Технические процессы театра «Вторые подмостки»

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Литература и Жизнь

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

Предположим ..

Танцуют две змеи, красиво, отрешённо,
Блестящие свои расширив капюшоны,
Друг другу, показав раздвоенные жала,
Глядят теперь в глаза. Два взгляда – два кинжала.

Придётся гарцевать – всем зрителям на зависть.
Придётся танцевать, свиваясь, развиваясь,
Порой сплетаться в жгут, синхронно вновь качаться...
И сладостная жуть их сковывает часто.

Замрут они на миг, потом плясать продолжат.
Им танец в кровь проник, он вечно длиться должен.
Рунический узор у каждого на теле.
Бояться не позор, когда укус смертелен.

Их мир огнём горит, спирально перекручен,
Но найден верный ритм мелодии беззвучной.
Они попали в такт. Они во власти танца.
Никак, уже никак друг с другом не расстаться.

                                                                           Танцуют две змеи
                                                                                Автор: Ника

Между вами, господа (обратимся мы с речью к этим достопочтенным людям), есть довольно много людей грамотных; они знают, как изображалось счастье по древней мифологии: оно представлялось как женщина с длинной косой, развеваемою впереди её ветром, несущим эту женщину; легко поймать её, пока она подлетает к вам, но пропустите один миг — она пролетит, и напрасно погнались бы вы ловить её: нельзя схватить её, оставшись позади. Невозвратен счастливый миг.

Не дождаться вам будет, пока повторится благоприятное сочетание обстоятельств, как не повторится то соединение небесных светил, которое совпадает с настоящим часом. Не пропустить благоприятную минуту — вот высочайшее условие житейского благоразумия. Счастливые обстоятельства бывают для каждого из нас, но не каждый умеет ими пользоваться, и в этом искусстве почти единственно состоит различие между людьми, жизнь которых устраивается хорошо или дурно. И для вас, хотя, быть может, и не были вы достойны того, обстоятельства сложились счастливо, так счастливо, что единственно от вашей воли зависит ваша судьба в решительный миг. Поймёте ли вы требование времени, сумеете ли воспользоваться тем положением, в которое вы поставлены теперь, — вот в чём теперь для вас вопрос о счастии или несчастии навеки.

В чём же способы и правила для того, чтоб не упустить счастья, предлагаемого обстоятельствами? Как в чём? Разве трудно бывает сказать, чего требует благоразумие в каждом данном случае?

Положим, например, что у меня есть тяжба, в которой я кругом виноват. Предположим также, что мой противник, совершенно правый, так привык к несправедливостям судьбы, что с трудом уже верит в возможность дождаться решения нашей тяжбы: она тянулась уже несколько десятков лет; много раз спрашивал он в суде, когда будет доклад, и много раз ему отвечали «завтра или послезавтра», и каждый раз проходили месяцы и месяцы, годы и годы, и дело всё не решалось.

Почему оно так тянулось, я не знаю, знаю только, что председатель суда почему - то благоприятствовал мне (он, кажется, полагал, что я предан ему всей душой). Но вот он получил приказание неотлагательно решить дело. По своей дружбе ко мне он призвал меня и сказал: «Не могу медлить решением вашего процесса; судебным порядком не может он кончиться в вашу пользу, — законы слишком ясны; вы проиграете всё; потерею имущества не кончится для вас дело; приговором нашего гражданского суда обнаружатся обстоятельства, за которые вы будете подлежать ответственности по уголовным законам, а вы знаете, как они строги; каково будет решение уголовной палаты, я не знаю, но думаю, что вы отделаетесь от неё слишком легко, если будете приговорены только к лишению прав состояния, — между нами будь сказано, можно ждать вам еще гораздо худшего.

Ныне суббота; в понедельник ваша тяжба будет доложена и решена; долее отлагать её не имею я силы при всём расположении моём к вам. Знаете ли, что я посоветовал бы вам? Воспользуйтесь остающимся у вас днём: предложите мировую вашему противнику; он ещё не знает, как безотлагательна необходимость, в которую я поставлен полученным мной предписанием; он слышал, что тяжба решается в понедельник, но он слышал о близком её решении столько раз, что изверился своим надеждам; теперь он ещё согласится на полюбовную сделку, которая будет очень выгодна для вас и в денежном отношении, не говоря уже о том, что ею избавитесь вы от уголовного процесса, приобретете имя человека снисходительного, великодушного, который как будто бы сам почувствовал голос совести и человечности. Постарайтесь кончить тяжбу полюбовною сделкой. Я прошу вас об этом как друг ваш».

Что мне теперь делать, пусть скажет каждый из вас: умно ли будет мне поспешить к моему противнику для заключения мировой? Или умно будет пролежать на своём диване единственный остающийся мне день? Или умно будет накинуться с грубыми ругательствами на благоприятствующего мне судью, дружеское предуведомление которого давало мне возможность с честью и выгодою для себя покончить мою тяжбу?

Из этого примера читатель видит, как легко в данном случае решить, чего требует благоразумие.

«Старайся примириться с твоим противником, пока ещё не дошли вы с ним до суда; а иначе отдаст тебя противник судье, а судья отдаст тебя исполнителю приговоров, и будешь ты ввергнут в темницу и не выйдешь из неё, пока не расплатишься за всё до последней мелочи» (Матф., глава V, стих 25 и 26).

                                                                                                                              Русский человек на rendez-vous (Отрывок) (*)
                                                                                                                                        Автор: Николай Чернышевский
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Русский человек на rendez - vous (фр.) -  Rendez - vous, букв. приходите, явитесь. Преимущественно любовное. Заклинаю Вас, приходите сегодня вечером, как стемнеет, на наше место, что в парке у ручья. Ваша N. ( в данном контексте  просьба является  лишь иллюстрацией)) к заголовку произведения )

Литература и Жизнь

Отредактировано ОЛЛИ (2024-03-23 16:07:45)

0

2

Советский эпос в переводах на чешский  (идея ©️)

Тишины не нарушая,
Не тревожа сна,
Ходит светлая большая
По небу луна.

Сколько раз она садилась
Ночью в голубом,
Сколько раз она светилась
Прежде над холмом...

Дни мелькают птиц быстрей,
А тебя всё нет.
Не лаская и не грея,
Льётся лунный свет.

Знаю всё, но мне не спится
При такой луне...
Я хочу тебе присниться
Хоть в коротком сне.

Я хочу тебе присниться
Хоть в коротком сне.

                                   Я хочу тебе присниться (Песня)
                                   Исполнитель: Ружена Сикора

        Сцена на кладбище, которая может ввести в зону психологического дискомфорта (!)

МОЕЙ ЖЕНЕ. КОТОРАЯ БЫЛА ПРАВА

          В этой  комнате, в этой узенькой  лодке, я отплывал к неведомым берегам
самостоятельной холостяцкой жизни.

     Я принял душ, смывая щекотливый осадок Галиных хлопот, налёт автобусной
влажной тесноты, коросту многодневного застолья.

     Настроение  заметно  улучшилось. Холодный душ подействовал  как  резкий
окрик.

     Я вытерся, натянул гимнастические брюки и закурил.

     В коридоре раздавался  стук шагов. Где - то  звучала  музыка. Под  окнами
шумели грузовики и бесчисленные мопеды.

    Я улёгся поверх одеяла,  раскрыл  серый томик Виктора Лихоносова. Решил
наконец выяснить,  что  это за деревенская  проза?  Обзавестись своего  рода
путеводителем...

     Читая, я незаметно  уснул.  Проснулся  в  два ночи. Предутренний летний
сумрак заливал комнату. Уже можно было сосчитать листья фикуса на окне.

     Я решил спокойно всё обдумать. Попытаться рассеять ощущение катастрофы,
тупика.

     Жизнь  расстилалась  вокруг  необозримым  минным  полем.  Я находился в
центре.  Следовало  разбить это поле на участки и браться за дело. Разорвать
цепь  драматических обстоятельств. Проанализировать  ощущение краха. Изучить
каждый фактор в отдельности.

     Человек  двадцать  лет  пишет  рассказы.  Убеждён,   что  с  некоторыми
основаниями  взялся  за  перо.  Люди,   которым   он  доверяет,  готовы  это
засвидетельствовать.

    Тебя не  публикуют, не  издают. Не  принимают  в свою компанию. В  свою
бандитскую шайку. Но разве об этом ты мечтал, бормоча первые строчки?

    Ты  добиваешься справедливости?  Успокойся, этот фрукт здесь не растёт.
Несколько  сияющих истин должны были изменить мир к лучшему, а что произошло
в действительности?..

     У тебя есть десяток читателей. Дай Бог, чтобы их стало ещё меньше...

    Тебе не платят - вот что скверно.  Деньги - это  свобода, пространство,
капризы... Имея деньги, так легко переносить нищету...

    Учись  зарабатывать их,  не  лицемеря.  Иди  работать  грузчиком,  пиши
ночами. Мандельштам говорил, люди сохранят всё, что им нужно. Вот и пиши...

     У тебя есть к этому способности - могло и не быть. Пиши, создай шедевр.
Вызови  душевное  потрясение  у  читателя.  У   одного - единственного  живого
человека... Задача на всю жизнь.

     А  если не  получится?  Что  ж, ты сам  говорил, в  моральном отношении
неудавшаяся   попытка   ещё    благороднее.   Хотя   бы   потому,   что   не
вознаграждается...

     Пиши, раз уж взялся, тащи этот груз. Чем он весомее, тем легче...

    Тебя  угнетают  долги?  У  кого  их не было?!  Не  огорчайся.  Ведь это
единственное, что по - настоящему связывает тебя с людьми...

     Оглядываясь, ты  видишь  руины?  Этого можно  было ожидать. Кто живёт в
мире слов, тот не ладит с вещами.

     Ты  завидуешь любому, кто называет  себя писателем. Кто может,  вытащив
удостоверение, документально это засвидетельствовать.

     Но что же пишут твои современники? У писателя Волина ты обнаружил:

     "...Мне стало предельно ясно..." И на той же странице:

     "...С  беспредельной  ясностью Ким  ощутил..." Слово  перевёрнуто вверх
ногами.   Из   него   высыпалось    содержимое.   Вернее,   содержимого   не
оказалось. Слова громоздились неосязаемые, как тень от пустой бутылки...

     Ах, не о том, не о том зашла речь!.. Как надоели вечные твои уловки!..

     Жить невозможно. Надо либо жить, либо писать. Либо слово, либо дело. Но
твоё дело -  слово.  А всякое Дело с заглавной буквы тебе ненавистно. Вокруг
него - зона  мёртвого  пространства. Там гибнет  всё,  что  мешает делу. Там
гибнут надежды,  иллюзии, воспоминания.  Там  царит  убогий,  непререкаемый,
однозначный материализм...

    И снова - не то, не то...

    Во  что ты  превратил  свою жену?  Она  была  простодушной, кокетливой,
любила веселиться.  Ты  сделал  её ревнивой,  подозрительной и  нервной.  Её
неизменная  фраза:   "Что  ты  хочешь   этим  сказать?"   -  памятник  твоей
изворотливости...

     Твои  безобразия  достигали  курьёзов. Помнишь, как ты  вернулся  около
четырёх ночи и стал расшнуровывать ботинки. Жена проснулась и застонала:

    - Господи, куда в такую рань?!.
     - Действительно, рановато, рановато, - пробормотал ты.

    А потом быстро разделся и лёг... Да что тут говорить...

     Утро. Шаги,  заглушаемые алой ковровой дорожкой. Внезапное  прерывистое
бормотание  репродуктора.  Плеск  воды  за  стеной.  Грузовики  под  окнами.
Неожиданный отдалённый крик петуха...

    В детстве  лето  было озвучено гудками паровозов.  Пригородные  дачи...

Запах вокзальной гари и нагретого песка... Настольный теннис  под ветками...

Тугой  и  звонкий стук мяча...  Танцы  на веранде (старший брат доверил тебе
заводить патефон)...  Глеб Романов... Ру - жена Сикора... (*)"Эта  песня  за  два
сольди, за два гроша...", "Я тобою в Бухаресте грезил наяву...".

     Выжженный  солнцем  пляж...  Жесткая осока...  Длинные  трусы  и  следы
резинок на икрах... Набившийся в сандалии песок...

    В дверь постучали:

     - К телефону!
     - Это недоразумение, - говорю.
     - Вы - Алиханов?

     Меня проводили в комнату сестры - хозяйки. Я взял трубку.

    - Вы спали? - поинтересовалась Галина.

    Я горячо возразил.

    Я  давно  заметил,  что  на  этот  вопрос  люди  реагируют  с  излишней
горячностью.  Задайте человеку вопрос: "Бывают ли у тебя запои?" - и человек
спокойно ответит  - нет. А  может быть,  охотно согласится. Зато вопрос  "Ты
спал?"  большинство  переживает  чуть  ли  не как оскорбление.  Как  попытку
уличить человека в злодействе...

     - Я договорилась насчёт комнаты.
     - Вот спасибо.
     - В деревне Сосново. Пять минут от турбазы. Отдельный вход.
     - Это главное.
     - Хозяин, правда, выпивает.
     - Ещё один козырь.
     - Запомните фамилию - Сорокин.  Михаил Иваныч... Пойдёте через  турбазу
вдоль оврага. С горы уже деревню видно.  Четвёртый дом... А может, пятый. Да
вы найдёте. Там свалка рядом...
     - Спасибо, милая.

    Тон резко изменился.

     -  Какая  я  вам милая?! Ох, умираю... Милая...  Скажите  пожалуйста...
Милую нашёл...

    В дальнейшем я не раз изумлялся этим  мгновенным Галиным преображениям.

Живое  участие,  радушие   и  простота   сменялись   крикливыми  интонациями
оскорблённого  целомудрия.  Нормальная  речь   -   визгливым  провинциальным
говором...

     - И не подумайте чего - нибудь такого!
     - Такого - никогда. И ещё раз - спасибо...

     Я отправился  на турбазу.  На этот раз здесь было  людно. Вокруг стояли
разноцветные автомашины. Группами и  поодиночке бродили туристы  в курортных
шапочках.  У  газетного  киоска  выстроилась  очередь.  Из распахнутых  окон
столовой  доносился звон  посуды  и  визг  металлических табуреток. Здесь же
резвилось несколько упитанных дворняг.

     На каждом шагу я  видел изображения  Пушкина. Даже  возле  таинственной
кирпичной   будочки  с  надписью   "Огнеопасно!".   Сходство   исчерпывалось
бакенбардами. Размеры их варьировались произвольно. Я давно заметил: у наших
художников имеются любимые объекты, где  нет предела размаху и  вдохновению.

Это в первую очередь - борода Карла Маркса и лоб Ильича...

                                                                                              из романа Сергея Довлатова - «Заповедник»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  Ру - жена Сикора - Ружена Владимировна Сикора (16 июня 1916 — 23 декабря 2006) — советская эстрадная певица чешского происхождения.   Ружена Сикора являлась  солисткой джаз - оркестра Всесоюзного радиокомитета, которым руководил Александр Цфасман, и одной из первых в стране включила в свой репертуар песни на языках народов мира.

Литература и Жизнь

0

3

В нашем сне появился чемодан

Проёмы, порталы, ворота,
Рассеянный призрачный свет,
Найти всё пытаешься что-то,
Чему и названия нет.
И в городе этом нездешнем
Ты тоже когда-то бывал,
Да только в заботах и спешке
Об этом всегда забывал.
Но сдвинется ось мирозданья,
И вновь повернется спираль,
И лишь уголочком сознанья
Ты отблеск поймаешь, но жаль -
Его удержать не успеешь -
Луч солнечный,след на песке...
Миры безнадёжно стареют,
Опять мы на новом витке...

                                                  Город снов
                                   Автор: Наталья Нечаенко

Таисия лежала на кровати и не отрываясь смотрела на эскиз картины, который она привезла с собой и поставила теперь у противоположной стены на раскладушке.

– Ты в жизни, Тася, не догадаешься, где починили наш чемодан.
– Самое главное, что починили! – сказала Таисия.
– В часовой мастерской!
– Это что, острота?
– Нет, правда. В чемоданной мастерской не оказалось ручек, их не завезли.
– Зато их завезли в часовую мастерскую. А в мастерской по ремонту чемоданов чинят часы. Прекрати врать! – рассердилась Таисия. И это в свою очередь рассердило Илларию:
– Когда в мастерской, где чинят сумки и чемоданы, нам отказали, мы пошли на автобазу…
– Я едва живая, – взмолилась Таисия, – замолчи. Я совсем не спала в этом душном поезде.
– Мы пошли на автобазу, – упрямо повторила Иллария.
– Для чего? – простонала Таисия.
– Чинить чемодан.
– Почему на автобазу? – съязвила Таисия. – Почему не в аптеку или городской суд?
– Мы пошли на автобазу! – закричала Иллария. – И оттуда нас послали в часовую мастерскую.
– Не ори! – в свою очередь вскричала Таисия. – Хватит!

Иллария поднялась с кресла, приблизилась к кровати, на которой лежала Таисия, и сказала тихо - тихо, почти шёпотом:

– Вот что я скажу тебе, моя любимая сестра, по большому секрету: в этом городе пылесосы, кастрюли и чемоданы чинят исключительно в часовой мастерской!

И прежде чем Таисия успела отреагировать, Иллария вышла из номера вместе со злополучным чемоданом…

Сидя за столом у себя в номере, Мешков читал какие-то бумаги, в которых цифр было больше, чем букв. В дверь постучали.

– Да! – крикнул Мешков.

Вошла Иллария, вместе с чемоданом, и остановилась у самого входа.

Мешков обернулся, увидел Илларию, перевёл взгляд на чемодан и испуганно вскочил.

– Не расстраивайтесь, – успокоила Иллария, – он присобачил ручку так крепко, что её ничем не оторвешь...   А к вам я по делу.
– По какому ещё делу! – Мешков по - прежнему был настороже.
– Таисия Павловна не верит, что чемодан починили в часовой мастерской. Вы не можете зайти к нам и подтвердить это?

Мешков облегчённо захохотал. Он смеялся долго и заразительно. Иллария тоже начала улыбаться. Потом Мешков резко оборвал смех и спросил:

– Какое это имеет значение, верит она или нет?
– Большое значение, принципиальное.

Светлые глаза Мешкова хулигански заблестели.

– А нельзя вашу сестру послать подальше?
– Нельзя. А кроме того, неприлично, – ответила Иллария.

Мешков продолжал веселиться:

– Давайте я возьму плоскогубцы, снова оторву ручку, и пусть ваша сестра побегает с чемоданом по городу.

Иллария оставалась совершенно серьёзной:

– Она не станет бегать, она пошлёт меня.

Эта сцена уже начинала Мешкову надоедать.

– Вам не кажется, что тогда, на перроне, подняв ваш чемодан, я совершил ошибку?
– Роковую! – продолжила Иллария. – Лучше бы вы прошли мимо.

Мешков усмехнулся:

– Порядочным родился.

Иллария тотчас согласилась:

– Порядочным всегда достаётся. Беспардонным нахалам живётся легче. Нахальство – второе счастье.
– Сейчас я выставлю вас за дверь и стану счастливым!
– Значит, вы не пойдёте к Таисии Павловне? – с отчаянием в голосе прошептала Иллария.

Мешков рванул мимо неё к выходу. Иллария побежала следом.

Мешков промчался по коридору, ногой распахнул дверь номера триста восемнадцать и закричал:

– Этот чемодан действительно починили в часовой мастерской по Садовой улице, дом сорок четыре!

Таисия приподнялась на постели:

– Что вы кричите? Какое мне дело, где починили этот чемодан. Вы его сломали, вы его и починили.

Мешков круто повернулся и исчез.

– Какой он внимательный и чуткий! – восхитилась Иллария.
– Ты всегда не разбиралась в людях, – уточнила Таисия. – Он хам и грубиян!

Иллария обиделась и горячо вступилась за Мешкова:

– Ты не права, ты его мало знаешь. Я с ним провела времени на два часа больше, чем ты!

                                                            из истории для театра, кино и чтения тоже Эмиля Брагинского - «Почти смешная история»

Литература и Жизнь

0

4

Кандальник «Фаберже»

Горчичные, чёрствые, плотные корки
на пальцах, ладонях и стельках ступней
от лет каторжанских, поистине горьких,
от трудных работ средь назначенных дней.

В холодных, угрюмых и людных бараках,
как в узеньких норах, пещерных мешках,
ютился бараном иль пятился раком,
слегка забываясь в кошмаривших снах.

Лесной или шахтовый быт и наряды
до нит износили одежды и дух,
внося безобразные, частые яды,
баланду в желудок и грохоты в слух.

Закованным ссыльняком, делавшим нормы,
о воле мечтал я, как будто века!
И вот вышел вмиг, как патрон из обоймы,
и пулею вдруг полетел, в облака...

                                                               О побывавшем на каторге
                                                               Автор: Алёшка Емельянов

С утра раннего в порту Одессы полицейское оцепление сдерживало громадную толпу провожающих – жён, которые навсегда теряли мужей, матерей, которые уже никогда не увидят сыновей, невест, которым суждено выплакать глаза по своим женихам, отсылаемым на сахалинскую каторгу. Сколько тут было слёз, истерик, выкриков, проклятий и заклинаний…

– Осади… осади назад! – покрикивали городовые.

«Ярославль» уже дымил у причала, иногда постанывая сиреной, словно желая поскорее оторваться от берегов. Наконец, портовые ворота распахнулись, в окружении конвоиров потянулась серая, галдящая, почти одноликая толпа арестантов. Слышалось надсадное бряканье кандалов, звон жестяных кружек у поясов, хохот и плач, матерная брань и нескромные прибаутки. Из толпы провожающих вырывались напутственные вопли:

– Сашенька, напиши сразу как приедешь!
– Никола, а ты сахарок не забыл ли?
– Поклон Юрке Жигалову, если его встретите.
– Сыночек, ждать буду… не помру без тебя…
– Осади! Осади назад!.. Я кому сказал?..

В этой громадной толпе, что растекалась сейчас по трапам и люкам, заполняя корабельные трюмы, были представители многих древнейших профессий: маравихеры – карманники, мокрушники – убийцы, блиноделы – фальшивомонетчики, торбохваты – базарные жулики, хомутники – душители, костогрызы – неопытные воришки, чердачники – похитители белья, самородки – взломщики несгораемых сейфов, сонники – кравшие у спящих пьяниц, лапошники – взяточники, фармазоны – продавцы стекляшек под видом бриллиантов, паханы – скупщики краденого, субчики – альфонсы и сутенеры, скрипушники – воры на вокзалах, маргаритки – мужчины-проститутки и педерасты, марушники – карманники по церквам и на кладбищах, шопенфиллеры – грабители ювелирных магазинов, халтурщики – ворующие из квартир, где имелся покойник, огольцы – дачные ворюги, наконец, в этой толпе были «от сохи на время» – воистину несчастные люди, невинно осуждённые. А надо всей этой нестройной шатией, над «шпаною» и «кувыркалами» (мелочью, недостойной внимания), гордо возвышались рецидивисты и в а н ы – повелители тюрем и каторг, слово которых – закон для всех и которые готовы «пришить» любого, кто не исполнит их каприза. Вокруг же иванов, подобно адъютантам вокруг генералов, суетились жалкие «поддувалы» – на всё готовые за пайку хлеба, всегда продажные, живущие крохами со стола своих озверелых суверенов…

– Шевелись, сволота поганая! – понукали конвоиры.

Клавдия Челищева и Жорж Оболмасов стояли в стороне, среди немногих пассажиров «Ярославля», ждущих посадки после погрузки арестантов, и, когда толпа каторжан миновала их, оставляя после себя дурной запах, Оболмасов сказал девушке:

– Ах, Клавочка! У меня определённые цели на Сахалине, потому в этой грязной массе преступных натур я усматриваю для себя лишь рабов для осуществления своих великих целей…

К пассажирам подошёл любезный жандарм:

– Дамы и господа, одну минутку терпения. Сейчас доставят ещё одного «самородка», после чего начнётся ваша посадка.

Подкатила коляска, в которой преступник был стиснут по бокам двумя охранниками. На голове «самородка» расползлась мятая бескозырка, бубновый туз на спине халата был чуть ли не бархатный, а кандалы излучали нестерпимый блеск, начищенные, видать, от тюремной тоски – ради пущего арестантского шика.

Оболмасов авторитетно пояснил Клавочке:

– Кандалы-то у него какие! Сверкают – словно бриллианты от фирмы «Фаберже»… Сразу видно особо опасного преступника. Такой и родную мать придушит. Сама природа озаботилась, чтобы начертать на его лице следы жестокости и самых грязных пороков.

Это было сказано по-французски, и, к удивлению пассажиров, арестант живо обернулся. Кратким, но выразительным взором он сначала окинул Челищеву, затем приподнял над головой свою бескозырку, отвечая Оболмасову на отличном французском языке:

– Вы бездарный физиономист! Исходя из внешности Сократа, Цицерон считал его глупейшим женолюбцем. Простите, мсье, но на вашем самодовольном лице я свободно прочитываю следы дегенерации. Впрочем, советую на досуге почитать научный трактат «О выражении ощущений», написанный вели…

Тут конвоиры дали ему тумака по шее:

– Топай, топай… ещё тары-бары разводит!

Арестант спокойно направился к трапу «Ярославля».

– Странный человек, правда? – спросила Клавдия.
– Интеллектуальная тварь, – ответил ей Оболмасов.

                                                                                                        из авантюрно - исторический романа Валентина  Пикуля - «Каторга»

Литература и Жизнь

0

5

Обнажённое очарование

Поэты переписанных эпох,
Так ярко отражённые в искусстве,
Вас в темя целовал, должно быть, бог,
Порывом послевкусий и предчувствий.

Смотрю на вас - вы бунта мастера.
Ваш непокой с прогрессом был в подспорье.
Поэт пером творит, как из ребра,
Свой лучший мир в дали от бед и горя.

Но в некий час влюблённые чтецы
На вдумчивых придворных ассамблеях
Переполняют храмы и дворцы,
Чтоб утопить вас в приторных елеях.

Чтоб вы с икон пронзали светлый путь
Идущих в рай униженных и сирых,
Которых можно просто обмануть
И быть у них в довольных командирах.

Смотрите как ужасна их судьба.
Раздавленные властным атрибутом
Они превозносили роль раба
И вечность расчленяли по минутам.

                                                     Поэты и фашизм (Отрывок)
                                                      Автор: Андрей Кондаков

— Вы позволите, синьорина? — произнёс тогда Колли, протягивая руку к свёрнутому в трубку листу, который лежал на диване возле девушки. — Мне не терпится взглянуть на ваш рисунок. Когда я его посмотрю...
— О, ради Бога, только не думайте, что это что–нибудь необыкновенное! — пролепетала синьорина Консальви, дрожащими руками разворачивая рисунок. — Я едва умею держать карандаш в руках... Я сделала лишь набросок, всего несколько штрихов, только чтобы передать свою мысль... вот...
— Она одетая?! — внезапно закричал Чиро Колли, как будто его неожиданно ударили, пока он рассматривал рисунок.
— То есть как... одетая? — с тревогой спросила оробевшая девушка.
— Нет уж, простите! — с жаром продолжал Колли. — Вы изобразили Жизнь в сорочке... ну, скажем, в тунике! Нет, нет, она должна быть обнажённой, обнажённой, обнажённой! Жизнь непременно должна быть обнажённой, милая барышня. Так–то!
— Простите, — прошептала, опустив глаза, синьорина Консальви. — Прошу вас, вглядитесь получше.

— Да я вижу, я все вижу, — отвечал с ещё большим жаром Чиро Колли. — Вы хотели изобразить самое себя, нарисовать свой портрет; но позвольте уж нам считать, что вы куда более прекрасны. А ведь это будет не только надгробный памятник, но и памятник искусства! Фигура эта, с вашего позволения, должна изображать Жизнь, которая вступает в брачный союз со Смертью. Коль скоро скелет в одежде, то Жизнь непременно должна быть обнажённой, нужно ли это долго объяснять? Да, совершенно обнажённой и прекрасной, любезная барышня, чтобы служить контрастом этому закутанному в саван мертвецу! Обнажённой, не так ли, Польяни? Обнажённой, не правда ли, синьора? Совершенно обнажённой, понимаете, синьорина? Я бы сказал, обнажённейшей. С головы до пят! Поверьте, иначе это будет походить на сцену в лазарете: он — в простыне, она — в халате... Ведь мы же создаём скульптуру, из этого и только из этого следует исходить!
— Нет, нет, извините меня, — проговорила синьорина Консальви, вставая одновременно с матерью. — С точки зрения искусства ваши доводы, очевидно, вполне убедительны, не спорю! Но то, что я хочу выразить, можно выразить только так, как я задумала. И если вы будете настаивать, мне придётся отказаться...
— Но почему, простите? Почему вы усматриваете в этой скульптуре саму себя, а не символ, не аллегорию, скажите на милость? Ведь то, что эта девушка красива, ещё не значит, простите...

А синьорина Консальви в ответ:

— И вовсе не красива, я знаю; но я хочу, чтобы это был не символ, а я, я сама, моя судьба, мои чувства, иначе я не могу. А затем подумайте и о том месте, где должен стоять памятник... Одним словом, я не могу согласиться.

Чиро Колли развёл руками и втянул голову в плечи.

— Предрассудки, — пробурчал он.
— Или скорее чувства, которые следует уважать, — поправила его девушка с мягкой, печальной улыбкой.

Наконец порешили, что оба скульптора условятся обо всём с комендаторе Сералли, после чего синьора Консальви и её дочь откланялись.

Когда они ушли, Чиро Колли повернулся на каблуках и, потирая руки, пропел: «Тра–ля–ра–ле–ро, тра–ля–ра–ле–ра!»

Неделю спустя Костантино Польяни направился к синьорине Консальви, чтобы пригласить её в студию, где он сможет сделать набросок её головы.

От комендаторе Сералли, близкого друга синьоры Консальви, он узнал, что Сорини, который прожил ещё три дня после несчастного случая на охоте, оставил невесте все свое весьма значительное состояние, унаследованное им от отца; вот почему и было решено воздвигнуть ему надгробный памятник, не считаясь ни с какими затратами.

Синьор Сералли пожаловался, что от всех забот, неприятностей и огорчений, которые обрушились на него из–за этого несчастного случая, он совершенно épuisé (Изнемогает (фр.).) и, надо сказать, что по натуре синьорина Консальви несколько emporté voilà (Здесь: увлекающаяся (фр.).), что усугубляет все эти огорчения, заботы и неприятности; слов нет, она, бедняжка, заслуживает всяческого сочувствия, но иной раз, прости Господи, может показаться, что ей даже нравится преувеличивать свои страдания. О, никто не спорит, это был ужасный choc (Удар (фр.).), поистине гром среди ясного неба! А какой он был чудесный человек, этот бедный Сорини! И какой красавец! А уж до чего влюблён в неё был!.. Он, конечно же, сделал бы её счастливой, эту славную девушку. Быть может, потому, он и умер...

Выходило, что Сорини был таким хорошим человеком и даже безвременно скончался лишь для того, чтобы досадить почтенному комендаторе Сералли...

И подумать только, синьорина Консальви не пожелала расстаться с домом, который её жених успел заботливо обставить, предусмотрев всё до мелочей. Прелестное гнёздышко, как выразился комендаторе Сералли, un joli rêve de luxe et de bien–être (Красивая мечта, сотканная из роскоши и комфорта (фр.).). Она приказала перевезти туда своё богатое приданое и проводила там большую часть дня; она не плакала, о нет! Но она терзала себя, предаваясь мечтам о своей брачной жизни, которая роковым образом оборвалась, даже ещё не начавшись.

Польяни действительно не застал дома синьорину Консальви. Горничная дала ему адрес её нового жилища на улице Порта Пинчана. По дороге Костантино Польяни размышлял о том мучительном и горьком наслаждении, какое несчастная невеста, ставшая вдовой ещё до свадьбы, должно быть, испытывает теперь, предаваясь — увы, неосуществимым! — мечтам о той жизни, в которой ей отказала судьба.

Эта новая мебель, выбранная с таким заботливым вниманием женихом и невестой и столь любовно расставленная в доме, который через несколько дней должен был принять своих молодых хозяев, — как много радостей сулила она им!

Заприте свою мечту в изящный ларец, а потом откройте его: вы испытаете при этом разочарование. Но тут этого не случилось: все предметы обстановки хранили, вместе со сладостными грёзами, и мечты, и обещания, и надежды. И какими, должно быть, жестокими казались несчастной невесте эти немые призывы обступивших её вещей!

— И это в такой день, как сегодня, — вздохнул Костантино Польяни.

В самом деле, в свежем, прозрачном воздухе уже ощущалось дыхание близкой весны; первое солнечное тепло пьянило душу.

О чём грезит, чем терзается в своём новом доме, чьи окна распахнуты навстречу этому весеннему солнцу, бедная синьорина Консальви? Как знать?

                                                                      из произведения Луиджи Пиранделло -  «Новеллы». Глава «Обнажённая жизнь» (Отрывок)

Литература и Жизнь

0