Над обрывом
Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоём.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоём.
Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.
Машины ехали в центре
к бане по трём мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жужжал.
Холмы (отрывок)
Автор: Иосиф Бродский
"РАСПРЯГАЙТЕ,БРАТЦЫ,КОНИ" - странную казацкую песню исп.ансамбль темнокожих студентов из Краснодара " Маруся" на шоу в 2014 г
Пели не по-русски. Способности функционала позволяли мне понимать чужой язык как родной, но вот поэтического перевода не обеспечивали.
А что пели не на русском… так трудно было бы ожидать иного от десятка чернокожих мальчишек и девчонок.
Им было, пожалуй, от семи до двенадцати лет, мальчишки — в шортах, девочки в шортах и маечках, все босиком — у нас так беззаботно без обуви даже в деревне не походишь, быстро найдёшь ржавые гвозди и битые бутылки.
Кое - кто чуть светлее, кое - кто чёрный до фиолетовости, но все дети, бесспорно, были чистокровными неграми.
Детей сопровождала молодая девушка, тоже чернокожая, с пухлыми, навыкат, губами, но одетая в лёгкое ситцевое платье в цветочек, которое ожидаешь увидеть на девушке из глухого русского села.
В руках у девушки был букет цветов — очень официальный, четыре алые розы в целлофане.
Я так и встал как вкопанный.
Это что ещё за мир? Заселённая неграми Россия? О, какая неожиданная и радикальная национальная идея!
Девушка увидела меня и дружелюбно помахала рукой. После чего воскликнула:
— Дети! Раз - два - три!
Дети перестали галдеть и носиться кругами.
Это был какой-то очень хитрый способ передвижения, девушка шла по тропинке, а дети носились вокруг, будто обезумевшие планеты, норовящие сойти с орбиты, но при этом всё - таки продвигались примерно в одном направлении.
Но теперь они сбились в более - менее неподвижную кучку и, белозубо улыбаясь, разноголосо завопили:
— Травствуйте!
— Здравствуйте!
— Здрасте!
— Сраствуйте!
И даже:
— Расте!
Самая маленькая девочка не в лад, но зато более чисто пискнула:
— Привет!
Я выдавил немного натужную улыбку и воскликнул:
— Привет! Здравствуйте!
Видимо, ритуал знакомства был исполнен, и дети тут же разлетелись в разные стороны.
Девушка осталась стоять, видимо, дожидаясь меня. Я подошёл ближе.
— Здравствуйте! — на чистом русском, хотя и с акцентом, произнесла негритянка. — Мы вам не мешаем? Своим гвалтом?
— Нет, нет, ничего, — запротестовал я. — Дети! Как могут дети мешать, очень люблю детей!
— Ох, это не дети, это ироды. — Девушка картинно утёрла со лба несуществующий пот и засмеялась. — Маша. Марианна Сейласи.
— Кирилл.
— Они с Берега Слоновой Кости, — чуть приглушив голос, сказала Марианна. — Неделя как приехали.
— А! — Я сообразил, что, по мнению девушки, должен был что-то понять. — Ясно. Ну как им Москва?
— В восторге, конечно. Мы сейчас с ними пели песенку про Москву. Вы знаете французский?
— Так это французский был? — удивился я. —
Туристы? С Берега Слоновой Кости? Да уж…
Беженцы? Вот это более вероятно.
Только что это за Россия и Москва, где принимают беженцев из самых задрипанных африканских стран?
Всё интереснее и интереснее.
В задумчивости я двинулся дальше.
Попадись мне теперь навстречу компания из старых японцев или беременных полинезиек, я бы уже не удивился.
Но больше встреч не было.
Зато тропинка из натоптанной превратилась в утрамбованную, потом — в вымощенную камнем, а ещё метров через сто — в асфальтированную дорожку.
Вдоль неё то тут, то там стояли фонари на невысоких столбиках. Грубоватые, чугунные, но с чистыми и целыми стёклами.
Да уж. Это не моя Москва.
А потом я вышел к дороге — ровной, двурядной, бетонной полосе.
От парка её отгораживала невысокая, по пояс, изгородь из металлической сетки, похоже, чтобы зверюшки не попадали под машины.
С другой стороны шли рядком бетонные столбики вроде тех, что устраивают на горных дорогах.
Для людей в изгороди была калитка на щеколде, за которой пешеходная «зебра» вела через дорогу к маленькой, чистенькой асфальтированной площадке: зелёные деревянные скамеечки, массивные каменные урны, парапет с вертящейся на подставке смотровой трубой.
Нормальная обзорная площадка. Я такие видел. Только не в России.
Как завороженный я открыл калитку, вышел, аккуратно закрыл дверцу за собой, перешёл через дорогу (машин не было, хотя откуда-то издалека доносился удаляющийся гул).
Сразу за площадкой был обрыв. И — Москва.
Что это за место? Воробьёвы горы?
Да нет, не похоже… скорее… я сориентировался по шпилю Останкинской башни и чёткому силуэту Кремля.
Провалиться мне на этом самом месте, сверзиться с холма (а ничего так себе холмик!) в текущую метрах в двадцати внизу речушку — я стою ровно там, где стоял бы, проделав этот путь в нашем мире!
То есть в районе станции метро «Алексеевская».
Несуразица!
Ну, что разброса между географическим положением моей башни в двух мирах нет, так это ничего. Видимо, случается.
Страннее другое. Москва здесь местами всё - таки похожа на мою Москву.
Но при этом рельеф местности кардинально отличается.
Скажете, чему удивляться, если кое - где и воздух для дыхания негоден, и луны на небе нет?
А вот тому и удивляться! Как мог на совершенно другой местности вырости почти такой же город?
Воткнуть в центр Москвы здоровенные холмы — и при этом получить Кремль и Останкинскую башню, такие же и на тех же местах?
Не могло такого быть!
С какого перепугу Дмитрий Донской велел бы строить Кремль, главную крепость княжества, под такими холмами, фактически — под горой?
Вот тут бы, где я стою, и возвёл, на страх всему татаро - монгольскому игу.
Да и Хрущёв не только на кукурузу и совмещённые санузлы за рубежом польстился.
Во всём мире помпезные телевышки ставят на холмах, если уж те случились в столице.
Нет, странно это…
Бросив гадать, я подошёл к смотровой трубе. Интересно, это какой тип?
Бывают такие, где блокируется движение, пока не бросишь монетку. Смотри себе в одну точку, пока не надоест…
А есть и более суровые, там сама подзорная труба перекрывается изнутри заслонкой.
Эта труба оказалась совершенно бесплатной.
В ней даже щели для монетки не было предусмотрено. Я приник к окуляру и стал жадно обозревать город.
Кремль. Вроде бы совершенно обычный. Так… что там у нас на башнях… ну-ка, ну-ка…
Звёзды. Красные, рубиновые. Что ж, начинает вырисовываться рабочая гипотеза… Я поискал государственный флаг — и гипотеза была стёрта.
Бело - сине - красный. «БеСиК», как запоминают цвета полос ленивые школьники.
Никаких красных полотнищ с серпами и молотами.
Даже жаль! Я уж было решил, что оказался в какой-то коммунистической утопии, выжившей вопреки всей исторической логике.
Так, смотрим дальше.
Манежная площадь… это что же, она у нас вся зелёненькая, с цветниками и зонтиками летних кафе, и это в самом центре города?
Так - так… Где у нас… ну, допустим, памятник Петру Первому, бывший при рождении памятником Колумбу?
Я поводил трубой по Москва - реке и ничего ужасного не обнаружил.
А где «Шашлык»?
Я нашёл Тишинскую площадь. И даже на мгновение оторвался от окуляра, чтобы посмотреть в небо и с чувством сказать:
— Спасибо тебе, Господи!
Эта Москва явно начинала мне нравиться!
Мой взгляд жадно бегал по знакомым с детства московским улицам.
Вот Большой театр. Всё в порядке. Вот ЦУМ, тоже…
Нет, не тоже! Верхний этаж — всё сплошное стекло, что-то вроде ресторана с обзорной площадкой.
Василий Блаженный на месте. А это что за церковь? Явно старая.
Но в моём мире на месте этой церкви какое-то уродливое министерство…
Нет, так я далеко не уйду. Я перестал искать какие-то знаковые здания, а стал разглядывать центральные улицы.
Вскоре выявились основные отличия.
Больше старых зданий: и церквей, и дворцов, и просто старинных домов в центре. Но немало и того, что принято называть сталинской архитектурой.
Новостройки если и есть, то вписаны в общий ансамбль.
При этом окраины в общем-то не сильно изменились.
Полным - полно спальных районов с простенькими панельными домами… разве что зелени побольше и с дорогами получше, всюду какие-то крошечные парки и неожиданные развязки, не то чтобы нью - йоркского размаха, но солидные.
Машин много, пробок меньше. Очень часто попадаются бульвары и пешеходные улочки.
В общем, на воплощение коммунистической мечты не тянет, но в целом очень симпатично.
Вздохнув, я отпустил трубу. Достал сигареты, закурил.
Как-то нескладно. Что мы всё - таки будем делать с холмом?
Город, который я видел, словно бы игнорировал вздыбившийся почти в центре холм… вздыбившийся?
Я снова приник к окуляру. И стал изучать окрестности холма.
Да, так оно и было.
Холм, на котором я стоял, был словно выдвинут из земли чудовищной силой.
Выдвинут, вырван, выброшен вверх. И относительно недавно — город залечил раны, оборванные улицы либо изогнулись, обходя преграду, либо закончились в явно непредусмотренных архитектором местах.
Даже было заметно, что какие-то здания вблизи холма отреставрированы, а другие слишком новые, построенные уже после катаклизма.
На месте руин? Вероятно, да.
А речушка, протекающая под холмом? Яуза? Нет, расстояние не то. Видимо, в моём мире этой реки нет совсем.
— Землетрясение, — сказал я. — Наверное.
В том-то и дело, что «наверное».
Не слыхал я про землетрясения такой силы, чтобы поднять из земли такой огромный участок, опоясать его оврагом, пустить новую реку по периметру.
Может быть, градостроители тренировались? Готовились к переносу сибирских рек на юг, вот и соорудили в центре Москвы парк.
Тоже гипотеза ничуть не хуже других.
Всё, дальше гадать непродуктивно. Надо спускаться с холма, очевидно — по дороге.
Идти в город и там уже выяснять, куда я попал и что здесь происходит.
-- из фантастического романа Сергея Васильевича Лукьяненко - «Черновик»
