Этот дом с зеркалами ..
О зеркала, зеркала, зеркала.
Они везде, они сверкают и темнеют в этой зале. Они заставляют бледнеть и вздрагивать поэтов, которые летят сюда, чтобы блеснуть своими талантами или раствориться в их глади.
Порой хозяйку салона приходится ждать слишком долго. Но Поэту казалось, что она, как истинная ведьма, которая только притворяется ангелом небесным, и очень искусно притворяется, где - то скрылась, притаилась и следит за ним из своего укрытия.
Зачем? А кто может знать, зачем ей это нужно.
И он обречённо ждёт, пока она появится в голубом одеянии.
Почему-то вспомнился старый миф, о том, что герой, каким бы героем и сыном богов он ни был, может смотреть на неё только в зеркальный щит, чтобы сохранить самообладание, а то и жизнь саму. Но ему не приходится выбирать, потому что условие здесь ставит она, и правила игры у неё свои собственные.
Но попробовал бы кто-то из Мастеров, а уж тем более юнцов, не поддержать эту игру, не принять эти правила.
Он не пробовал, да и другим не советовал.
Впрочем, здесь никто советов и не спрашивает. Просто исполняют всё, что требуется.
Женщина, безумная гордячка...(Отрывок)
Автор: Любовь Сушко
— Нет, сэр, продолжайте. Что же вы сделали, когда узнали, что она сумасшедшая ?
— Джен, я был близок к полному отчаянию. Только остатки уважения к себе удержали меня на краю бездны. В глазах света я был, несомненно, покрыт бесчестьем, но перед собственной совестью я был чист, ибо до конца оставался в стороне от её преступной жизни и порочных страстей. И всё - таки общество связывало мое имя с её именем, и я соприкасался с ней ежедневно. Её тлетворное дыхание смешивалось с тем воздухом, которым я дышал, и я не могу забыть, что был некогда её мужем. Это воспоминание было и осталось невыразимо отвратительным. Более того, я знал, что, пока она жива, я никогда не смогу стать мужем другой женщины. И хотя она была на пять лет старше (её семья и мой отец обманули меня даже в отношении возраста), она обещала пережить меня, так как хотя и была душевнобольной, но обладала несокрушимым физическим здоровьем. И вот в двадцать шесть лет я дошёл до состояния полной безнадежности.
Однажды ночью я проснулся от её криков (как только врачи признали её сумасшедшей, её пришлось, конечно, держать взаперти); была удушливая вест - индская ночь. Такие ночи часто предшествуют в этих широтах неистовому шторму. Не в силах заснуть, я встал и распахнул окно. Мне казалось, что воздух насыщен фосфором. Нигде ни одной струйки свежести. В комнату влетели москиты и наполнили ее однообразным жужжанием; море, шум которого доносился ко мне, волновалось, словно во время землетрясения; чёрные тучи проносились над ним. Луна садилась в воду, огромная, красная, как раскалённое пушечное ядро, — она бросала свой последний кровавый взгляд на мир, содрогавшийся от предвестий бури.
Эта атмосфера и пейзаж физически угнетали меня, а в ушах моих неустанно звучали проклятия, которые выкрикивала сумасшедшая; она то и дело примешивала к ним моё имя, и притом с такой дьявольской ненавистью, с такими эпитетами… ни одна уличная девка не будет употреблять таких слов. Нас разделяли две комнаты, но перегородки в Вест - Индии очень тонки, и они не могли заглушить её волчьего воя.
«Эта жизнь, — сказал я себе наконец, — сущий ад. Этот воздух, эти звуки — порождение бездны. Я имею право избавиться от них, если это в моих силах. Мои мучения кончатся, когда я освобожусь от плоти, сковывающей мою душу. Я не боюсь вечного огня, в который верят фанатики: хуже того, что есть сейчас, не может быть, я уйду отсюда и вернусь к моему небесному отцу».
Я говорил себе это, опустившись на колени и отпирая чемодан, в котором находились заряженные пистолеты. Я решил застрелиться. Впрочем, мысль эта владела мною лишь мгновение. Так как я не был безумен, приступ крайнего и беспредельного отчаяния, вызвавший во мне желание покончить с собой, тут же прошёл.
Свежий морской ветер, дувший из Европы, ворвался ко мне в окно, гроза разразилась, полились потоки дождя, загремел гром и вспыхнула молния, — воздух очистился. Тогда я принял твёрдое решение. Бродя под мокрыми апельсинными деревьями моего сада, среди затопленных дождём гранатов и ананасов, в лучах тропического рассвета, я стал рассуждать, Джен, — и ты послушай, ибо истинная мудрость утешила меня в этот час и указала мне путь, которым я должен был следовать.
Сладостный ветер из Европы всё ещё лепетал среди освеженных листьев, и Атлантический океан гремел торжествующе и свободно; моё сердце, уже так давно омертвевшее и высохшее, вдруг ожило, расширилось, зазвучало той же музыкой, наполнилось живой кровью; всё моё существо возжаждало обновления, моя душа захотела чистоты. Я почувствовал, что мои надежды воскресают и что обновление возможно. Стоя под цветущими ветками на краю моего сада, я смотрел в морскую даль, более синюю, чем небо. Там была Европа, там открывались светлые дали.
«Поезжай, — сказала мне надежда, — и поселись опять в Европе, где никто не знает, как замарано твоё имя и какое презренное бремя ты несёшь. Пусть сумасшедшая едет с тобой в Англию, запри её в Торнфильде (*), охраняй и заботься о ней, а сам отправляйся в любую страну и завяжи новые отношения, какие тебе захочется.
из романа Шарлотта Бронте «Джен Эйр» - Глава XXVI (Отрывок)
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) запри её в Торнфильде - Торнфилд-Холл. Вымышленное место в романе Шарлотты Бронте "Джейн Эйр" 1847 года. Это дом главного романтического героя Эдварда Фэрфакса Рочестера, где происходит большая часть действия. Бронте использует изображение Торнфилда в манере, соответствующей готическому тону романа в целом.
