Фигура в твоих руках

Сегодня ночью снился мне престранный сон:
В лучах восхода надо мной кружатся птицы,
Стоявший впереди меня канадский клён -
То ферзь с журнальной шахматной страницы.

Я удивлённо присмотреться дальше, вот дела:
Газоны тоже в строгом шахматном порядке,
А вон кустарник незнакомый, как ладья,
И конь, и пешка... То этюд финальной схватки.

Вот - вот за пешку спрячется испуганный король,
И тем спасаться будет от объявленного шаха.
Так вышло, Ему так предначертано Судьбой,
Бежать! Да только он бежит, как черепаха...

И хоть, признаюсь, я люблю такой у парка стиль,
Но отчего - то мне на сердце стало жутко.
Как будто чьей - то жизни вижу я эндшпиль (*),
И на Часах Судьбы течет последняя минутка...

Раздастся голос скоро: "Мат! окончена игра!"
И будет кто - то лить о ком - то злые слёзы.
И как же хорошо, что утро, пробуждения пора,
Что это лишь мой сон, мои ночные грёзы.

                                                                                       Эндшпиль во сне
                                                                                 Автор: Улитин Алексей

! 14 +  Сплошная непристойность.
Возможно оскорбление лучших чувств !

! Грубое  физиологическое  описание одной из форм удовлетворения сексуального возбуждения (Мастурбация - мужская).
С описанием приёмов несущих потенциальную опасность физическому здоровью.
Не рекомендуется к прочтению лицам, не прошедшим в сердце своём всю полноту цикла гностического посвящения.
С отказом от иллюзорных радостей и наслаждений материального мира.
Но и общая рекомендация по данному материалу -  14 + !

Опыт в онанизме приходил ко мне разными путями. Преобладающими, разумеется, были собственные эксперименты. Надо сказать, что благодаря им я освоил массу приёмов, но и моему члену, при этом,  досталось основательно. Кроме отчаянных натягиваний «лука», то есть «суперзалуплений», когда кожа растянута до предела, а, уздечка члена была уже на грани разрыва, было, например, и обратное действие.

Я пробовал упрятать головку в кожу до максимально возможного результата. А, когда мне удавалось сделать это, я тянул свободный край кожи, как только мог. Лёгкая болезненность не сильно меня беспокоила, даже добавляла вожделения.  Другими пробами были прокатывания члена между ладонями. Будто я раскатывал ствол в колбаску.  Также забирался пальцем между головкой и кожей и, испытывал ощущения, перемещая его по всем чувствительным местам. Пытался определить наиболее «вкусную» скорость движений и степень обнажения залупы при накачке, варьировал мерой давления пальцев на головку и амплитудой онанистических движений.

Кое - что доставалось мне из жизненных наблюдений.  Так, однажды, совершенно случайно, я натолкнулся на диком, отдалённом пляже на одного взрослого мужика. Ему было лет 40 – 45 на вид. Повезло, что он не догадывался о моём присутствии. Да и я вначале  не особо обращал на него внимание. Так продолжалось до момента, когда он неожиданно для меня начал гладить свой член через плавки.

Он лежал под солнцем,  якобы загорал. Довольно скучное занятие, надо сказать. Что его побудило побаловаться членом, разумеется, могу только догадываться. Сначала он настороженно и внимательно осмотрелся вокруг. Никого. После контрольного осмотра пляжа, перебрался за огромный камень и расположился за ним, как за стеной. Полагаю, что этот приём добавлял что - то к его спокойствию. Он недолго поглаживал свои плавки над членом. Далее, оттянув резинку плавок, с минуту рассматривал свой  «проснувшийся» орган, после чего вывалил его наружу, приспустив плавки до колен.

Я отметил, что его писюлёк был весьма хорош, хотя был в полу вялом состоянии. Настоящий взрослый писюлёк. Немного и легонько побаловавшись с ним, быстро добился его роста.

Поднял голову и ещё раз убедился в своей безопасности. Ну, и начал уже по - серьёзному.  После нескольких коротких и скорых подкачек на головке, он, уже возбудившись, обнажил всю залупу. Мне понравилось, что, как и я, он довольно продолжительно рассматривал «её раздутое величество». Общим между нами, как я отметил попутно, было то, что он тоже был «скрипач» и орудовал только тремя пальцами руки, выполняя качательные онанистические движения.

    Так, вот, что же было нового - то  в его онанистическом акте?  Всё дело было в «художественном» ритме движений. Мужчина действовал рукой по схеме: после нескольких и довольно быстрых качков на головке, следовали два полных и медленных залупления сопровождавшихся любованием собственной залупищей.

И, такая методика сохранялась почти на всё время, пока он накачивал. Вот только в финале, когда он явно начал спуртовать, я наблюдал только быстрые качки на залупе. Результатом этого бесстыдного занятия был естественный финал.  Онанирующий мужчина вытянулся в «струну» от полового старательного напряжения, после чего начались конвульсии оргазма, сопровождавшиеся, к моему удивлению, довольно вялыми выплесками спермы. Так себе фонтанчики.

Самые мощные, как обычно это бывает, первые три, всего на 3 см. над головкой. Остальные, изливались толчками - подёргиваниями тела прямо на головку, обливая член. Позже вспоминая его оргазм, я понял, почему он вяло брызгал спермой, почему её было мало. Я был уверен, что это от частых накачек писюлька. Большой расход спермы от не единожды исполненных актов.

Всё увиденное мной, я запомнил. На всю жизнь. А, когда сам попробовал этот способ, получил грандиозное удовольствие. Этот приём стал для меня одним из самых любимых.  Его я опробовал и с удовольствием перенял у взрослого онаниста.  Также я включил в свою юношескую накачку, финальное движение опытного пиписьконачакивальщика. В конце, так сказать, заключительной «быстрокачки», последним движением онаниста было полное и последнее залупление, после чего он просто любовался своей залупой на самом пороге разбрызгивания спермы, тем, что делал его член, наконец - то достигший пика удовольствия.

   В ту ночь, которую я пытаюсь вспомнить, я, как мне кажется, попробовал многое. Налитый похотью член, с восторгом принимал все мои манипуляции и, в отличие от меня, торопил меня. Он, как бы старался убедить меня: «ты видишь и ощущаешь необыкновенный восторг во мне, особенно в залупе? Сделай ещё что - нибудь для моей и твоей радости. Ну, например, погладь уздечку. Или используй смазку, которая постоянно выделяется из тебя. Распредели её по залупище и ты получишь сверх удовольствие. Попробуй!

Или грубо сдави переполненную возбуждением залупу и выдави из неё кровь – поверь мне и получишь неземное блаженство». Предложений от моего «дружка» было в избытке. Но, я  - то знал, начни я выполнять его просьбу, на первом же эксперименте, через секунды, произойдёт семяизвержение. Вот этого я и опасался больше всего. Разумеется,  я притормаживал овладение самим собой, как только мог.  Каких трудов это стоило!

    Всё было готово в пипиське для разбрызгивания переполнявшей меня спермы. Сперма для меня представлялась материальным воплощением моей сладкой похоти. Я знал, что допусти я промашку, чуть больше поддайся советам пиписьки,  и будет немедленное извержение, ну, и….  всё. Всё сразу кончится. Весь этот феерический процесс извлечения неописуемого счастья и восторга кончится, заменить наслаждение будет нечем.

   Я старательно отвлекался. Сбивал спесивость с жадного к онанизму «прибора». Ласкал его с осторожностью и весьма экономно. Вооружённый опытом, я отлично знал и о «точке невозврата», когда, допустив всего 1 – 2 качка, и становится поздно останавливаться и расслабляться бесполезно. Если эта точка пройдена – член будет обязательно (!) кончать и без моей помощи.

    Но, как я не старался, внутри меня всё же зрело это «чудо кончания». С  некоторой  грустью я начал ощущать симптомчики близкого конца. Уверен, каждый увлекающийся онанизмом знает это чувство приближающегося конца. Чувствует, что в него, в онанирующую «пушку» уже вставили снаряд. Осталось несколько раз передёрнуть и похоть будет сметена, наступившим оргазмом.

    Вот уже у меня и мысли приближают акт к неминуемой развязке: где полотенце, куда я кончу? Как бы не опростоволоситься и не забрызгать одеяло, тем более ковёр? Всё! Остаётся только для себя смириться, что настал финал накачки. Практически, от безысходности,  соглашаюсь на этот заключительный аккорд, эндшпиль своего бесстыдного занятия.  И, решившись окончательно, уже не сдерживаюсь, яростно и быстро продолжаю без тормозов ублажать  свой писюлёк.

    Чувствую сквозь мириады сладких потоков наслаждения, как в промежности начинает приходить в движение, долго копившееся во мне осуществлённое, превратившееся в сперму сладострастие.

  Какое-то мгновение занимает проход спермы по уретре. Ещё миг, и сперма уже в залупе. Вот она бесцеремонно раздвигает губки на вершине головки и… ( быстро успеваю левой рукой изобразить крышу, над неудержимо брызгающей залупой), принимаю удары ритмично и напористо брызгающих фонтанов. Хорошо, что сперма попадает на полотенце вокруг члена. Весь в состоянии транса, впитываю в себя томительно - сладостный  восторг, состоящий из сладострастия и блаженства.

                                                                                                                                                      Откровения онаниста опус 10
                                                                                                                                                           Автор: Артур Валиулин
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) то жизни вижу я эндшпиль - Эндшпиль в шахматах — это заключительная часть партии, когда на доске остаётся сравнительно небольшое количество фигур и прямые атаки на короля, за редким исключением, невозможны. Основная задача в эндшпиле — не поставить мат, а провести пешку в более значимую фигуру и таким образом добиться решающего материального преимущества. Особенности эндшпиля:
Король в эндшпиле — фигура активная. Он способен атаковать фигуры и пешки соперника и первым вторгаться в неприятельский лагерь.
При малом числе фигур на доске возрастает ценность каждой из них. Для победы нужно обеспечить максимальную активность и чёткое взаимодействие фигур.
Стратегия в эндшпиле определяется особенностями позиции: материальное преимущество, наличие проходных пешек или возможность их образования, степень активности фигур и другое. Различают следующие виды шахматных окончаний: пешечные, коневые, слоновые, ладейные и ферзевые.

Картины совхозной жизни

- А я бы с тобой, дед, в разведку бы не пошла.
- А это ещё почему?
- Продашь. (©)

Жил я как то на Совхозной, с малолетства жил.
Ну, и как и все друзья в детский сад ходил.

После в школу мы пошли и за парты сели,
Рассадили всех нас так, чтоб не шумели.

Повезло моим друзьям, а для меня ремарка...
И со мной всегда сидела "девочка бунтарка".

Мне не даст списать ни разу, не подскажет нет,
Только  почему - то я всё смотрю ей вслед.

Так проходит год за годом, вот и выпускной,
Разбежались кто куда, а я на призывной.

И спустя уж много лет встретились с тобой,
Моя  "девочка бунтарка" стала мне женой.

                                                                                          Девочка бунтарка...
                                                                                    Автор: Алексей Татаркин

Дезертир на передовой

И всё летели навстречу дожди,
тучи, похожие на старух.
Кто - то кричал мне вслед: «Подожди!»,
не понимая, что я ещё глух.
Кто - то меня благословлял,
может, поэтому я ещё цел.
И понемногу всё составлял
слов вереницы.
            О, как я хотел!

Как я вымаливал у судьбы,
к небу полярному обратясь,
крепость весла, мудрость тропы,
и сильных слов тончайшую связь.
И простирая ладони к костру,
и проходя по застывшей росе,
я всё писал на холодном ветру:
«Господи, дай мне
                быть не как все!»

                Гор седая гортань
                харкала снегом в злое лицо,
                я разбудил небеса в кромешную рань.
                И встав не с той ноги
                сонный господь заявил мне: «Беги»
                и наложил на уста горящую длань

Было и так, вернувшись домой,
я замолчал на четыреста дней.
Как дезертир с передовой,
в тень, от небес и от людей.
И возлелеял, выходил боль,
и полюбил пистолета зрачок.
Город был пуст. Был голый король.
Только скрипела
                душа, как сверчок.

                                                               Автобиография (Отрывок)
                                                                  Автор: Неисцелимый

Сцена  вторая: «Печорин и Кабан»

Печорин в бурке, в мохнатой черкесской шапке, с огромным кинжалом в ножнах, с множеством  ружей за плечами (штук пять) и с длиннющим ружьём в руке. Герой не похож ни на охотника, ни на казака, ни на горца: он вылитый Робинзон Крузо с иллюстрации в книжке для детей.

   Крадущейся походкой Печорин кругами движется по сцене. Он настороже: козырьком приставив руку к глазам, всматривается вдаль, нагибается к земле, ища кабаньи следы (может быть, даже нюхает след).

   За Печориным следом плетётся Кабан, которого охотник почему - то не видит, не слышит, знать не знает. Вставая на задние ножки, Кабан ощупывает многочисленные ружья охотника, со знанием дела оценивает достоинства и недостатки оружия (мимика, жесты). Забежав сбоку, Кабан однажды даже ухватился за ножны кинжала.
   
   Но нет: Печорин весь в поиске, он поглощён процессом охоты, он не замечает и даже, может быть, не желает замечать Кабана. Ещё не время настичь добычу!!!
Наконец, Кабан хватает за подол бурки и останавливает Печорина. Офицер  оборачивается, видит перед собой Кабана и, загораживаясь ружьём, пятится назад.

  Кабан:
  - Не боись, ваше благородие, не боись: вон сколько у тебя оружия. А если не секрет, и пистолеты прихватил?

  Несколько сбитый с толку,  Печорин кивает в знак согласия.

  Кабан:
  - Что - то я их не вижу, где ж они?

   Печорин показывает, что пистолеты за пазухой.

Кабан (в восторге всплескивает передними ножками)
  - Вот он – русский офицер: открытость души, широта натуры! Ведь мог бы сохранить в тайне, а чуть я зазевайся – пиф - паф – пропадай моя свиная голова.

Удобно располагается возле пенька у ног Печорина. Жестом предлагает охотнику присесть.

  Кабан:
  - Да ты присаживайся, ваше благородие: я дома, ты у меня в гостях.

  Печорин пытается сесть на пенёк, но ружья за спиной и кинжал между ног не дают ему этой возможности. Печорин даже зависает в воздухе, упираясь в землю прикладами многочисленных ружей. Однако, Кабан довольно ловко помогает охотнику управиться с оружием и усаживает его (во время этой операции Кабан ловит и ставит на землю ноги Печорина, разбирается с его непослушными ружьями и т.д.), в общем, Кабан явно благонамерен и относится к Печорину, как к неразумному дитяти.

Наконец, ружья составлены (Кабаном) в козлы и Печорин усажен на пень.

  Кабан:
  - Так ты, значит, охотник, ваше благородие? (Печорин кивает). А где же тогда твоя фляга?
   (Печорин достаёт из - под бурки флягу, а Кабан, откуда - то из - за пня - что - то вроде собственной чарки и для дезинфекции дует в неё). Готово, чистая! Подставляет чарку Печорину.

   Кабан:
  - Наливай, ваше благородие. За встречу. (Печорин отвинчивает крышку, наливает Кабану в чарку и себе в крышку). Так сказать: «Поднимем бокалы, и сдвинем их разом!» Короче, будем! (чокаются и пьют).

   Кабан, опрокинув чарку, делает выдох, трясёт башкой, помахивает передним копытцем перед пастью и занюхивает мухомором.

   Кабан:
- Ох и крепка, ох и забориста! Ну, уважил! А то тут, намедни, твой начальник, усатый такой, охотился на меня – ну это же никуда не годится,  ну ни в какие ворота. Срам да и только…  

                Затемнение

                                                                                                                   Классика наоборот. Кабан фаталист (Отрывок)
                                                                                                                                  Автор: Геннадий Угренинов

Хорошие механики

Грехи чужие в битве искупая,
Мы проливаем кровь не ради Рая -
Без очереди мы в него войдём...
Пройдя по бесконечным пепелищам,
Средь ложных правд мы истину разыщем,
И всё, что с нами было, станет сном,
В котором страх окажется страшнее,
Он будет жечь нам память, не жалея,
И возвращаться в ужасах войны...
Окопы нам - небесные чертоги,
В которых смерть помилует немногих
Для жизни, где могли б мы быть нужны...

                                                                          Посттравматический синдром
                                                                            Автор: Анатолий Горовой

Она сидела на кровати, подтянув худые колени к плоской груди. Рядом валялась открытая книга в мягкой обложке, «Обитатели холмов»; (1) уголки потрёпанных страниц загибались.

Сквозь тонкие стены Лени слышала, как мама говорит: «Эрнт, милый, ну пожалуйста, не надо. Послушай…» – и сердитый ответ отца: «Оставь ты меня в покое».

Опять они за своё. Ругаются. Орут. Ещё немного, и мама разрыдается.

Такая погода будит в папе худшее.

Лени взглянула на часы у кровати. Если она не выйдет сейчас, опоздает в школу, а привлекать к себе внимание куда противнее, чем быть новенькой. Она это испытала на своей шкуре: за последние четыре года Лени сменила пять школ, и нигде ей не удалось стать своей, но она всё равно не теряла надежды.

Лени глубоко вздохнула, вытянула ноги и соскользнула с кровати. Прокралась к двери, прошла по коридору и остановилась на пороге кухни.

– Чёрт подери, Кора, – произнёс отец, – ты прекрасно знаешь, каково мне.

Мама шагнула к нему, протянула руку.

– Тебе нужна помощь, милый. Ты ни в чём не виноват. Эти твои кошмары…

Лени кашлянула, чтобы привлечь их внимание.

– Привет, – сказала она.

Отец взглянул на нее, тяжело вздохнул и отошёл от мамы. Вид у него был измученный и жалкий.

– М - мне в школу пора, – пояснила Лени.

Мама выудила из нагрудного кармана розового платья, какое носили официантки, пачку сигарет. Лицо её осунулось от усталости: вчера мама работала в вечернюю смену, сегодня ей выходить в обед.

– Иди - иди, а то опоздаешь.

Голос у мамы был нежный, спокойный. Мягкий, как она сама.

Лени боялась и остаться дома, и уйти.

Странно – или, скорее, глупо, – но ей частенько казалось, будто она единственный взрослый в семье. Балласт, без которого ветхая скрипучая лодка Олбрайтов неминуемо даст крен.

Мама беспрестанно «искала себя».

Что она только не перепробовала: посещала ЭСТ - тренинги, (2) занятия по раскрытию человеческого потенциала, всевозможные духовные практики, ходила в унитарианскую церковь (3). Даже буддизм исповедовала. И везде хватала по верхам – усваивала лишь то, что ей подходило. Чаще всего, думала Лени, дальше футболок и афоризмов дело не заходило. Что - нибудь в духе «Что есть, то есть, а чего нет, того нет». Толку от всего этого было чуть.

– Иди, – сказал папа.

Лени схватила со стула рюкзак и вышла. Когда за ней захлопнулась дверь, Лени услышала, что родители снова ругаются.

– Чёрт подери, Кора…
– Эрнт, ну пожалуйста, послушай меня…

А ведь когда - то всё было иначе. По крайней мере, так говорила мама. До войны они были счастливы. Они тогда жили в трейлерном парке в Кенте, у папы была хорошая работа механика, а мама всё время смеялась и танцевала под «Частичку моего сердца»,(4) когда готовила обед (признаться, из тех лет Лени запомнилось лишь то, как мама танцевала).

Потом отца забрали в армию, отправили во Вьетнам, он был ранен, попал в плен.

Без него мама совсем растерялась. Тогда-то Лени и поняла, до чего та слаба.

Некоторое время мама меняла работы, они с Лени кочевали из города в город, пока не осели в коммуне хиппи в Орегоне. Там они работали на пасеке, шили мешочки с лавандой, которые продавали на местном рынке, и участвовали в антивоенных демонстрациях. Мама отчасти переняла повадки хиппи – ровно настолько, чтобы вписаться в коммуну.

Когда папа наконец вернулся домой, Лени его едва узнала. Из весёлого красавца, которым она его запомнила, он превратился в угрюмого и злого брюзгу. Коммуна пришлась ему не по душе, и они переехали. Потом ещё раз переехали. И ещё раз. Его вечно что - то не устраивало.

Его мучила бессонница, он не задерживался ни на одной работе, хотя мама твердила, что лучшего механика не найти.

Вот и сегодня утром они ругались из - за того, что отца опять уволили.

Лени накинула капюшон. По дороге в школу она проходила мимо ухоженных домов, тёмных рощиц («держись от них подальше»), кафе быстрого питания, где по выходным собирались старшеклассники, бензоколонки, куда выстроилась длинная очередь из автомобилей, чтобы заправить бак по пятьдесят пять центов за галлон.

Вот что всех раздражало в ту пору: цены на бензин.

Взрослых вообще всё бесит, думала Лени. Война во Вьетнаме расколола страну.

Каждый день, как ни развернёшь газету, наткнёшься на статью об очередном взрыве, устроенном «Синоптиками»(5) или ИРА. То самолёт угонят, то Патти Хёрст (6) похитят. Теракт во время Олимпиады в Мюнхене и Уотергейтский скандал потрясли мир. А недавно в штате Вашингтон стали бесследно пропадать студентки. Мир полон опасностей.

Как же Лени хотелось, чтобы у неё был настоящий друг. Ей так нужно с кем - то поговорить.

Хотя что толку? Разговорами делу не поможешь. К чему тогда беседы по душам?

Ну да, папа частенько раздражается, кричит, они вечно сидят без денег и переезжают с места на место, чтобы улизнуть от кредиторов. Что поделать, такая жизнь. Главное – они любят друг друга.

И всё же порой, особенно в такие дни, как этот, Лени от страха не находила себе места. Ей казалось, будто их семья стоит на краю высокого утёса, который того и гляди рухнет, как те дома, что увлекает за собой оползень на затопленных склонах Сиэтла.

                                                                                                                из семейной саги Кристин Ханны - «С жизнью наедине»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) открытая книга в мягкой обложке, «Обитатели холмов» - «Обитатели холмов» ( Watership Down ) – роман - сказка Ричарда Адамса. – Здесь и далее примеч. перев.

(2) посещала ЭСТ - тренинги - ЭСТ - тренинг (от англ. Erhard Seminars Training) – экстраординарные 60 - часовые групповые семинары по личностному переосмыслению, разработанные американцем - самоучкой – продавцом книг и автомобилей Вернером Эрхардом (р. 1935). Проводились с 1971-го по 1991 гг., в том числе за пределами США.

(3) ходила в унитарианскую церковь - Унитарианство – движение в протестантизме, отвергающее догмат Троицы.

(4)  мама всё время смеялась и танцевала под «Частичку моего сердца» - «Частичка моего сердца» ( Piece of My Heart ) – популярная песня, которую впервые исполнила в 1967 г. Эрма Франклин, а через год – Дженис Джоплин.

(5) наткнёшься на статью об очередном взрыве, устроенном «Синоптиками» - «Синоптики» ( Weatherman ) – леворадикальная террористическая группировка, которая действовала в США в 1969 – 1977 гг.

(6) то Патти Хёрст  похитят - Патрисия Кэмпбелл Хёрст (р. 1954) – внучка Уильяма Рэндольфа Хёрста, миллиардера и газетного магната.

В мерцающих звёздах белых ночей

«Звёзды — это просто кусочки мечты, оставшиеся в нашем мире»

                                                                                                                — Рейчел Винченцо 

Когда взойдёт на небе ранняя звезда,
В который раз приду сюда.
Пастух небесный позовёт меня
К себе в бескрайние поля.

Зажжёт закат костёр в ночи,
Душа болит в краю тоски.
По небу звёзды разбрелись,
Их собирать не торопись…

Зажглась на небе ранняя звезда,
Укрыла нас ночная мгла.
Пастух небесный, ты поймёшь меня –
Твоя печаль, как ночь темна.

Ещё горит костёр в ночи,
Душа болит в краю тоски.
По небу звёзды разбрелись,
Их собирать не торопись…Сон

В поля упала ранняя звезда,
Уже вот - вот взойдёт заря.
Пастух небесный, в ночь зови меня,
Я верю – будет даль светла.

И пусть горит костёр в ночи,
Душа болит в краю тоски.
По небу звёзды разбрелись,
Их собирать не торопись!

                                                         Небесный пастух
                                                   Слова: Алексей Кузмин

Лишь персонаж твоих усталых слов

Когда словами нечего сказать,
Усталость их осенним солнцем светит,
Луч золотит берёзовую прядь,
Но без тепла, оно осталось в лете.

И глаз моих ты больше не пытай,
О том, что будет взглядами не мучай,
В груди надеждой пустоту латай
За нею вслед приходит часто случай.

Зрачками звёзд из вспыхнувших ночей,
Где в наши судьбы приоткрыта дверца,
Мгновенье выдохнет, - зачем тебе, зачем
То укрощённое, но не тобою сердце.

Ты зажигай от смысла своего
Кружи в нём грусть, как лист упавший в воду
И если хочешь приручить его
Дай самому замять ему свободу.

Когда словами нечего сказать,
Усталость их осенним солнцем светит,
Луч золотит берёзовую прядь,
Но без тепла, оно осталось в лете.

                                                                    Усталость слов
                                                             Автор: Владимир Вальков

снова я выгляжу плохо, как будто бы сдохла ещё вчера

«Вы неважно выглядите. Может, съездите куда - нибудь, отдохнёте? Смените обстановку».

Если она не заткнётся, я убью её.

«С ванной закончили?» – перебиваю её, ухожу в прихожую, вытягиваю портмоне из кармана куртки. Быстрее бы ушла. Возвращаюсь с купюрами в руках.

«Да - да, всё… Мне неудобно брать всю сумму, у вас всегда чисто, давайте половину».

Она смотрит на меня жалостливым взглядом, будто я инвалид или умалишённый, за которым надо присматривать. Я держу деньги перед её лицом, делая вид, что не слышал: «Всего хорошего. На следующей неделе в это же время».

Опустив глаза, кивает, берёт деньги, торопливо одевается.

Худенькая. Плащ цвета топлёного молока, коричневые ботиночки, шерстяная беретка.

Рядом с сумкой три тяжёлых пакета, видимо, шла сюда с рынка.

Рыжая убирается у меня второй год. Раз в неделю, по пятницам. Её мне посоветовала консьержка: «Приличная женщина, чистая на руку, одна дочь растит».

Обычно с Рыжей не встречаюсь, приходит в моё отсутствие (ключи оставляю у консьержки). Вторую пятницу возвращаюсь домой раньше обычного, сталкиваюсь с Рыжей.

Она стала неприятна мне. Может, из - за того, что Рыжая – свидетель моего потерянного прошлого, где не было пустоты, ускользающих призраков, где были двое? Не знаю. Думаю, всё дело во взгляде.

Нервирует, унижает, сама того не замечая. В нём жалость. Такая чистая человеческая жалость, без ухмылок, притворства. С толикой родного, материнского. Я и этого не хочу.

Жалость разрушает всё то, что сам преодолел внутри себя. Глупая. Пытается со мной заговорить, проявить участие. Ещё не хватало, чтобы по голове погладила, к груди прижала со словами «и это пройдёт».

В прошлый раз принесла кусок пирога, печенье. Наверное, увидела, что на кухне шаром покати, пожалела.

Я потихоньку вынес её подарки во двор, скормил голубям. Не люблю выпечку. С детства. Давно бы избавился и от Рыжей – но жаль её, в деньгах нуждается.

Она чересчур скромно одевается, и вид уставший. Сержусь на себя, но отвечаю жалостью на жалость.

Убирает она хорошо, особо не любопытничает, только вот сегодня ляпнула, мол, хреново выглядишь, чувак. Меня так и раздирало от желания нагрубить. Сдержался. Эй, она ни в чём не виновата. Это твоя боль и не имеет к ней никакого отношения.

Однажды я чуть не переспал с Рыжей.

Лето было, праздничные выходные. Я в шортах лежу на диване, тупо уставившись в телевизор. Она, в тонком платьице, моет окно. Вижу, как пот стекает меж её маленьких, крепких грудей.

Замечаю, как она смотрит на мои плечи, ноги.

В пространстве начала нарастать горячая волна, притягивающая нас друг к другу, хотя, уверен, для неё это неожиданность, да и она не в моём вкусе. Обычная похоть, ничего больше.

Я напрягся, посмотрел на неё. Она – на меня. Тряпка выпала из ослабевшей руки Рыжей в ведро. Только прикоснулся к ней, как зазвонил телефон за каким - то лешим. И всё мгновенно исчезло. Это было один раз и больше не повторялось.

Не люблю я эту квартиру. В её стенах так много всего и одновременно так пусто. Лишь по кровати, душевой, туалету, кухонной раковине и холодильнику можно определить, что здесь кто - то живёт. Всё остальное – мёртвая зона.

Нетронутая, ледяная, хоть дом и обогревается. Засыпаю в иллюзии того, что файлы с прошлым заблокированы. Хотя мысли, великие предатели, до сих пор берут начало из событий того времени.

Нахожу полотенце, чтобы принять душ.

Запиликал мобильный. Сообщение от Фернандо: «Старик, я больше не могу с ней».

Мы любим тешиться иллюзиями. Ну давай поднимем свои задницы и пошлём куда подальше иллюзии, которыми разрисовали свои жизни!

Хватит проводить время с мужчинами и женщинами, которых мы не любили и никогда не полюбим. Одиночество смеётся над теми, кто прячется от него в иллюзиях. Всё равно вернёмся к нему рано или поздно, разочарованные до последней капли крови.

Я стою под упругими струями и мысленно горячо убеждаю Фернандо и самого себя.

В отношениях с людьми мы любим раздавать роли. Требовать актёров строго следовать нашей трактовке. И сами при этом играем самозабвенно.

Потом кто - то рано или поздно захочет хотя бы часок побыть собой, а не персонажем. И в этот миг всё развалится.

                                                                                                                                  из романа Эльчина Сафарли - «Мне тебя обещали»

Ягнёнок в рыбьих простынях

Нюра – маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у неё белые, льняные волосы, синие жилки на висках. В лице у неё есть что - то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягнёночка. Она жива, суетлива, любопытна, во всё лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит так много и так быстро, что у неё летят брызги изо рта и на красных губах вскипают пузыри ...

                                                                                                                                                                     -- Александр Куприн - «Яма» (Цитата)

В четыре тридцать утро в простынях,
Белым - бело, и отчего - то жутко...
Исчезла зелень, и цветы в полях,
Всё в седине...и как - то неуютно...

Река исчезла, нет густых лесов,
И где же город? Город в заточении...
Средь простыней скитается любовь,
Душа в слезах, она опять в смятении...

И тишина... охвачена тоской,
Среди дождей, среди колючих ливней...
Уходит время белой пеленой,
Не от того ли Жизнь ещё любимей...

                                                                    Утро в простынях...
                                                                   Автор: АннА Густи

Их квартира находилась на чердаке здания, которое в прошлом веке правительство открыло для вдов рыбаков.

Окна смотрели на север, юг и запад, и в отличие от многих других домов в Копенгагене, дом мог предоставить Эйнару и Герде достаточно места и света для занятий живописью.

Супруги едва не переехали в Кристианову Впадину, на другую сторону гавани, где художники жили по соседству с проститутками и азартными пьяницами, неподалёку от цементных фабрик и их импортёров.

Герда сказала, что может жить где угодно, и не находит такую обстановку жалкой, но Эйнар, который первые свои пятнадцать лет спал под соломенной крышей, воспрепятствовал этому и нашёл жилье в Доме Вдовы.

Дом с фасадом, выкрашенным в красный цвет, находился в одном квартале от Новой Гавани. Слуховые окошки торчали из черепичной крыши, а мансардные окна были прорублены высоко на скате. Другие здания на улице были выбелены, а их восьмипанельные двери были выкрашены в цвет бурых водорослей.

Напротив жил доктор по фамилии Мёллер, принимавший срочные вызовы от женщин, у которых среди ночи начинались роды. По улице, что заканчивалась тупиком во Внутренней Гавани, шуршали немногочисленные автомобили, и в тишине можно было услышать эхо от испуганного девичьего крика.

- Мне нужно вернуться к своей работе, - наконец сказал Эйнар, устав стоять в туфлях, оловянные пряжки которых впились ему в кожу.
- Это значит, что ты не хочешь примерить её платье?

Когда она произнесла слово «платье», в животе у Эйнара стало жарко, а следом в груди сгустком начал разрастаться стыд.

- Да, я так не думаю, - ответил Эйнар.
- Даже на несколько минут? - спросила Герда, - мне нужно прорисовать кайму у её колен.

Герда села рядом с ним в плетёное кресло, поглаживая голень Эйнара через шёлк. Ее рука гипнотизировала, прикосновения приказывали ему закрыть глаза. Он был не в состоянии слышать что - либо, кроме жесткого скрипа её ногтей по шёлку.

Герда остановилась.

- Прости, - сказала она, - мне не следовало об этом просить.

И тут Эйнар увидел, что дверца гардероба из морёного ясеня открыта, а внутри висит платье Анны. Оно было белое, с бусинами вдоль каймы подола и манжет.

Окно было приоткрыто, и платье слегка покачивалось на вешалке. Что - то было в этом платье: в тусклом мерцании его шёлка, в кружевном нагруднике на лифе, в раскрытых застёжках - крючках на манжетах - что - то, из - за чего Эйнару захотелось прикоснуться к нему.

- Тебе нравится? - спросила Герда.

Он собирался ответить «нет», но это было бы ложью. Ему нравилось это платье, и казалось, как плоть под его кожей меняет форму, созревает…

- Тогда всего лишь примерь его на несколько минут, – Герда принесла платье и приложила его к груди Эйнара.
- Герда, - начал он, – Что, если я…
- Просто сними рубашку.

И он послушался

- Что, если я….
- Всего лишь закрой глаза, – нежно попросила Герда.

И он послушал её.

Даже с закрытыми глазами, стоя без рубашки напротив жены, он чувствовал себя неловко. Его не оставляло чувство, будто бы она поймала его на чём - то, чего он обещал не делать.

Не за супружеской изменой, а скорее за вредной привычкой, от которой он дал слово избавиться. Вроде распивания в барах Кристиановой Впадины, или поедания фрикаделек в постели, или перетасовки купленной одним унылым днём колоды карт с девицами.

- И брюки, - попросила Герда. Она протянула ему руку и учтиво отвернула голову. Окно было открыто, и от свежего ветра с запахом рыбы его кожа покрылась мурашками.

Эйнар быстро натянул платье через голову, расправив подол. У него вспотели подмышки и поясница. Жар вызвал у него желание закрыть глаза и вернуться в те дни раннего детства, когда то, что находилось у него между ног, было столь маленькое и бесполезное, как белая редиска.

Герда сказала лишь одно слово:

- Хорошо.

Затем она занесла кисть над холстом. Её голубые глаза сузились, словно она разглядывала что - то на кончике носа.

Странное чувство наполнило Эйнара, когда он стоял на лакированном сундуке. На него падал солнечный свет. В воздухе пахло сельдью.

Платье сидело на нём свободно, если не считать рукавов. Эйнару было тепло, словно он окунулся в летнее море. Лиса преследовала мышь, и в голове звучал отдалённый голос - тонкий плач напуганной маленькой девочки.

Продолжая смотреть на быстрые движения Герды, пока её рука металась по холсту, а затем отрывалась от него, Эйнару стало трудно держать глаза открытыми.

Её серебряные браслеты и кольца вращались, как косяк голавлей.

Ему стало трудно думать об Анне, поющей в Королевском Театре, о её подбородке, наклоняющемся к дирижёрской палочке.

Эйнар сосредоточился только на шёлке, облегающем его кожу, словно бинт. Да, вот что он чувствовал в тот первый раз: шёлк был так прекрасен и воздушен, что воспринимался как марля, пропитанная снадобьем марля, нежно лежавшая на заживающей коже.

Даже смущение из - за того, что он стоял в таком виде перед женой, утратило значение, ведь она с незнакомой непринуждённостью на лице была поглощена завершением своей картины.

Эйнар начал погружаться в туманный мир грёз, где платье Анны могло принадлежать кому угодно, даже ему.

И как раз когда его веки стали наливаться тяжестью, а мастерская погрузилась в сумрак, он вздохнул и опустил плечи, а Эдвард VI начал похрапывать в спальне, - как раз в этот момент медный голос Анны воскликнул:

- Поглядите - ка на Эйнара!

Он открыл глаза. Герда и Анна показывали на него пальцами. Их лица были оживлены, губы приоткрыты. Напротив залаял Эдвард VI, а Эйнар Вегенер не мог пошевелиться.

Герда взяла у Анны букет лилий - подарок от поклонника, и вручила его в руки Эйнару. Задрав голову, Эдвард VI забегал вокруг Эйнара кругами, словно защищая его.

Две женщины смеялись, а глаза Эйнара наполнялись слезами. Его задел их хохот, запах белых лилий и ржавые лепестки, которые пачкали пыльцой подол платья на блестящем выступе паха, чулки и открытые влажные руки.

- Ты шлюха! - душевно произнёс моряк снизу, - Ты чертовски красивая шлюха!

Затишье этажом ниже повлекло за собой поцелуй - знак прощения. За этим последовал более громкий хохот Герды и Анны, и как только Эйнар посмел попросить их покинуть мастерскую и дать ему спокойно переодеться, Герда сказала непривычно мягким и заботливым голосом:

- Мы будем звать тебя Лили.

                                                                              из романа американского писателя Дэвида Эберсхоффа - «Девушка из Дании»