По алее звенящей струны

Балериной на тоненьких стрелочках
убегающих в Завтра часов
удержись, моя милая девочка,
балансируй под натиском снов.
Пусть придумано много и вымысел
захватил половину тебя.
Пусть дорогу твой Некто не вымостил
и камин загрустил без огня.
Сердце мало свиданьями тешилось,
и теперь каждый шаг - наизусть...
Не жалей же о том, что не сделалось -
это в прошлом уже. Ну, и пусть ...
Пусть не кажется время невежливым.
Его ход - на твоей стороне.
Ты мгновенья в себе не удерживай,
отпусти - обернутся вдвойне.
Слёзы грусти и ночи в страданиях,
тяжкий груз недосказанных слов
отольются на новых свиданиях
силой к яви стремящихся снов.
И покуда вращаются стрелочки,
как бы сны за тобой не гнались,
удержись, моя милая девочка.
Удержись, удержись.
Удержись....
                                    удержись
                   Автор: Ткаченко Алексей

.. мы еле поспевали за Владом. И пялились на иллюзорный цирковой мир. А Влад весело размахивал руками. И подпрыгивал на ходу.

– Я сделаю гениальный репортаж! – взахлёб убеждал он. – Об одной маленькой циркачке. Ее совсем не видно в мире. Она легко теряется в нём. Настолько она мала. Но когда она выбегает на арену. Когда легко и свободно взлетает под купол цирка. Весь мир блекнет, тускнеет. По сравнению с ней. И уже никого не видно в мире.

Кроме неё.

– Уже не влюблён ли ты, мой друг? – я внимательно посмотрел на разрумянившегося Влада. Но он не расслышал меня. Или просто не захотел отвечать.

Мы заняли свои места. И я с недоверием ждал появления этой чудо - циркачки. Я был уверен, что ничего чудесного не увижу. Что это очередное увлечение моего чересчур влюбчивого товарища.

– Сейчас её выход, – зашептал он.

И мы уставились на арену. И Гришка даже перестал шелестеть обёртками от конфет. Скорее, от уважения к Владу. Чем от желания увидеть его очередное увлечение.

В чём я сразу же убедился – она была, действительное слишком мала. И совсем незаметна. Бестелесна, что ли. И мне показалось, я могу протянуть руку. И она легко запрыгнет на мою ладонь. Приподнимется на цыпочки.

А я, совершенно не чувствуя тяжести, смогу пронести её через весь цирк, весь город, весь земной шар. Она, казалось, совсем потерялась на этой огромной нелепо разукрашенной арене. И только серебряный купальник вызывающе светился в темноте.

– Её, действительно, не видно, – шепнул я.

И она взметнулась вверх. И я даже не успел заметить, как это произошло. Словно она взмахнула крыльями. И очутилась уже там, на головокружительной высоте. Которую я не любил. И, если честно, боялся. А она бесстрашно летала и кувыркалась там. Резко опускалась вниз и тут же взмывала под купол. И мне на миг показалось, насколько мы все малы перед нею, бессильны и неуверенны…

– Интересно, а в постели она вытворяет такое же? – Влад облизал свои пересохшие губы.

Как ни странно, но меня этот вопрос тоже заинтересовал. И я потянулся через Грешку к Владу. И так же возбуждённо зашептал:

– Бьюсь об заклад, что в постели она способна на столько же, на сколько и мраморная статуя. Слишком много энергии отдаёт на арене.

Влад упрямо покачал головой. И протянул руку.

– Спорим?
– Гришка, ты подключаешься? – спросил я своего толстого друга.

Он отчаянно замахал руками. И его очки от возмущения сползли на кончик носа.

Мы расхохотались. И Влад хитро подмигнул мне. И довольно потёр руки в предвкушении разрешения спора.

– Не волнуйся, старик, я тебе всё честно доложу.

И его уверенный тон почему - то привёл меня в бешенство. Но я, сдерживая себя, протянул руку. И Гришка разбил наши ладони, промямлив:

– Вообще - то, это как - то… Ну, в общем, ну не хорошо…
– За тобой, Паганини, бутылка шампанского, – заключил Влад.

А я поймал себя на мысли, что этим спором мне в первую очередь захотелось почему - то унизить эту маленькую циркачку. Наверно, потому, что сегодня своим бесстрашием она сегодня унизила меня.

Сразу же после представления мы уже топтались у выхода. Она заметила нас и долго бесцеремонно оглядывала каждого с ног до головы. Словно выбирала товар. А я с удовольствием отметил про себя, что она совсем некрасива. И издалека выглядит гораздо привлекательней. Лохматые рыжие волосы. И на носу – куча веснушек. И губы её не были пухлыми и алыми. И профиль не отличался античным совершенством. И щёки не горели румянцем. И глаза – совсем невыразительные и совсем не большие. И их цвет… Их цвет был какой - то странный. Я впервые столкнулся с таким цветом глаз. Настолько светло - коричневый, ну прямо до желтизны. Цвет янтарных камешков, которые я когда - то в детстве так любил собирать у моря. Я поразился, как мог Влад обратить на неё внимание. Влад – красавец и эстет по натуре. Любитель грудастых и длинноногих девиц с совершенными формами.

Чистюля и аккуратист. А эта циркачка отличалась даже некоторой небрежностью в одежде. В стоптанных сандалиях и не глаженой майке. Она даже походила на мальчишку. Хотя в глубине душа я не мог не отметить, что в ней было что -т о от маленького кудрявого ангелочка. Невинного и наивного. Хотя о ее наивности и невинности можно было еще долго спорить.

– Меня зовут Капитолина. Можно просто – Капа, – и она протянула руку. Ее имя меня убило окончательно.
– К-к-как? – почему - то заикаясь переспросил Гришка.
– Капитолина. Капа. Вас что - то удивляет?

Честно говоря, меня удивляло всё.

– А это – Гришка. Он – архитектор, – представил нашего друга Влад.
– Будущий, – покраснел до корней волос Гришка. И от неловкости достал какую - то мятую и растаявшую конфету. И протянул Капе. – Хочешь?
– С удовольствием, – она зашелестела фольгой. И тут же её проглотила. Не удосужившись вытереть шоколад у уголков губ. А я про себя отметил, что у неё к тому же неровный и искусанные ногти. Истеричка, неврастеничка. Сделал я вывод.
– А это… Это Николай… Никколо. Можешь звать его Паганини.
– Он – будущий музыкант, – продолжила за Влада Капа. Хитро сощурив янтарные глазки.
– Ты случайно по совместительству не телепатка? – съязвил я.
– Увы, – она развела маленькими ладошками. – Просто нужно быть круглой дурой, чтобы не догадаться.

Влад рассмеялась.

– Ну, да для музыканта главное – длинные волосы.
– Длинные пальцы, – нахмурился я.

Капа вздохнула.

– А я, если честно, обожаю лысых. Ну зачем мужику длинные волосы? Если они уже есть у женщин. Жаль, что среди вас нет лысых.

Среди нас, действительно, не было лысых. И мы пожалуй об этом нисколечко не жалели.

– А в ней что-то есть, – неожиданно выдавил Гришка, когда Капа скрылась за углом дома.

От Гришки я такого не ожидал. И покрутил пальцем у виска.

– По - моему, она – круглая дура.
– Ты ни черта не понимаешь в женщинах, – хлопнул меня Влад по плечу. – Но поверь, Паганини, не научившись разбираться в женщинах, ты никогда не разберёшься в музыке. Потому что и то и другое – прекрасно.

Сам же Влад, по - моему, не разбирался ни в том, ни в другом. Просто и то, и другое несли ему удовольствие. А от удовольствия отказаться было выше его сил.

Не знаю, как это случилось. И почему. Но на следующее же утро я уже сидел в кресле. Над подбородком, подвязанным белой простынёй, и над моими длинными густыми волосами колдовал парикмахер. А колдовать было вовсе несложно.

– Вы уверены, молодой человек, что нужно уничтожить всю вашу красоту?

Я молча кивнул.

– Жаль, жаль, – протянул он. – У вас такой великолепный густой волос, – со знанием дела сказал он.

Я кивнул в знак согласия.

– Мне тоже нравится.
– Вот видите, – с надеждой воскликнул он, – вовсе необязательно…
– Это дело принципа, – уже решительно перебил я его.

Он печально вздохнул. И включил машинку.

                                                                                                          из повести Елены Сазанович - «Циркачка»