равновесие.

А ведь подобрал её Меркуров во времена, когда она бежала из деревни, бралась за всё – в сущности, побиралась. Зато теперь она выстроила ему по - крестьянски ладный быт.

Было несколько военных – непонятно, какое отношение они имели к Метрострою, и вид у них был такой, словно они только что прилетели с одного задания и теперь собирались на другое.

Впрочем, у всех военных, каких Миша знал, включая подполковника Самохина из больницы, был теперь такой вид. Он думал, что будет случай за столом порасспросить военных, действительно ли уже вот - вот, – но как - то это было не совсем прилично.

Всё было, как за обычным новогодним столом, но странной дополнительной радостью выглядело то, что праздник ещё не сейчас, ещё завтра.

Меркуров добродушно пояснил, что отмечать все праздники загодя приучился именно в метро, когда накануне открытия станции те, кто её строил, ехали первым поездом и потом пировали в пустом вестибюле, где завтра будет не протолкнуться.

Гостям были подаваемы холодец, варёная картошка, превосходные котлеты в золотистых сухарях.

Из напитков была простая главспиртовская водка, потому что Меркуров признался с обычным своим прямодушием, что от вина пьянеет сильней, а водка помогает выводить из организма вредные вещества, образующиеся от подземной работы (ни о каких таких веществах Миша не слышал и решил, что это он так с серьёзным видом шутит).

Несколько запьянев и становясь, как всегда, многоречивей (но ничуть не глупей), Колычев воробьём наскакивал на военных: ну что там? ну что там?!

Война продолжала его волновать и тут. Военные отделывались пословицами и поговорками. Худой мир, сами понимаете.

Иногда отвечали чуть более распространённо: да подумайте, кто же отважится напасть?

У них был такой приём – Миша откуда - то знал его, хотя с офицерами общался мало: они с таинственным видом, с особой секретностью сообщали что - нибудь общеизвестное, лишь бы отвязались.

Ну вот посудите сами, говорили они: какая же может быть война? Я не имею права, сами понимаете, но просто задумайтесь: разве в танках, в авиации кто - то может сегодня иметь над нами серьёзное превосходство? И не просто количественно, но я вас заверяю, что командирские навыки и всё вот это.

Ведь посмотрите, Испания, Финляндия, всё это время мы именно соревновались. Весь мир видел. И мы показали такое доминирование в воздухе и на земле, что это, заверяю вас, отдалило всякую возможность.

Вот видишь, говорил ему Колычёв, когда они вышли курить, они всё подтверждают. Ему обязательно нужна война. Он ничего уже не сможет без войны. Если не будет войны, то ему будут смеяться в лицо. Ничто, кроме войны, не сможет всё это списать.

Поэтому они забегают то с одного, то с другого бока. И теперь я уже точно чувствую, что именно в этом году: у меня, братец, всегда сбывается – как встретишь, так и проведёшь.

В прошлом году я встречал без Нины, и провёл без Нины, и испытал огромное облегчение. Человеку с моими данными нельзя иметь Нину, она выжрет у него все потроха. А в этом году я встречаю с военными, и уж это наверняка, вспомнишь Колычёва.

Ближе к полуночи затеялась таинственная игра в предсказания. Больше всех радовались меркуровские сын с дочкой, Андрей и Аглая – кто сегодня даёт такие имена?! – и Миша был действительно в ударе.

Они с Колычевым солировали. Игру эту придумал или вычитал где - то Борис, она была в большом ходу в Карманицком переулке и на прочих институтских сборищах, но там всё было по - детски.

Правила состояли в том, что испытуемый мысленно задавал три вопроса. Был вариант, что они записывались на бумажке, но только в том случае, когда их можно было огласить.

Иногда, случалось, у испытуемого была личная тайна.

Вот так - то Миша и получил тайное, но совершенно определённое предсказание насчёт того, что в наступающем году у него появится любовница, долговременная подруга.

Медиум избирался всякий раз заново. Выделить медиума из числа присутствующих было несложно: ведущий рисовал на клочке бумаги нечто. Присутствующие отгадывали. Разумеется, все друг друга знали, но это не облегчало задачи.

Легко было угадать только у Олега, всегда рисовавшего член, иногда крылатый (все знали его страстную мечту об авиации).

Тот, кто попал ближе всех к реальности, – точно угадать не удавалось почти никому, – доказал свою сверхчуткость и, отвернувшись от испытуемого (иногда ещё завязывали глаза), начинал отвечать.

Эта игра прокатывала в любом обществе – будущим интересуются все; лучше были только танцы, но здесь попалось общество не танцующее, хотя Меркуров и обещал, что скоро нагрянет настоящая молодёжь, вот они покажут класс.

                                                                                                                              из исторического романа Дмитрия Быкова - «Июнь»