Яблочки наливные
Стоит, как вкопанная.
Цветки огромные
Цветёт изломанная
А я бездомная.
Клетушки тесные,
И кактус светится.
Места известные
С мечтой не встретиться
Сижу под ветками
Нет, не забвения.
Не думать клетками
Хочу. Смирения.
Под яблоней
Стукалова Ольга Александровна
Дед строго глядит на меня со своей последней фотографии. Он сидит на печке – за спиной на жёрдочке связки лука. Справа лампочка, слева подушка. Снимал профессионал, Николай Коледа, и потому бабки - соседки восхищаются: «Живой Василь!» И добавляют: «Але ж як памер, дык і ўсіх сваіх любоўніц з сабой забраў!»
Тут же припоминают и его беспримерную жестокость по отношению к бабушке. После того как она облила помоями не ту даму его сердца и вскоре, вероятно, от этой оплошности заболела, дед, уходя из дому в самые морозы, оставлял двери распахнутыми настежь. Дети были в школе. С жаром, в поту, она вставала и, держась за стену, чтобы не упасть, пошатываясь, шла их закрыть.
Фотография бабушки рядом. Она, в тёмном платочке, склонилась над столом, режет сало. На отрывном календаре над её головой четкая дата – 14 ноября. Рядом с буханкой хлеба газета «Правда». Текст передовой тоже можно разобрать.
Снимок того же автора – Николая Коледы.
Однажды, рассказывала мама, дед даже чуть не застрелил бабушку. Они были где - то в беседе – какое чудесное слово, так и представляется неторопливое и уважительное общение, – и там дед, мастер на всякие штуки, неожиданно погасил лампу. Когда, после веселого гомона и женских вскриков, лампу опять зажгли, деду показалось, что бабушка выглядит несколько более растрёпанной, чем до этого. Тем более что сидела рядом с очень видным мужиком. Дед тут же взвился, выдернул ее из застолья и поволок домой.
Уже в сенях приложил с необычной силой и злостью. Она юркнула на печь, к малым ещё детям. Он за ружьё, патроны в патронник, и к ней. Бабушка не дрогнула: «Стреляй! Не трэба мне такая жызня!» Щёлкнули взводимые курки.
Спросонья, рассказывала мама, она ничего не могла понять, а когда сообразила, то закричала диким голосом и, схватившись за стволы, изо всех сил детских сил толкнула отца. Он стоял на узкой лавке возле печи и, потеряв равновесие, упал на спину, не выпуская ружья.
То ли он нажал на спуск, то ли курки сами спустились от сотрясения, но прогремел двойной выстрел. Все застыли – мгновенно протрезвевший дед на земляном полу, бабушка с проснувшимися детьми на печке. Тут заплакала в колыбели у кровати самая младшая девочка.
Шесть человек помещались в одной хатке на три окна. Сейчас только в горнице в два раза больше. Русская печь стояла слева у входа, за ней впритык две кровати, лавка у стены, напротив нее стол, несколько стульев, стол - шкафчик под окном напротив печи – для посуды и приготовления пищи. Сундук с одеждой стоял в сенях. Больше никакой мебели не было.
Бабушка осторожно спустилась с печки. Держась за юбку, за ней сползла и мама. Поза отца, лежащего на полу с ружьём, направленным в потолок, показалась ей почему - то очень смешной. Задыхаясь от смеха, она упала на кровать.
Только затихла, обессиленная, измученная смехом, как разразилась рыданьями.
Но после этого она отца уже никогда не боялась. единственная изо всей семьи.
Да и он, говорят, больше всего любил её.
из книги - Валерия Липневич - «В КРЕСЛЕ ПОД ЯБЛОНЕЙ»