На самой глубине жизни
А меня похоронят в море,
в том, что солью съедает раны.
Завернут в ярко алый парус
и дадут испробовать океану.
Я в волнах восстану белёсой пеной,
упаду на берег,
омою ноги, человеку,
чьё сердце я занимаю.
А меня похоронят в море
Автор: Ester1801
Господь услышал её молитвы.
Бледный Томас Стоун на подгибающихся ногах добрёл вместе с сестрой Мэри Джозеф Прейз до одра Анджали. Он окаменел при виде широко открытых страдальческих глаз, измождённого лица, заострившегося носа, трепетавших при каждом вдохе ноздрей. Сестра Анджали, казалось, была в полном сознании, но никак не отреагировала на посетителей.
Доктор опустился подле неё на колени, но остекленевшие глаза Анджали смотрели мимо. Сестра Мэри Джозеф Прейз глядела, как отработанным движением он приподнял Анджали край века, обнажив слизистую, проверил на свет зрачки.
Лёгкими и плавными движениями он нагнул Анджали голову, чтобы проверить подвижность шеи, пощупал лимфоузлы, покачал конечности, за отсутствием молоточка согнутым пальцем простучал коленный рефлекс. От его недавней неуклюжести не осталось и следа.
Он раздел Анджали и, не обращая никакого внимания на сестру Мэри Джозеф Прейз, бесстрастно осмотрел спину, бёдра и ягодицы больной, длинными пальцами (будто нарочно для этого созданными) пальпировал селезёнку и печень, приложил ухо к груди, затем к животу, перевернул Анджали на бок, послушал лёгкие и сказал:
– Тоны дыхания ослаблены справа… околоушные железы увеличены… гланды не удалены – почему?.. Пульс слабый и частый.
– Пульс сделался редкий, как только начался жар, – подсказала сестра Мэри Джозеф Прейз.
– Да что вы говорите! – Тон был резкий. – Насколько редкий?
– Сорок пять – пятьдесят, доктор.
Ей казалось, он и думать забыл о собственном недомогании, забыл даже, что они на корабле. Он точно слился с телом сестры Анджали, и слова, произносимые им, метили во внутреннего врага. Она преисполнилась к нему таким доверием, что весь страх за Анджали куда - то делся. Юная монахиня стояла рядом с доктором на коленях, и её переполнял такой восторг, будто только сейчас, встретив настоящего врача, она стала настоящей медсестрой. Она велела себе прикусить язык, хотя ей хотелось говорить и говорить.
– Coma vigil (1), – произнёс он, и сестра Мэри Джозеф Прейз предположила, что он дает ей указания. – Видите, как у неё блуждает взгляд, будто она кого - то ждёт? Дурной знак. И смотрите, как она подгребает под себя простыни, – это называется «карфология», все эти мелкие мышечные сокращения не что иное как subsultus tendinum (2). Это «тифозное состояние». Симптомы возникают на поздних стадиях многих видов заражения крови, не только при тифе. Однако, представьте себе, – он глянул на неё с лёгкой улыбкой, – я хирург, не терапевт. Что я знаю об этом заболевании? Лишь то, что оно не требует хирургического вмешательства.
Его присутствие не только вселило уверенность в юную монахиню, казалось, оно успокоило море. Солнце, доселе прятавшееся за тучами, внезапно показалось за кормой. Матросы даже выпили по этому случаю, что лишний раз показало, в каком серьёзном положении судно находилось каких - то несколько часов назад.
Но как ни гнала от себя эту мысль сестра Мэри, Стоун почти ничем не мог помочь сестре Анджали, да и средств не было. Содержимое корабельной аптечки составлял засушенный таракан – все прочее какой - то матрос пустил в оборот на последней стоянке.
Рундук с медицинскими принадлежностями, используемый капитаном в качестве табурета, похоже, попал сюда ещё в Средневековье. Ножницы, нож - пила и грубые щипцы – больше в изукрашенном резьбой вместилище ничего полезного не было. На что хирургу вроде Стоуна припарки или крошечные пакетики с полынью, тимьяном и шалфеем? Стоун только посмеялся над этикеткой oleum philosophorum (3) (впервые сестра Мэри Джозеф Прейз услышала его смех, пусть даже глухой и невесёлый).
– Послушайте только, – произнёс он, – «содержит кафельную и кирпичную крошку, помогает от хронического запора».
Рундук полетел за борт. Стоун оставил только инструменты и янтарную бутылочку Laudanum Opiatum Paracelsi (4). Столовая ложка этого древнего снадобья – и сестре Анджали вроде как стало легче дышать. «Это разорвёт связь между лёгкими и мозгом», – объяснил Томас Стоун сестре Мэри Джозеф Прейз.
Явился капитан, красноглазый и краснолицый.
– Как вы смеете так обращаться с корабельным имуществом? – Непонятно, брызги слюны или бренди вылетали у капитана изо рта.
Стоун вскочил на ноги, словно мальчишка, готовый к драке, и уставился на капитана. Тот судорожно сглотнул и сделал шаг назад.
– Тем лучше для людей и тем хуже для рыб. Ещё одно слово – и я подам на вас рапорт, что вы перевозите пассажиров, не имея на борту никаких лекарств.
– У нас была честная сделка.
– Вы совершаете убийство. – Стоун указал на Анджали.
Лицо у капитана поплыло, будто из него вынули каркас, глаза, нос и губы поползли вниз.
Томас Стоун заступил на дежурство и расположился бивуаком у койки Анджали, отлучаясь только затем, чтобы осмотреть всех и каждого на судне, – неважно, выражал осматриваемый своё согласие или нет. Он отделил тех, у кого был жар, от тех, у кого жара не было. Он завёл картотеку, он набросал план кают и пометил крестиком помещения, где находились больные.
Он настоял на окуривании всех кают. Тон, каким он отдавал распоряжения, приводил капитана в бешенство, но если даже Томас Стоун и заметил это, то не придал никакого значения. Следующие двадцать четыре часа Стоун не спал совсем, не спускал глаз с сестры Анджали, осматривал больных и здоровых, выявил, что пожилая пара также серьёзно больна. Сестра Мэри Джозеф Прейз неотступно следовала за ним.
Через две недели после отплытия из Кочина «Калангут» дотащился наконец до Адена. Судно шло под португальским флагом, но, несмотря на это, было подвергнуто строгому карантину.
Корабль бросил якорь на солидном расстоянии от берега, этакий изгой - прокажённый, обречённый смотреть на город издали. Стоун накинулся на портового инспектора - шотландца, которого нелёгкая дёрнула появиться в пределах досягаемости: если тот не предоставит аптечку, раствор Рингера для внутривенных вливаний и сульфамиды (5), тогда он, Томас Стоун, возложит на инспектора всю ответственность за смерть на борту граждан Британского Содружества.
Сестру Мэри Джозеф Прейз восхитило его красноречие, Стоун будто занял место Анджали в качестве её единственного союзника и друга в этом злосчастном плавании.
Когда медикаменты прибыли, Стоун перво - наперво занялся Анджали. Обработав скальпель имеющимся под рукой антисептиком, он одним махом вскрыл большую подкожную вену ноги в том месте, где она уходила в лодыжку, вставил в сосуд иглу толщиной с карандаш и зафиксировал лигатурами (6). Узлы он вязал так быстро, что очертания его пальцев теряли чёткость.
Но, несмотря на внутривенные вливания раствора Рингера и сульфамида, никакого улучшения не последовало. Анджали так ни разу и не помочилась. Ближе к вечеру она умерла в ужасных судорогах, с разницей в несколько часов скончались и двое других, старик и старушка. Смерти оглушили сестру Мэри Джозеф Прейз, повергли в трепет, она никак не ожидала такого исхода. Радость от того, что Томас Стоун восстал с одра, ослепила её – но оказалась непродолжительной.
В сумерках юная монахиня и Томас Стоун предали завёрнутые в полотно тела морю. Никто из команды к ним и близко не подошёл. Суеверные матросы даже норовили не смотреть в их сторону.
Как ни старалась сестра Мэри Джозеф Прейз держаться, она была безутешна. Лицо Стоуна почернело от гнева и стыда. Не смог он спасти сестру Анджали.
– Как я ей завидую, – пролепетала сквозь слёзы юная монахиня, душевная усталость и бессонные ночи развязали ей язык. – Она отошла к Господу. Уж наверное там лучше, чем здесь.
Стоун подавил смешок. Такое настроение, по его мнению, говорило о приближающемся расстройстве сознания. Он взял юницу за руку, отвёл к себе в каюту, уложил на свою койку и велел спать. Сам он присел на гамак, подождал, пока блаженное забытьё снизойдёт на неё, и заторопился к пассажирам и команде – их надо было повторно осмотреть. Доктору Томасу Стоуну, хирургу, сон не требовался.
Спустя два дня, когда стало ясно, что новых заболевших нет, им наконец - то разрешили покинуть судно. Томас Стоун отправился на поиски сестры Мэри Джозеф Прейз и обнаружил её в каюте, где они жили с сестрой Анджали.
Чётки, зажатые юной монахиней в руке, были мокрые, лицо тоже. Он чуть ли не с испугом отметил то, что раньше как - то ускользало от его внимания: она была необычайно красива, а столь огромных и выразительных глаз он не видел никогда. Краска бросилась ему в лицо, язык прилип к гортани. Он упёр взгляд в пол, затем перевел на её чемодан. Когда дар речи вернулся к Стоуну, он сказал:
– Тиф.
Это короткое слово было плодом длительных размышлений и книжных штудий. Видя её озадаченность, он добавил:
– Несомненно, тиф, – в надежде, что точный диагноз принесёт ей облегчение, но слёз, казалось, только прибавилось. – По всей видимости, тиф. Разумеется, только серологическая реакция (7) могла бы подтвердить это, – произнёс он с лёгкой запинкой.
Стоун переступил с ноги на ногу, скрестил было руки и снова их опустил.
– Уж не знаю, куда вы направляетесь, сестра, а я еду в Аддис - Абебу… это в Эфиопии… В госпиталь… который высоко оценил бы ваши услуги, окажись вы там.
Стоун посмотрел на юную монахиню и покраснел сильнее, потому что на самом деле он ничего не знал про эфиопский госпиталь и тем более не имел понятия, нужна ли там вообще медсестра, и ещё потому, что печальные карие глаза, казалось, видят его насквозь.
Но сестра Мэри молчала, занятая собственными мыслями. Она вспоминала, как молилась за него и за Анджали и как Господь откликнулся только на одну её молитву.
Стоун, восставший подобно Лазарю, весь отдался стремлению постичь причину болезни: врывался в каюты экипажа, набрасывался на капитана, требовал и угрожал. На взгляд юной монахини, он вёл себя недостойно, но во имя достойной цели. Его самоотверженность и страсть стали для неё откровением.
В больнице медицинского колледжа в Мадрасе, где она стажировалась, уполномоченные врачи (8) (в то время по большей части англичане) проплывали мимо пациентов небожителями, а в кильватере следовали их ассистенты, больничные хирурги и практиканты. Ей всегда казалось, что болезни стоят у них на первом месте, а сами больные со своими страданиями представляют собой нечто не столь существенное. Томас Стоун был не такой.
Она чувствовала, что предложение поработать с ним в Эфиопии было спонтанным, неотрепетированным, оно само сорвалось с языка. Что ей делать? Праведная Амма упоминала о некой бельгийской монахине, что покинула Миссию в Мадрасе, отвоевав себе крошечный плацдарм в Йемене, в Адене, – плацдарм, впрочем, донельзя непрочный в связи с нездоровьем монахини.
Праведная Амма предполагала, что сестра Анджали и сестра Мэри Джозеф Прейз укрепятся на Африканском континенте, что бельгийская монахиня научит их жить и нести слово Божие во враждебном окружении. А уж оттуда, списавшись с Аммой, сестры отправятся на юг, ну конечно, не в Конго (где сплошное засилье французов и бельгийцев), равно как не в Кению, Уганду или Нигерию (где бесчинствует англиканская церковь, не терпящая конкуренции), а, скажем, в Гану или в Камерун.
Сестра Мэри ломала себе голову, что Праведная Амма сказала бы насчёт Эфиопии?
Мечты Праведной Аммы представлялись теперь молоденькой монахине мечтами курильщика опиума, её исступлённый евангелизм казался теперь почти болезненным, и сестра не решилась поведать обо всём этом Томасу Стоуну. Вместо этого она чуть дрожащим голосом сказала:
– У меня послушание в Адене, доктор. Но всё равно спасибо. Благодарю вас за всё, что вы сделали для сестры Анджали.
Он возразил, что не сделал ничего.
– Вы сделали больше, чем любой другой на вашем месте, – мягко произнесла она, взяла его ладонь в свои и заглянула в глаза. – Да благословит вас Господь.
Её влажные от слёз руки, сжимающие чётки, были такие мягкие… Он вспомнил прикосновения её пальцев, когда она мыла его, одевала, придерживала голову во время приступов рвоты, вспомнил выражение её лица, обращённого к небу, когда она пела псалмы и молилась за его выздоровление.
Шея у него предательски покраснела, уже в третий раз. В глазах у неё заплескалась боль, она едва слышно застонала, и только тогда он понял, что слишком сильно сжимает ей руку, плющит пальцы о чётки. Он выпустил её ладонь, открыл было рот, но, так ничего и не сказав, резко повернулся и зашагал прочь.
из романа Абрахама Вергезе - «Рассечение Стоуна»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) Coma vigil , – произнёс он - Бодрствующая кома (англ.)
(2) все эти мелкие мышечные сокращения не что иное как subsultus tendinum - Subsultus tendinum - Внезапное подскакивание отдельных сухожилий кистей рук вследствие непроизвольных мышечных сокращений (англ.).
(3) Стоун только посмеялся над этикеткой oleum philosophorum - Oleum philosophorum - Философское масло (лат.)
(4) Стоун оставил только инструменты и янтарную бутылочку Laudanum Opiatum Paracelsi - Laudanum Opiatum Paracelsi - Опиумная Настойка Парацельса.
(5) если тот не предоставит аптечку, раствор Рингера для внутривенных вливаний и сульфамиды - Раствор Рингера — регидратирующее средство, оказывает дезинтоксикационное действие, восстанавливает водный и электролитный состав крови.
Сульфамиды — это сераорганические соединения, которые используются как промежуточные продукты в производстве лекарств.
(6) вставил в сосуд иглу толщиной с карандаш и зафиксировал лигатурами - Лигатура в медицине — нить, используемая при перевязке кровеносных сосудов, а также сам процесс перевязки этими нитями с целью предупреждения или остановки кровотечения и для наложения лигатурного шва.
(7) По всей видимости, тиф. Разумеется, только серологическая реакция могла бы подтвердить это - Серологическая реакция — это диагностический метод исследования, основанный на специфическом взаимодействии антигенов и антител. В отличие от микроскопического исследования, такая методика не позволяет увидеть возбудителя, а показывает реакцию организма на его вторжение, что даёт возможность определить болезнь.
(8) где она стажировалась, уполномоченные врачи - Врачи, аккредитованные при Бюро гражданства и иммиграции в странах Британского Содружества.
