Мы умеем говорить руками ©

Слушай свой "колокольчик" девочка..
От чего он звенит.. от чего вибрирует..
Выкидывай.. без сомнения всё..
Что не делает тебя счастливою..
От чего твоя мелодия обрывается..
От чего.. гробовое молчание..
Никогда.. не обманет тебя, моя девочка..
Твоё внутреннее звучанее....
Делай то.. от чего внутри "дзынькает"
От чего пляшется.. а не идётся спокойно
Не ломай себя.. всему, что не радует -
В своей жизни скажи - "довольно"..
Жизнь.. она ведь недолгая..
Так что накапливай "тёплое.. светлое"..
Спеши туда.. где любовь..
И обходи безответное...

                                      Слушай свой колокольчик девочка.. (отрывок)
                                                       Автор: Оксана Дзюба

В душе остался прочный след…
Я вспоминаю облик чистый
Послевоенных трудных лет
Колхозного пропагандиста.

Бывало скучно без него,
Говаривали люди в поле: —
Хороший парень!
        — Парень — во!

— Пришёл бы, почитал бы, что ли?

И он являлся тут как тут —
На перекур или к обеду.
Полуодет, полу обут,
Садился, распахнув газету.

Читал он громко, от души
И с выражением, бывало,
Про вероломство Чан Кай - ши
И мирового капитала.

Читал он, пафосом гремя,
Все точки на пути сшибая,
Позором классовым клеймя
Врагов Народного Китая;

Пускай мудрёные слова
Шептал он про себя сначала,
Всей солидарностью жива,
Статья, как колокол, звучала.

                                                      Пропагандист (отрывок)
                                                         Поэт: Искандер Ф. А.

В общем-то .. смешная история

Идёт человек, в чёрном пальто,
В чёрных очках, с чёрным портфелем;
В нём чёрные рифмы, на чёрных листах
И, в голове его, чёрные мысли, тёмные,
Странные, тем не понятные, кто не один.
Пожалейте его!
Всё в чёрном, тьма в нём, а свет вне его,
но жизнь для него почти закончена.
Пожалейте его!
И глаза затмевает чёрная дымка и пропасть
близка, а до счастья целая вечность,
но ближе, упасть.
Пожалейте его!
Он идёт, всё идёт, шаг за шагом, обижен
судьбой, угнетенный, похищенный,
блудный сын, не нашедший обитель.
Шаг, и всё ! Но одуматься есть ещё время!
Нет! Иду! Да куда же идти? Всё! Решил! Я
бросаюсь! А может..... Я не знаю....
Пожалейте его!

                                                                         Пожалейте.. его
                                                                    Автор: Пеленкова Оля

Ночная бабочка застыла в чуть освещённом углу, отбрасываемого света, тусклой ночной лампы. А, может и  тля. Нет всё же бабочка.

Как там имя её? Мухогон? Махаон? А впрочем я далёк от знания видов бабочек. Бабочка, бабочка и есть. Хотя бабочку от мухи отличу. И на том спасибо.

Зевнув, поправил сползшие на кончик носа очки. Затем снял их, протёр воспалённые глаза снова  водрузил очочки на переносицу.

И обретёт ищущий... И продолжив "обретать", хотя не из древнего фолианта.

Но мысли упорно, словно мяч от стенки, отскакивали от текста и вскачь уносили меня куда-то за грань за данности строк чужих, внятно изложенных дум в невнятность и хаотичность  своего утомлённого восприятия.

Вздрогнуло крыло бабочки. А может быть это мой незримый ангел? Чёрный или белый....

Хранитель или губитель... дал мне знак следовать за собой по извилистым лабиринтам подсознания.

Того, что сюрреализмом, вплеснувшись в реальность, обретает новую форму, порой не приемлемую, но всё же составную часть нашего осознанного жития.

Ну вот, он уже на пороге, мой ангел, застыл, ожидая моё решение. И "да обретёт идущий... "Вот я и иду.

Иду. Я скольжу за моим проводником по свету и по тьме. Среди хаоса и порядка. Прохожу через жар и сквозь холод Бесчестие и честь.

Я, видимо, сам уже и ангел, и дьявол в одном.... теле.? Или в одном духе?

Господи, да какая разница  тому, кто, вот уж тавтология, обречён обретением пути? Ни - ка- кой. Слово ради слова. Мысль ради мысли.

Поток подсознания, выстроивший дорогу, ради дороги.

И всё же... Жизнь ради жизни или предощущения смерти, которая возможно ожидает в любом из затемнённых уголков памяти? Ведь я так и не знаю, кто мой проводник.

Но... Я поспешаю за ним в тщетной попытке обрести то, что и сам не знаю, как назвать, но я узнаю... почувствую.

Да что же он так спешит, мой проводник, всегда ведь успеется. Что за крайности, в самом деле?

Ведь самое комфортное, это промежуточное состояние. Когда уже всё, на чём поставил жирный крест, от всего прошлого без оглядки ушёл, но ещё не к чему не пришёл.

Солнце так беспощадно выжигает глаза. Глаза... следящие за тобой из глубин вселенной. Что в них? Сочувствие или пронизывающий укор? Доброта проросшая из безразличия? Да постой же ты, не спеши так.

Я уже стёр подошвы о такую неухоженную дорогу судьбы. Ну что за проводник мне попался? Кому-то всегда везёт, а мне так второй сорт подсунуть норовят . Не очень утешительный вывод, который нужно гнать прочь. Немедля.

Что же это я как привязанный плетусь за ним? Неужели моя воля и не воля вовсе а так... шелуха чешуйчатая? Недоразумение и только? Неужели я всего лишь пешка, послушная воле бесчувственного игрока?

Ну да. Видимо, увы, так и есть.

Вот же оно чёрно - белое поле, по которому прошуршал шёлковыми крыльями мой бессердечный ангел. А жизнь, ярка и разноцветная, вопреки чёрному и белому.

Можно спорить, но к чему? Я и не спорю. Увольте.

Хотя иногда думаю... мысли знаете ли... за многоцветьем всё равно остаются чёрно - белые будни. Таков уж порядок вещей. Вот и стоим мы в ряд. Один к одному. Внешне. Но внутри... а и задача ясна, пройти и стать ферзём.

Простенькая такая задачка. Но разве все становятся ферзями в конце пути?

Ой, ли. Сколько слетают с дистанции на первых клетках... Пешка, она пешка и есть. Можно конечно найдя удобную позицию как-то изловчиться, но.... но уже где-то на середине доски.

До этого не многие доживают.

Ферзи не всегда долго живут, а пешка, если не очень  усердствует, вполне может стать долгожителем. Или долгожительницей?

Всегда путаюсь в этом половом вопросе. А если я вовсе не хочу ходить и участвовать в этой дурацкой игре на выбывание? Что за насилие над личностью?

Да плевать мне на написанные или неписанные правила. Ну почему кто-то решает за меня?

Я бы орал во весь голос. Но разве докричишься? Кричали, знаем.

Но всё же я отчаянно не хочу играть. Играть по вашим правилам. Ну почему кому-то непременно нужно насиловать мою волю? Меня спросили?!

Я для вас всего лишь бездумная, бездушная пешка. А рождённый пешкой...

Да может если сильно постарается, прогнётся, конём стать например. Проявив хладнокровие, хитрость, волю к победе. Фанфары гремят! А зачем гремят то? То-то. Не - за - чем.

Ни к чему. И хоть каждый выбирает по себе, но так уж и выбирает? Иллюзия. Попытка конечно дело чести, смелое начинание, но не всегда с хорошим финалом.

Вот же какая нелепость, право Нелепость всей моей не такой уж и долгой жизни. Нелепы мечты пробиться в ферзи в заданной кем-то игре.

Неведомым и лукавым. Но как не сопротивляйся ты генетически вовлечён в игру. Она затягивает тебя целиком, подчиняя своей беспощадной воле.

Увы, это факт. А факт, он и для ферзя факт. Играй мой милый, играй! И тебе возможно повезёт на каком-то этапе обрести тот комфорт, который положен  отличившейся пешке.

Быть может именно я проходная пешка, как знать? А в игре, утверждают важен не результат, а сама игра. Но тут можно поспорить. Особенно с моих позиций. Вот и играй пока тебя не столкнут с игрового поля.

Удачи тебе, пешка Господня. Аминь.

А на столе, в чуть освещённом пространстве, от тусклой настольной лампы, раскинула лепестки крыльев ночная бабочка.

Или это мой ангел, умаявшись, прилёг отдохнуть. Беспечный. Его ведь сейчас так просто... Человек водрузил на нос свалившиеся на книгу старомодные круглые очки. Может быть это не бабочка вовсе, а тля?

Нет, всё же бабочка. Как там имя её...

                                                                                                                                                                                        ПЕШКА
                                                                                                                                                                                Автор: Юриэль

В круговороте безрадостных впечатлений

А у кого штаны в заплатах, - Того не жалует семья ..

                                                                          -- Уильям Шекспир. Песни шута (Из трагедии «Король Лир») Цитата

Не суета безвыходна, а бедность.
Но суета засасывает в ил
Бессмысленности жизненного бреда.
И отнимает лёгкость светлых сил.

Не суета безвыходна, но тяжесть,
Что копится и держит волю ног.
И далее она над мыслью княжит,
Расплывчатой усталости предлог.

Не суета безвыходна, а бедность.
Нельзя покорно суетиться в ней.
Но тот, кто примет жизни бесполезность,
Вернёт себе простор и блеск огней.

Вернёт себе волнения свободу,
И вольницу иных весёлых дум.
Всё – впечатленье; вот чему в угоду,
Принять возможно жизни чехарду.

                                                                  Не суета безвыходна, а бедность
                                                                        Автор: Валентин Баранов

3 Школьные годы чудесные… (отрывок)

Интересно проследить траекторию движения, приводящего к неминуемой встрече предназначенных друг другу людей.

Иногда такая встреча происходит как будто без особых усилий судьбы, без хитроумной подготовки сюжета, следуя естественному ходу событий, – скажем, люди живут в одном дворе или ходят в одну школу.

Эти трое мальчишек вместе учились. Илья и Саня – с первого класса. Миха попал к ним позже.

В той иерархии, которая выстраивается самопроизвольно в каждой стае, все трое занимали самые низкие позиции – благодаря полнейшей непригодности ни к драке, ни к жестокости.

Илья был длинным и тощим, руки и ноги торчали из коротких рукавов и штанин. К тому же не было гвоздя и железяки, которые не вырвали бы клок из его одежды.

Его мать, одинокая и унылая Мария Фёдоровна, из сил выбивалась, чтобы наставить кривые заплаты совершенно кривыми руками. Искусство шитья ей не давалось.

Илья, всегда одетый хуже других, тоже плохо одетых ребят, постоянно паясничал и насмешничал, делал представление из своей бедности, и это был высокий способ её преодоления.

Санино положение было худшим.

Зависть и отвращение вызывали у одноклассников курточка на молнии, девичьи ресницы, раздражающая миловидность лица и полотняные салфетки, в которые был завёрнут домашний бутерброд.

К тому же он учился играть на пианино, и многие видели, как он с бабушкой в одной руке и нотной папкой в другой следовал по улице Чернышевского, бывшей и будущей Покровке, в музыкальную школу имени Игумнова – иногда даже в дни своих многочисленных не тяжёлых, но затяжных болезней.

Бабушка – сплошной профиль – ставила впереди себя тонкие ноги, как цирковая лошадь, и мерно покачивала при ходьбе головой. Саня шёл сбоку и чуть сзади, как полагается груму (*).

В музыкальной школе, не то что в общеобразовательной, Саней восхищались – уже во втором классе на экзамене он играл такого Грига, которого не каждый пятиклассник мог осилить.

Умилению способствовал и малый рост исполнителя: в восемь лет его принимали за дошкольника, а в двенадцать – за восьмилетнего. В общеобразовательной школе по той же самой причине у Сани было прозвище Гном. И никакого умиления – одни злые насмешки.

Илью Саня сознательно избегал: не столько из-за автоматического ехидства, специально на Саню не направленного, но время от времени задевающего, сколько из-за унизительной разницы в росте.

Соединил Илью и Саню Миха, когда появился в пятом классе, вызвав общий восторг: он был идеальной мишенью для всякого неленивого – классическим рыжим.

Наголо стриженная голова, отливающий красным золотом кривой чубчик, прозрачные малиновые уши парусами, торчком стоящие на неправильном месте головы, как-то слишком близко к щекам, белизна и веснушчатость, даже глаза с оранжевым переливом. К тому же – очкарик и еврей.

Первый раз Миху поколотили уже первого сентября – несильно и назидательно – на большой перемене в уборной.

И даже не сами Мурыгин и Мутюкин – те не снизошли, – а их подпевалы и подвывалы.

Миха стоически принял свою дозу, открыл портфель, достал платок, чтобы стереть выбежавшие сопли, и тут из портфеля высунулся котёнок.

Котёнка отобрали и стали перекидывать из рук в руки. Зашедший в этот момент Илья – самый высокий в классе! – поймал котёнка над головами волейболистов, и прозвеневший звонок прервал это интересное занятие.

Входя в класс, Илья сунул котёнка подвернувшемуся Сане, и тот спрятал его в свой портфель.

На последней перемене главные враги рода человеческого, имена которых, Мурыгин и Мутюкин, послужат основой для будущей филологической игры и по многим причинам стоят упоминания, котёнка немного поискали, но вскоре забыли.

После четвёртого урока всех отпустили, и мальчишки с гиком и воем рванулись вон из школы, оставив этих троих без внимания в пустом классе, уставленном пёстрыми астрами.

Саня вытащил полузадохшегося котёнка и протянул Илье. Тот передал его Михе. Саня улыбнулся Илье, Илья – Михе, Миха – Сане.

– Я стихотворение написал. Про него, – застенчиво сказал Миха. – Вот.

Он был красив среди котов
И к смерти был почти готов,
Илья его от смерти спас,
И с нами он теперь сейчас.

– Ну, ничего. Не Пушкин, конечно, – прокомментировал Илья.
– «Теперь сейчас» не может быть, – заметил Саня, и Миха самокритично согласился:
– Да, точно. И с нами он сейчас. Без «теперь» звучит лучше!

Миха подробно рассказал, как утром, по дороге в школу, вытащил бедолагу - котёнка почти из самой пасти собаки, которая собиралась его загрызть. Но отнести его домой он не мог, потому что тётя, у которой он жил с прошлого понедельника, ещё неизвестно как бы к этому отнеслась.

Саня гладил котёнка по спинке и вздыхал:

– Я не могу его взять, у нас дома кот. Ему точно не понравится.
– Ладно, я его возьму. – И Илья небрежно перехватил котёнка.
– И дома – ничего? – поинтересовался Саня.

Илья усмехнулся:

– Дома как я скажу, так и будет. У нас с матерью нормальные отношения. Она меня слушает.

«Он совсем взрослый, я никогда таким не стану, я даже не смогу выговорить: “У нас с матерью нормальные отношения”. Всё правильно: я – маменькин сынок.

Хотя и меня моя мама слушает. И бабушка слушает. О, больше чем слушает! Но всё равно это по-другому», – опечалился Саня.

Он смотрел на костлявые руки Ильи в жёлтых и тёмных пятнах, в ссадинах. Длинные пальцы, две октавы возьмёт такими пальцами.

Миха пристраивал тем временем котёнка у себя на голове, на рыжем плюшевом чубчике, оставленном вчера «на развод» великодушным парикмахером у Покровских ворот. Котёнок скатывался, Миха всё усаживал его на темечко.

Они вышли из школы втроём. Котёнка покормили растаявшим мороженым.

У Сани были деньги. Их хватило на четыре порции. Как выяснилось позже, у Сани почти всегда были деньги…

Первый раз в жизни Саня ел мороженое на улице прямо из пачки: когда бабушка покупала мороженое, его несли домой, клали оседающей горкой в стеклянную вазочку на низкой ножке, сверху капали вишнёвым вареньем – и только так!

Илья с воодушевлением рассказал, какой фотоаппарат он купит себе на первые заработанные деньги, а заодно изложил план, как именно эти деньги можно заработать.

Саня ни с того ни с сего вдруг открыл свою тайну – руки у него маленькие, «непианистические», и это для исполнителя большой недостаток.

Миха, обживавший новую – третью по счёту – родственную семью за последние семь лет, сообщил этим почти незнакомым мальчишкам, что родственники уже кончаются, и если эта тётка его у себя держать не станет, то придётся опять в детский дом идти…

Новая тётка, Геня, была женщина слабая. У неё не было какой-то определённой болезни; скорбно и значительно она говорила про себя: «Я вся больная» – и постоянно жаловалась на боли в ногах, в спине, в груди и в почках.

Кроме того, у неё была дочь - инвалид, что тоже плохо отражалось на её здоровье.

Всякая работа была ей тяжела, и в конце концов семья решила, что сироту - племянника поселят у неё, а ей будут собирать по родне деньги на его содержание.

Миха, как ни крути, был сыном их погибшего на войне брата.

                                                                                                                                                  из романа Людмилы Улицкой - «Зелёный шатёр»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  Саня шёл сбоку и чуть сзади, как полагается груму - Грум — слуга, верхом сопровождавший всадника или экипаж; мальчик - лакей.

Чудесный день

Не правда ли, какой чудесный день ?
И всё так гармонично на рассвете:
От тополя ласкающая тень,
В кроватях досыпающие дети.
И голуби снующие у ног,
И воробьи воришки в суматохе,
Дербанят кем-то брошенный пирог,
Оттаскивая вырванные крохи.
Дурманит сладким запахом сирень
И задремав в алькове ароматном,
Не хочется и прямо скажем лень,
Задуматься о чём-то неприятном.
Что где-то взрывы сутками подряд
И даже в день чудесный на рассвете
В песочницу втыкается снаряд,
В которой не играют больше дети...

                                                                    Чудесный день
                                                        Автор: Тюленев Александр

Солнечный луч разлепил мои веки. Я поднялся с кровати и неуверенно подошёл к окну. Мне хотелось поскорее увидеть рассвет.

Поскорее ощутить на себе всё солнце.

Я, словно ребёнок, который соскучился по матери, потянулся к окну. Шершавыми ладонями убрал старую занавеску и увидел, как за окном просыпается родное село.

Солнце, рассекая туман, потянулось лучами по пустынным полям и избушкам. Оно заглядывало в хлева и сараи, проникало под деревянные навесы и будило всё ещё дремлющий скот.

В недрах избушек спали люди. Солнце будило их, заряжая энергией. Оно дарило частичку святого.

Правда, люди не ценили этого. Просыпаясь, они взваливали на себя привычное бремя проблем.

Происходящее за окном на миг показалось мне чуждым.

Я вспомнил, что совсем недавно вернулся из армии. За год многое изменилось. Погибли мои родители, чеченская война вырезала треть русского населения.

Везде я видел старые перекошенные избушки и измученных жизнью людей. В воздухе часто улавливался запах гари. Так что иногда мне казалось, что это тлеет моё сердце…

Я вгляделся в кресло - качалку, стоявшее в саду. Оно методично раскачивалось из стороны в сторону, будоража воспоминания.

Все они были связанны с женщиной, которая раскачивалась в этом кресле. Она часто мне снилась. Глядя на неё, мне хотелось, и плакать и смеяться, петь и молчать.

Хотелось выбежать на улицу и, окунувшись по пояс в цветы, бежать, пока хватит сил.

Но, вместе с этим порывом был и другой - просто смотреть.

И я смотрел вдаль, наблюдая, как из соседних домов повалил белый дым, и молодые женщины с охапками грязного белья направились к реке.

Вдыхая пропитанный лесом воздух, я чувствовал его едва уловимое колебание.

Я слышал голос женщины, которая совсем недавно мне снилась.

Сегодня к этому голосу примешивался совершенно новый, незнакомый мне голосок.

Я тихо развернулся и прошёл к противоположной стороне дома.

За окном в саду стояла старенькая беседка с качелями. Я внимательно посмотрел на качели, увидел на ржавом железе каплю воды.

Она скатилась с цепей, и упала в цветы - в самую гущу маков, обнесённых забором.

У меня внутри всё оборвалось, взгляд затуманился, и мне стоило немалых усилий сдержать слёзы.

Женщина с девочкой остановились у решётчатого забора.

Они с любопытством рассматривали беседку, маки и качели, на которые не спеша залез чёрный потрёпанный кот. Он покосился на ребёнка и зевнул.

Девочке на вид было лет восемь. У неё были светлые волосы, аккуратный носик и восхищённые озорные глаза.

Она показывала пальцем на качели и дёргала мать за рукав просторного тёмно – синего платья.

Женщина то и дело отводила глаза в сторону, как будто чего - то боясь или стесняясь.

Неожиданно она встретилась взглядом со мной.

Мы раньше часто с ней виделись, гуляли по лесу и всегда долго изучали друг друга глазами.

Она рассказывала мне о своей жизни: о том, как перекрывая шум военных вертолётов, безмятежно играла на пианино. Таким образом, она спасала свою дочь от страданий.

Ещё она рассказала, как каждый вечер молилась за погибших солдат и помогала селянам не сойти с ума от жестокости местного населения.

Её муж закрыл её грудью от пуль. Он погиб, наложив на неё и ребёнка обет вечного молчания.

Только со мной эта женщина могла говорить.

Вот только жаль, что я ничего не мог ей ответить – контузия безжалостно отобрала у меня драгоценный дар речи.

- Может, вы всё - таки зайдёте? – спросил я её, безмолвно перебирая губами.
- Вы как - то странно выглядите, - с иронией сказала она, косясь на мои подштанники и расстёгнутый армейский китель.
- То же - самое я могу сказать и о вас,- ответил я ей, имея в виду её взъерошенные рыжие волосы и лёгкое безумие на лице.

Она улыбнулась, неуверенно шагая в сторону калитки. Неужели, она меня слышит? Но, ведь, это не возможно! Похоже, что ко мне снова вернулся дар речи. Поразительно!

- Да… Сегодня чудесный день. Вы стали со мной разговаривать? Вам уже лучше?

Вместо ответа я распахнул окно и выпрыгнул в сад. Босые ноги коснулись цветов, они вмялись в землю и своей сыростью стали холодить ноги. Но я не замечал этого холода. Я смотрел на неё.

Женщина была очень красива, лицо портили лишь небольшие мимические морщинки у глаз.

- Я заметил, вы часто останавливаетесь у моего дома.
- Да? Вы так рано встаёте…
- Я люблю любоваться солнцем. Первые лучи задевают у меня что – то внутри.
- Мама, он романтик! – засмеялась девочка и вприпрыжку побежала по саду.
- Не совсем романтик, но…
- Кто - же вы в таком случае?

Я с грустью перевёл взгляд на ноги. На них красными ранами пестрели, прилипшие лепестки маков.

- Офицер запаса Максим Тимирязев, уволен из вооружённых сил советской армии, - голос совсем поблек и ослаб, - по состоянию здоровья.

Я надеялся, что последние слова она не расслышит, но на лице женщины углубились морщинки, глаза чуть вздрогнули.

- Я вас чем-то….
- Нет - нет, - она прижала ладонь к груди и посмотрела на девочку, которая, по всей видимости, приходилась ей дочерью. Та, распевая детские песни, уже раскачивалась на качелях.
- Меня зовут Маргарита Петровна.

                                                                                                                                                                          Солнечный луч (отрывок)
                                                                                                                                                                           Автор: Максим Жуков

Последний лист с переводной картинкой

Жалость нежная пронзительней любви.
Состраданье в ней преобладает.
В лад другой душе душа страдает.
Себялюбье сходит с колеи.

Страсти, что недавно бушевали
И стремились всё снести вокруг,
Утихают,
возвышаясь вдруг
До самоотверженной печали.

                                                          Жалость нежная пронзительней любви
                                                                     Поэт: Давид Самойлов

Деду становилось всё хуже. С каждым днём.

Неотвратимо, медленно, совершенно неостановимо, как наползающая темнота ночи.

Когда Андрей с матерью заехали проведать его, он не был ещё совсем плох, но уже не говорил, как прежде, не спрашивал Андрея как дела в школе, не проверял знание таблицы умножения.

Дед просто лежал молча на диване и смотрел в потолок.

Непонятно думал ли он в этот момент о чём - нибудь или просто смотрел.

Когда ему чего-то хотелось (ещё хотелось и это радовало бабку и мать) он медленно садился и мычанием просил покурить или пить, но не есть, бабка говорила, что он почти совсем ничего не ел.

Бабка брала папиросу, вставляла ему между пальцев и он курил.

На Андрея это производило ужасающее впечатление. В то время он не знал ещё, что такое фильмы ужасов со всякими ходячими мертвецами, зомби и прочей гадостью.

И, кстати, никто не знал, потому что никакого такого мусора тогда просто не существовало.

Но Андрею казалось, что дед уже помер, а тот кто сидит перед ним на диване и, глядя в никуда, молча затягивает и выпускает дым, вовсе не его дед, а какая-то большая и страшная кукла, которую бабушка с утра заводит и та двигается, лежит, мычит, курит, иногда ест или пьёт.

Чтобы не смотреть на это Андрей попросил у матери разрешения разглядеть коробку с самодельным гэдээровским самолётом, купленным только что, по дороге, совершенно случайно, ибо такие вещи «просто так» можно было купить именно случайно, а если «не просто так», то надо было либо точно знать где они появятся и приезжать заранее, либо доставать такую штуку по блату.

Самоклейки из дружественной ГДР были небывалым и для многих вожделенным дефицитом.

Андрею можно сказать крупно повезло.

Отец тоже, насколько позволяла коммуналка, увлекался этими моделями, но Андрея не подпускал и на пушечный выстрел – сам где-то доставал, приносил, и потом сам долго с наслаждением клеил.

Готовое творение тут же отправлялось на один из шкафов, куда наведываться категорически запрещалось под страхом яростного смертоубийства...

С тех пор, как отец забрав свои самолёты переехал в соседнюю комнату, то есть почти ушёл из семьи, Андрей иногда позволял себе крамольную мысль о возможности самоличного владения, разумеется и самоличной сборки, какой - нибудь из тех моделей.

И не важно, что это был бы за самолёт.

Все они были красивы, аккуратно сделаны, в каждую коробку заботливо вкладывался хитрой формы серебристый тюбик вкусно пахнущего клея.

Внимательные немцы никогда не путали необходимые детали и всегда к каждой модели прилагались переводные картинки различных опознавательных знаков для крыльев, фюзеляжа и киля, чтобы было совсем уж как на настоящем самолёте...

Андрей осторожно взял коробку. Это был АН - 24. Винтовой!.. Красавец!..

- М-м-м, - услышал Андрей и поднял голову.

Дед смотрел на него. Внимательно и строго, как всегда.

Андрей по привычке сначала испугался, но потом заметил, что обычно грозный дедов взгляд изменился. Он стал какой-то пронзительный, думающий и одновременно недоумённый.

Такой взгляд можно увидеть у страдающего или умирающего животного.

Андрей не мог отвести глаз и замер. Но дед вдруг, подняв брови, слабо улыбнулся и слегка кивнул. Глаза его увлажнились. Андрей не ожидал такого от деда.

Он привык бояться и ждать грубого окрика или строгого замечания.

Дед казалось никогда не смеялся и добрел только в одном случае – когда напивался.

Тогда все, кроме бабки конечно, вздыхали с облегчением, потому что любые взыскания отменялись, а обязанности проверялись добродушно - снисходительно.

В такие моменты, Андрея, которому надлежало знать всю таблицу умножения на зубок, не мучили пересказом от начала до конца, а лишь ограничивались проверкой двух первых строчек. После чего счастливца с похвалами отпускали гулять...

Андрею стало нестерпимо жалко деда, но помня наставления отца о том, что он должен быть мужиком, Андрей сдержал подкатившие слёзы и показал рукой на коробку.

- А мне мама самолёт купила, - тихо сказал он и для убедительности взял крышку, на которой был красочно нарисован взлетающий АН - 24, и повернул её в сторону деда. Дед чуть скосил, как показалось Андрею, глаза на картинку, но никак не прореагировал.

- Вот, - Андрей стал доставать из коробки детали и показывать деду. – Вот это фюзеляж... а это крылья... они тоже из двух частей... я потом их склею и здесь ещё будет номер... вот... и полоски. Вот переводнушки...

Андрей осмелел и по очереди показывал, разъясняя, как будет собирать модель и наносить расцветку с номерами.

Дед слушал внимательно и Андрей, забыв страх, был неописуемо счастлив, что может вот так запросто рассказывать деду о своём любимом увлечении, а тот не сердясь, не ругаясь, слушает его и понимает...

Папироса у деда в пальцах потухла и вошедшая в комнату бабка, вынула и выбросила её в огромную керамическую пепельницу с крутящимся металлическим диском.

Андрею очень нравилось в неё играть (бабка тайком от деда позволяла это делать), нажимать торчащую вверх рукоятку с белым набалдашником и смотреть, как диск под рукояткой начинает всё убыстряясь крутиться одновременно опускаясь и утаскивая в чернеющие по краям круга щели, остатки пепла или мелкие бумажки, которые для пущего удовольствия Андрей подкладывал в пепельницу.

Бабка несколько раз громко спросила будет ли дед есть, он промычал в ответ, на что бабка сказала «не хочешь – как хочешь» и уложила его обратно на диван.

Во всё время обеда, Андрей поглядывал в сторону дивана. Но дед лежал так же как и раньше неподвижно уставившись в потолок.

Андрею хотелось ещё поговорить с дедом, что - нибудь рассказать ему.

После обеда дед уснул, а Андрей с матерью отправились домой.

                                                                                                                                                                                           Дед (отрывок)
                                                                                                                                                                                      Автор: Maxim Kokin

Почему бы мне не пойти ...  (©)

Самый лучший
стрелок по бутылкам
самый ловкий
игрок в дураки
и известный
во всем околотке любовник
сердцеед
из сосисочной
«Три толстяка»
что досталось тебе
в твоей жизни весёлой
только кружка пивная
которую выпил давно
и пустующий столик
в углу
за которым ты в жизни
остался
поджидая
как старого друга
свою неизбежную смерть.

                                          Самый лучший стрелок по бутылкам
                                                      Автор: Сергей Носов

! встречается нецензурное выражение !

9 Свидание (фрагмент)

После тренировки в «Xclusive» и интенсивного массажа шиацу я останавливаюсь у газетного стенда возле своего дома и, не снимая наушников, разглядываю порнографические издания.

Мягкие мелодии «Канона» Пахельбеля каким-то образом дополняют яркие глянцевые фотографии в журналах, которые я листаю.

Я покупаю «Лесбиянки с вибраторами» и «Лобок к лобку», а также свежий «Sport Illustrated» и последний «Esquire», хоть я и подписался на них и оба номера уже должны были прийти по почте.

Подождав, пока у стенда не разойдётся народ, я расплачиваюсь за покупку.

Передавая мне журналы вместе со сдачей, продавец что-то говорит, указывая на свой крючковатый нос. Сделав звук потише и приподняв один из наушников, я спрашиваю: «Что?»

Вновь коснувшись своего носа, он с сильным, почти неразборчивым акцентом, похоже, говорит: «У ваш ис носа хровь тещет».

Я ставлю наземь дипломат Bottega Veneta и подношу к лицу палец. Палец оказывается красным, мокрым от крови.

Сунув руку в карман плаща от Hugo Boss и вынув носовой платок Polo, я вытираю кровь, кивком благодарю продавца, надеваю тёмные авиаторские очки Wayfarer и ухожу.

Ёбаный иранец.

В вестибюле своего дома я останавливаюсь у окошка и пытаюсь привлечь внимание темнокожего вахтёра - латиноса, которого я не узнаю.

Он говорит по телефону с женой, или с дилером, или ещё с каким - нибудь наркоманом.

Он смотрит на меня, кивая; телефонная трубка утопает в преждевременно обвисшей шее. Когда до него доходит, что я хочу что-то спросить, он вздыхает, закатывает глаза и просит кого-то на другом конце подождать.

– Чо надо? – бурчит он.
– Послушайте, – начинаю я самым вежливым и мягким тоном, на который только способен, – не могли бы вы, пожалуйста, передать управляющему, что у меня трещина в потолке и… – Я замолкаю.

Он смотрит на меня так, словно я переступил какую-то невидимую границу. Я начинаю размышлять, что же могло его смутить: разумеется, не «трещина», что же? «Управляющий»? «Потолок»? Может, «пожалуйста»?

– Чо вы хочёте? – тяжело вздыхает он, грузно развалившись на стуле, по-прежнему глядя на меня.

Я смотрю себе под ноги, на мраморный пол, так же вздыхаю и говорю ему:

– Послушайте. Я не знаю. Просто передайте коменданту, что приходил Бэйтмен… с десятого этажа.

Когда я поднимаю голову – взглянуть, отложилось ли в его голове хоть что - нибудь, я вижу только маску, приклеенную к жирному, тупому лицу вахтёра.

«Я всего лишь призрак для этого человека», – думаю я. Нечто нереальное, не совсем осязаемое, но всё же неприятное. Он кивает и возвращается к телефону, возобновив разговор на абсолютно незнакомом мне диалекте.

Забрав почту – каталог Polo, распечатку из American Express, июньский «Playboy», приглашение на корпоративную вечеринку в новом клубе под названием «Бедлам», – я иду к лифту.

Рассматривая каталог Ralph Lauren, нажимаю кнопку своего этажа и кнопку «Закрыть двери», но, перед тем как двери закрываются, в лифт входит кто-то ещё, и я инстинктивно поворачиваюсь, чтобы поздороваться.

Это актёр Том Круз, который живёт в пентхаусе.

Из вежливости я не спрашиваю его, а сразу нажимаю кнопку «Пентхаус».

Он благодарит меня кивком, устремив взгляд на быстро загорающиеся в порядке возрастания цифры над дверьми.

В жизни он совсем маленького роста, в таких же, как у меня, тёмных очках Wayfarer. На нём голубые джинсы, белая футболка и куртка Armani. Чтобы прервать неловкое молчание, я, откашлявшись, говорю:

– Мне кажется, вы отлично сыграли в «Бармене». Я думаю, это отличный фильм, и «Лучший стрелок» тоже. Честное слово.

Он перестает следить за цифрами и переводит взгляд на меня.

– Он назывался «Коктейль», – тихо говорит Круз.
– Что - что? – смутившись, говорю я.

Он откашливается:

– «Коктейль», а не «Бармен». Фильм назывался «Коктейль».

Следует долгая пауза; только звук поднимающих лифт кабелей состязается с напряжённым молчанием.

– Ах да… Верно, – говорю я, словно бы название фильма только что дошло до меня. – «Коктейль». Точно, – повторяю я. – Отлично, Бэйтмен, о чём ты думаешь? – Я трясу головой, словно для того, чтобы прояснить мысли, а затем, чтобы уладить дело, протягиваю руку. – Пат Бэйтмен.

Круз осторожно пожимает её.

– Ну как, – я продолжаю разговор, – вам нравится жить в этом доме?

После долгой паузы он отвечает:

– Вроде бы да.
– Чудесный дом, – говорю я, – правда?

Он кивает, не глядя на меня, я автоматически снова нажимаю кнопку своего этажа.

Мы молчим.

                                                                    из романа американского писателя Брета Истона Эллиса - «Американский психопат»