Мои пятнадцать телефонов (©)

Приснился сон -
собранье Наркомпроса.
Не просто выбраться
закрыли гардероб.
Столы дубовые.
В лепнине потолок,
           как в склепе.
И кругом
      на хинди (*) лозунги,
а может и вэньянь... (**)

                                                     СОН О НАРКОМПРОСЕ
                                            Автор: Господин Оформитель
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) на хинди  - Хинди. Название индоарийского языка, или диалектного континуума языков, распространённых преимущественно в северных и центральных регионах Индии.

(**) а может и вэньянь... - Вэньянь. Классический письменный язык, использовавшийся в Китае в основном до начала XX века в литературных произведениях, научных публикациях, официальных документах и для деловой переписки.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Экономист Леонид Иванович Попов сидел в знакомом уже читателю кожаном кресле. Стекла больших очков в роговой оправе не могли скрыть напряжённого и беспокойного взгляда, следившего за карандашом Полякова. Весь его вид как бы говорил: «Делайте как вам угодно. Я человек подчинённый, и я молчу».

Попов считал главным достоинством экономиста умение составить отчёт «вовремя и хорошего качества», то есть представить работу своего предприятия в наилучшем виде. Он не извращал цифр, но умел подчеркнуть лучшие, не скрывал недостатков, но акцентировал успехи. И теперь, когда автобаза перевыполнила апрельский план, Леонид Иванович построил отчёт так, чтобы он отвечал на вопрос: «Каким образом автобаза достигла такого результата?» Для этого он на все лады анализировал работу пассажирского транспорта, по которому план был перевыполнен, оставляя в тени грузовой, едва - едва вытянувший программу.

Поляков поступил наоборот: всё внимание он уделил грузовым перевозкам, и Леонид Иванович понял – отчёт придётся переделывать. Он представил себе картину заседания в тресте. Канунников скривит губы в злой усмешке: «Опять себя для битья выставляете?! Что ж, получайте». И получат ! И поделом, раз сами напрашиваются !

Его мрачные мысли были прерваны коротким замечанием Полякова:

– Из ста пятидесяти машин в среднем работало только сто двадцать.
– Новые машины не стояли бы.

Этот ответ означал: «Надо не возиться со старым барахлом, а добиваться новых машин».

– Машины слишком долго стоят под погрузкой и разгрузкой, – продолжал Поляков.

Что мог возразить Леонид Иванович? Разве Поляков сам не понимает? Машины работают в городе, на коротких расстояниях, вот и стоят много времени под погрузкой и разгрузкой.

Но напоминать об этом Леонид Иванович счёл бесполезным. Только заметил:

– Зато обратите внимание, Михаил Григорьевич: семьдесят два процента с грузом. Это же неслыханно на городской работе!

Поляков отложил в сторону карандаш и посмотрел на Попова.

– Вы видите семьдесят два процента гружёного пробега, а я вижу двадцать восемь процентов порожнего. Отчёт – это не мармеладка, а пилюля: чем она горше, тем лучше действует.

Он встал, собрал со стола испещрённые заметками ведомости, протянул их Попову.

– Берите. Послезавтра на производственном совещании доложите весь материал. Покажите каждому, сколько убытку приносит его плохая работа.

Леонид Иванович, расстроенный, вернулся в контору. Начальник эксплуатации Степанов кивнул на дверь кабинета:

– Один?

В ответ Леонид Иванович буркнул:

– Иди.
– Будет концерт, – сказал Степанов, поднимаясь и подбирая бумаги.
– Что такое?
– Тракторсбыт шесть машин прогнал порожняком!

Тревога Степанова оказалась напрасной.

Поляков молча прочёл докладную записку шоферов, а утверждая разнарядку, красным карандашом вычеркнул Тракторсбыт. Не давать машин !

– Как бы скандал не вышел, Михаил Григорьевич, – предупредил Степанов.
– Не давать машин ! – коротко произнёс Поляков.
– Слушаюсь.

Взгляд Полякова задержался на одной строчке ведомости:

– Почему включён Стройтрест? Он расплатился?
– Звонил Жуков…
– Он расплатился?
– Нет.
– Почему вы включили его в разнарядку?

– Вас как раз не было, Михаил Григорьевич, звонил Жуков – председатель горсовета, потом товарищ Канунников звонил. Приказывали обязательно занарядить Стройтресту десять машин.

– Ну и что же?

Степанов развёл руками:

– Председатель горсовета…

                                                                                                                                          из романа Анатолия Рыбакова - Водители

Мотыльки - внештатницы. Скоро и в Варшаве .. Ой

НЛО прилетают зачем - то.
Навещают у нас пациента.
Он в больнице лежит,
Мудрый псих — эрудит.
Во вселенной нет лучше агента !

                                            НЛО прилетают зачем-то
                                          Автор: Анжела Давидович

Ну, вот и свершилось. Сбылась, как говорил Остап Бендер, мечта «идиота». После долгих уговоров со стороны лечащего врача, я всё - таки согласился на лечение в стационарном отделении городской «психушки». Почему-то мне показалось, что от этого будет какая - нибудь польза. Сомнения, конечно, были, но уговоры лечащего врача оказались сильнее всяких сомнений…

На стационар я согласился уже в конце октября. Тянуть было больше некуда – скоро переосвидетельствование в МСЭК (*). А эта комиссия  всегда требует, чтобы больной в течение года пролечился в стационаре. Как будто в стационаре этом в наше время что - то лечат. И это не пустые слова. Я ведь больной - то со стажем и прекрасно помню, как лечили в конце семидесятых. Во всяком случае, задница от уколов тогда была похожа на сито, вся в дырках. А сейчас… В лучшем случае назначат один укольчик в день и никаких таблеток. Хочешь лечиться – приноси свои лекарства.

Короче говоря, собрался я в больницу, хотя, если честно, желания не было никакого. К тому же у трёх моих близких людей, у сестёр  и жены, со дня на день предстояли дни рождения, и праздновать их, похоже, предстояло без меня. А меня это как -то не радовало. Однако, есть такое слово – надо…

Далее мои записи будут представлены в виде дневника. В стенах «психушки» писанина оказалась единственным доступным развлечением.

                                                                                                                                                             Записки из психушки (Отрывок)
                                                                                                                                                                    Автор: Юрий Согрин
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Скоро переосвидетельствование в МСЭК - Медико - социальная экспертиза.

Экспертиза

И никто не спас... никто не протянул руку помощи .. не бросил даже верёвочки

                                                                                                                              Цитата из больного сознания

Дама ехала в трамвае,
Ничего не узнавая.
- Эта улица не та!
Нет фонтана, нет моста…
Разве нам сейчас не прямо?
Я здесь езжу триста  лет…
Значит СОН! – решила дама, -
- Ваш билет?   
- Какой билет?
Неет, во сне билетов нет.
Не хватало – покупать! -
Сплю сейчас наверняка я
И привыкла даром спать!
Но, в детали не вникая,
Даму выдворили вон.
До чего дурацкий сон!
Дзэн - дзэн - дзэн! - пропел вагон
……………………………..
Где теперь смешная дама?
Где бредёт она упрямо,
Всё теряя, забывая,
Головой не в такт кивая,
Вечно путая трамваи,
По каким блуждает снам?
Это неизвестно нам.

                                          Дама ехала в трамвае
                                           Автор: Нина Тарасова

Завтрак за распахнутой дверью

«Счастье, - говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего, Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.

В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжёлых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».

«Чёрный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живёшь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».

Чёрный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.

                                     Чёрный человек (отрывок)
                                         Поэт: Сергей Есенин

... что ты ещё не проснулась», – посмеивается надо мной моё подсознание.

– Мне надо развезти всех по домам, – бормочу я извиняющимся тоном, скручивая руки.
– Тейлор, – кричит он, и я подпрыгиваю от неожиданности. Тейлор, который уже успел отойти, снова идёт к нам.
– Они живут в университетском городке? – спрашивает Грей негромко.

Я киваю, не в силах открыть рот.

– Их отвезёт Тейлор, мой шофёр. У нас тут большой внедорожник, туда влезет и снаряжение.
– Да, мистер Грей? – спрашивает Тейлор как ни в чём не бывало.
– Не могли бы вы отвезти фотографа, его ассистента и мисс Кавана домой?
– Конечно, сэр.
– Ну вот. А теперь вы выпьете со мной кофе? – Грей улыбается, как будто заключил сделку.

Я хмурюсь.

– Э - э… Мистер Грей, вообще-то… Послушайте, Тейлору не обязательно их отвозить. – Я бросаю быстрый взгляд на Грея, который стоически сохраняет невозмутимое выражение лица. – Если вы подождёте, мы с Кейт поменяемся машинами.

Грей расплывается в сияющей, беспечной улыбке во весь рот.

О, боже… и открывает передо мной дверь номера.

Я обегаю его, чтобы войти, и застаю Кейт оживлённо обсуждающей что-то с Хосе.

– Ана, ты ему определённо нравишься, – говорит она без всякого вступления. Хосе неодобрительно смотрит на меня. – Но я ему не доверяю, – добавляет она.

Я поднимаю руку в надежде, что она меня выслушает.

– Кейт, ты не могла бы поменяться со мной машинами и взять «жук»?
– Зачем?
– Кристиан Грей пригласил меня выпить кофе.

У неё открывается рот. Какой чудесный момент: Кейт лишилась дара речи!.. Она хватает меня за локоть и тащит из гостиной в спальню.

– Ана, с ним явно что-то не так. Грей выглядит потрясающе, я согласна, но он опасный тип. Особенно для таких, как ты.
– Что значит таких, как я?
– Ты понимаешь, не прикидывайся. Для невинных девушек вроде тебя, – говорит она немного раздражённо.

Я краснею.

– Кейт, мы просто выпьем кофе. На следующей неделе у меня экзамены, надо заниматься, поэтому я не буду сидеть с ним долго.

Кейт поджимает губы, словно обдумывая моё предложение. Наконец она достаёт из кармана ключи и отдаёт мне. Я взамен отдаю ей свои.

– Я буду ждать. Не задерживайся, а то мне придётся выслать спасательную команду.
– Спасибо. – Я обнимаю её.

Кристиан Грей ждёт, прислонившись к стене, похожий на манекенщика из глянцевого мужского журнала.

– Всё, я готова пить кофе, – бормочу я, краснея, как свекла.

Грей ухмыляется.

– Только после вас, мисс Стил.

Он жестом показывает, чтобы я проходила вперёд.

Я иду по коридору на трясущихся ногах; голова кружится, сердце выбивает тревожный неровный ритм.

Я иду пить кофе с Кристианом Греем… и я ненавижу кофе.

По широкому коридору мы вместе идём к лифтам.

Что я ему скажу? Мой мозг сковывает ужасное предчувствие. О чём мы будем говорить? Какие у нас могут быть общие темы для разговора?

Мягкий тёплый голос отрывает меня от размышлений:

– А вы давно знаете Кэтрин Кавана?

О, лёгкий вопрос для начала.

– С первого курса. Она моя близкая подруга.
– Хм, – произносит Грей неопределённо. Что у него на уме?

Он нажимает кнопку вызова лифта, и почти сразу же раздаётся звонок. Двери открываются, и мы видим парочку, застывшую в страстном объятии.

От неожиданности они отскакивают друг от друга и виновато отводят глаза. Мы с Греем заходим в лифт.

Я стараюсь сохранить невозмутимое выражение лица, поэтому смотрю в пол и чувствую, как щёки наливаются румянцем.

Кошусь на Грея из-под ресниц: вроде бы он улыбается самыми уголками губ, но трудно сказать наверняка.

Парень с девушкой тоже не говорят ни слова, и в неловком молчании мы доезжаем до первого этажа. В лифте нет даже музыки, чтобы разрядить обстановку.

Двери открываются, и, к моему удивлению, Грей берёт меня за руку, сжав её своими длинными прохладными пальцами.

Я чувствую, как по телу пробегает разряд тока, и без того быстрое биение сердца ещё сильнее ускоряется.

Он выводит меня из лифта, и мы слышим сдавленные смешки парочки, вышедшей вслед за нами. Грей ухмыляется.

– Что это такое с лифтами? – бормочет он.

Мы проходим через просторный, оживлённый холл к выходу, но Грей не идёт через вращающуюся дверь. Интересно, это потому, что он не хочет выпускать мою руку?

На улице тёплый воскресный майский день. Светит солнце, и почти нет машин.

Грей поворачивает направо и шагает по направлению к перекрёстку, где мы останавливаемся и ждём, когда загорится зелёный. Он так и не отпустил мою руку.

Я иду по улице, и Кристиан Грей держит меня за руку. Никто ещё не держал меня за руку.

По всему моему телу бегут мурашки, голова кружится. Я стараюсь стереть с лица дурацкую ухмылку от уха до уха.

Появляется зелёный человечек, и мы переходим на другую сторону.

Так мы идём четыре квартала и наконец достигаем «Портланд - кофе - хаус», где Грей отпускает мою руку, чтобы распахнуть дверь. Я захожу внутрь.

– Выбирайте пока столик, я схожу за кофе. Вам что принести? – спрашивает он как всегда вежливо.
– Я буду чай… «Английский завтрак», пакетик сразу вынуть.

Грей поднимает брови.

– А кофе?
– Я его не люблю.

Он улыбается.

– Хорошо, чай, пакетик сразу вынуть. Сладкий?

На мгновение ошарашенно замолкаю, сочтя это ласковым обращением. Но подсознание, поджав губы, возвращает меня к реальности. Идиотка, он спрашивает, сахар класть или нет?

– Нет, без сахара. – Я смотрю вниз на свои сведённые пальцы.
– А есть что - нибудь будете?
– Нет, спасибо, ничего. – Я качаю головой, и он идёт к прилавку.

                                                       из эротического  романа британской писательницы Э. Л. Джеймс - «Пятьдесят оттенков серого»

В кольце убегающих сцепок

Я долго ждал — ты вышла поздно,
Но в ожиданьи ожил дух,
Ложился сумрак, но бесслёзно
Я напрягал и взор и слух.

Когда же первый вспыхнул пламень
И слово к небу понеслось, -
Разбился лёд, последний камень
Упал, - и сердце занялось.

Ты в белой вьюге, в снежном стоне
Опять волшебницей всплыла,
И в вечном свете, в вечном звоне
Церквей смешались купола.

                                                  Я долго ждал - ты вышла поздно...
                                                          Поэт: Александр Блок

! встречаются не приятные, в физиологическом отношении, кадры !

«Хорошо бы его найти живым, а ещё лучше — невредимым, — подумал Геральт. — Ведьмаки, даже неопытные, редко пропадают без следа. И совсем уж редко не отвечают на звонки.

Шахнуш тодд, тревожный какой-то случай, тревожный и муторный, нутром чую…»

Риди начал объяснять, как именно можно высадиться на движущуюся локомотивную сцепку, и Геральт отвлёкся от невесёлых корпоративных мыслей.

Узкая служебная платформа в накопительном парке продувалась всеми мыслимыми и немыслимыми ветрами. Геральт невольно поёжился, хотя ему не было холодно.

«Сколько же у нас в подсознании сидит… всякого… — подумал он отвлечённо. — Вздрагиваем, когда нам не больно. Скрипим зубами, когда спокойны. Ёжимся, хотя не мерзнём. За то и не любят нас живые…»

— Долго ждать? — справился Геральт у пожилого орка - стрелочника.
— А бес его знает. Может, полчаса, может, меньше. Как пройдёт пятый пост, оттель звякнут. А от пятого сюда минут семь - восемь.
— На пост же ж звякнут, — проворчал Геральт. — А ты тут торчишь.
— А там помощник мой, — беспечно ухмыльнулся орк. — Вона, уже и свет зажёг, видишь? Маякнет, не дрейфь, бритый!

Геральт искоса взглянул на орка — этого бритым действительно было трудно назвать.

Причёской лохмат, на физиономии недельная сизая щетина, словно у законченного алкаша, каковым стрелочник, скорее всего, и является, судя по опухшей роже, налитым кровью поросячьим глазкам и ощутимо трясущимся рукам.

С алкашами Геральт спорить не любил.

Раз время ещё есть, здраво рассудил он, можно влезть в сеть и освежить кое - что в памяти. А заодно и новости глянуть.

Он вынул из рюкзачка ноутбук и быстренько влез в местный информационный сегмент. Изучил схему железнодорожных веток, потом глянул на спецификации локомотивов из сцепки.

И сразу же понял, что лез в сеть не зря.

Локомотивы были ни разу не дизельные. Исходя из спецификаций — обычные электровозы.

«Интересные дела», — хмыкнул Геральт.

Обдумать неожиданную новость как следует он не успел: ноутбук предупредительно пискнул, а секундой позже раскрылось окошко «Ведьмига».

Вызывал кто-то из своих.

«КОЙОН: Геральт, ты в житомирском депо?»
«Да», — отстучал Геральт в ответ.

«КОЙОН: И что у тебя?»
«Удрала локомотивная сцепка и четвёртые сутки гоняет по кругу. Малек наш не сдюжил, ща буду разбираться».

«КОЙОН: У меня та же хрень. Только без малька».
«В смысле?» — насторожился Геральт.

«КОЙОН: Я в Луганском депо, тут тоже сцепка по кольцу нарезает. А час назад звонил Шараф, он в Сумах. История аналогичная. Решил тебя предупредить. И ещё: мы решили в ближайшие два часа не связываться по мобильникам. Ни звонков, ни СМС, только Ведьмиг. Учти».
«Учёл», — ответил Геральт.

Спрашивать зачем да почему он не стал — какая разница? Если кто - либо из ведьмаков принял такое решение, оно чем - нибудь да обосновано.

«КОЙОН: Новости сразу сбрасывай мне, Шарафу или Весемиру, он сейчас появится и будет висеть онлайн сколько нужно. Удачи».
«Вам тоже», — настучал Геральт и озадаченно поджал губы.

Определённо, в Большом Киеве что-то происходит на железных дорогах. Или вот - вот произойдёт.

Во всяком случае, первая мысль у Геральта вызрела: если несколько локомотивных сцепок выходят из-под контроля и начинают кружить каждая на своём участке, значит, они чего-то ждут.

Чего? Да поезда какого - нибудь, к бабке не ходи, причём, скорее всего, не рейсового и не приблудного дикого, а литерный маршрут, штучный.

Неизвестно, куда пойдёт этот литерный, вот и кружат на нескольких направлениях, дабы перехватить наверняка. Хорошо бы узнать — откуда он пойдёт…

Что вообще в последнее время происходило в Большом Киеве? Новости, новости скорее!

Так… Цены на бензин скоро упадут… Ага, как же, как же, верим. Упадут, только вверх.

Что ещё? Ожидаются затяжные дожди. Да и хрен бы с ними, дожди так дожди…

В Одессе осквернили памятник Шелепиге. Кто это, интересно?

Президент и ключевые министры отбывают на внеочередной Евросаммит в Большую Прагу сразу после антикризисного совещания в Конче - Заспе…

— О как, — прошептал Геральт озадаченно. — А при чём тогда Луганск и Сумы?

Почитав новости ещё пару минут, Геральт понял — при чём.

Ещё утром место Евросаммита было неизвестно — то ли Центр Большой Москвы, то ли её юг, Ростов или Сочи, то ли Большой Минск, то ли Большой Кишинёв.

О Праге какой-то час назад речь вообще не шла, а выбрали - таки Прагу, отвергнув все остальные варианты.

Президент и ключевые министры, значит. Очень интересно.

Просто сдохнуть можно от любопытства — как же связать загадочные эволюции сразу нескольких локомотивных сцепок с неожиданным отъездом ведущих политиков Большого Киева за рубеж? И связаны ли эти события вообще?

Наспех проглядев ещё пару новостных лент, Геральт так и не обнаружил ничего такого, что могло бы ему помочь.

В принципе, связать визит политиков в Прагу с некоторым оживлением определённых кругов можно, политики всегда наступают на мозоль слишком многим значительным живым.

Непонятно только, как связать это с его, Геральта, ремеслом.

Вряд ли тут чудит непокорная машинерия. За странным поведением локомотивов (при условии, что выводы Геральта верны) однозначно стоят живые. А значит…

А значит, надо быть начеку — мало ли какой сброд может встретиться на борту локомотивной сцепки? И за малька Даля сразу стало как-то очень неспокойно.

— Едет! — зычно проорал помощник алкаша - стрелочника от будки.
— Едет! — подхватил и стрелочник.

Геральт повернул к нему голову, одновременно поглядев и на уходящие в перспективу железнодорожные пути. Сцепки пока не было видно.

Ноутбук — в ждущий режим и в рюкзачок. Рюкзачок за плечи — за оба, а не на одно, как в спокойные минуты.

Ружьё под руку. Перчатки. Ботинки хорошо зашнурованы? Хорошо. Из снаряжения ничего не болтается и не гремит? Вроде нет. И под руками всё, как положено.

Вдали, где сходились две серо - блестящие полоски рельсов, показалась вострая зеленоватая морда головного локомотива.

              из рассказа Владимира Васильева, входящий в циклы «Большой Киев» и «Ведьмачьи легенды» - «Поезд вне расписания»

В ускользающую вену

Обретешь себя, осознаешь
Лишь дуальность сбивает столку,
Ты, Вселенную в сердце познаешь,
Как сломаешь "Кощея иголку".

Ведь игла, сотворённая злобой
И отравленная лицемерием,
Мести, зависти есть на ней пробы,
Гнева и высокомерия.

Заковала любви добра дверцу,
Заколола уколами страха
И сковала огромное сердце
От любви безусловной размаха.

                                                    Каков смысл (отрывок)
                                                           Н. Куракин - Гусев

«Медсестра» — фильм в СИНЕМА ПАРК

Живёт на свете человек, его зовут Психопат.

У него есть, конечно, имя – Сергей Иванович Кудряшов, но в большом селе Крутилине, бывшем райцентре, его зовут Психопат – короче и точнее.

Он и правда какой-то ненормальный. Не то что вовсе с вывихом, а так – сдвинутый.

Один случай, например.

Заболел Психопат, простудился (он работает библиотекарем, работает хорошо, не было, чтоб у него в рабочее время на двери висел замок), но, помимо работы, он ещё ходит по деревням – покупает по дешёвке старинные книги, журналы, переписывается с какими-то учреждениями в городе, время от времени к нему из города приезжают…

В один из таких походов по деревням он в дороге попал под дождь, промок и простудился. Ему назначили ходить на уколы в больницу, три раза в день.

Уколы делала сестричка, молодая, рослая, стеснительная, очень приятная на лицо, то и дело что-то всё краснела.

Стала она искать иголкой вену у Психопата, тыкала, тыкала в руку, покраснела…

Психопат стиснул зубы и молчал, ему хотелось как - нибудь приободрить сестричку, потому что он видел, что она сама мучается.

– Да вы не волнуйтесь, – сказал он. – Вы спокойней – как вас учили-то…
– Она ускользает, – пояснила сестричка.

Психопат пошевелил свободным плечом вторую руку, левую, он напряг и изо всех сил работал кулаком, как велела сестричка. Кое - как всадили укол.

– Неужели все так будут? – спросил Психопат. Он даже вспотел.

Сестричка ничего на это не сказала, только опять смутилась, пинцетиком свихнула иголку со шприца и положила её в металлическую блестящую вазочку, в которой кипела вода.

Психопат подумал: «Как суп варится из железок, надо же».

Пришёл он в другой раз делать укол. Заранее стал волноваться.

Дождался своей очереди, вошёл в кабинетик, оголил правую руку до локтя и стал работать кулаком.

Защемили резиновой кишкой руку выше локтя, и он продолжал пока работать кулаком, а сестричка налаживала шприц.

Психопат между делом отметил, какая она статная, пора вообще-то замуж – хорошая, наверно, мать будет.

Стали опять искать вену. Рука у Психопата онемела.

– Отпускайте, – велела сестричка.

Психопат стал постепенно отпускать резиновую удавку, а сестричка всё искала и всё попадала мимо.

– Ускользает… – сказала она.
– Да, куда она, к чёрту, ускользает! – вышел из терпения Психопат. Руку прямо ломило от боли. – Что вам тут, игра в прятушки, что ли? – ускользает… Уметь же, наверно, надо!

Потом, идя из больницы, Психопат сожалел, что накричал, но не мог без раздражения думать про сестричку Он думал:

«Только детей и рожать – здоровые хоть будут. Мужа хоть аккуратно кормить будет… Нет, попёрлась в медсёстры – в люди вышла, называется».

Пошёл он в третий раз делать укол.

Шёл и с ужасом думал, что надо ходить так целую неделю.

«Как же она училась? – думал он с удивлением. – Ведь учил же её кто-то – отметки ставили. Решил кто-то, что всё, готовая медсестра». Что у него ускользает вена, он как-то не мог этого понять. Куда ускользает? Как это?.. Бред же. Не умеет человек, и всё.

Оголил он в кабинетике левую руку, стянул её резинкой, положил на красную холодную подушечку и пошёл умело работать кулаком.

На медсестру не смотрел – как она готовила шприц.

У него болела душа – больно же, нестерпимо больно, ещё от старого укола боль не утихла, а теперь она снова начнёт вену искать.

Он работал кулаком и думал: «Ну на кой чёрт надо было в медучилище-то?

Ну, бухгалтер там, счетовод, секретарь в сельсовете, если дояркой не хочется, – нет, непременно надо в медсёстры!»

Сестричка подошла к нему, вытолкнула из шприца вверх тонюсенькую струйку лекарства, свободной ладошкой с силой несколько раз погладила руку Психопата от локтя книзу.

На Психопата не смотрела – сама, как видно, всерьёз страдала, что у неё плохо получается.

«Буду терпеть, – решил Психопат. – Неделю как - нибудь вытерплю».

Вена опять ускользала.

И сестричка, и Психопат вспотели. Боль из руки стреляла куда-то под сердце.

Психопат подумал, что так, наверно, можно потерять сознание.

– Да неужели вы всём так? – спросил он сквозь зубы. – Что же это такое-то?.. Мучительно же!
– Но если она у вас ускользает! – тоже осердилась сестричка.

«Она же ещё и сердится!»

– Прекратите! – Психопат отвёл свободной рукой руку сестры со шприцем. – Это пытка какая-то, а не лечение.

Сестричка растерялась. Покраснела.

– Ну а как же? – спросила.
– Да, как, как!.. – Психопату тут же и жаль её стало. – Не знаю как, но так же тоже нельзя, милая. Ведь я же не железный, ну!
– Я понимаю… – сестричка стояла перед ним и при своей мощной молодой стати выглядела жалкой.
– Вы повнимательней как - нибудь, вспомните, как вас учили…
– Я всё правильно делаю, – сестричка смотрела на него сверху просто, с искренним недоумением. – Всем так делаю – ничего…
– Ну, всем, всем… – сказал Психопат. И опять невольно с раздражением подумал: «В люди вышла». – Ну давайте, что теперь…

Сестричка нацелилась опять в вену, вроде нащупала, вонзила иглу и успела надавить поршенёк шприца…

Психопат вскрикнул от боли; боль полоснула по руке, даже в затылке стало тяжело и больно.

– Идиотство, – сказал он, чуть не плача. – Ну идиотство же полное!.. Позовите врача.
– Зачем? – спросила сестричка.
– Позовите врача! – требовал Психопат. И встал, и начал нервно ходить по кабинетику, согнув левую руку и прижав её к боку, и раздражаясь всё больше и больше. – Это идиотизм! Будем мы когда - нибудь что - нибудь уметь делать или нет?! – он кричал на сестру, и она поэтому и пошла к врачу, что он кричал: жаловаться пошла, потому что он выражается – «идиотизм».

Пришёл врач: молодой, с бородкой, тоскует в деревне, невнимательный, остроумный сверх всякой меры, заметил Психопат ещё в тот раз, когда врач принимал его.

– Что тут у вас? – да с этакой снисходительной усмешечкой в глазах – прямо Миклухо - Маклай, а не лекарь заштатный. Эта-то усмешечка и взбесила вконец Психопата.
– Да у вас тут, знаете, коней куют, а я укол пришёл делать…
– Ну - ну, – прервал его врач и видом своим показал, что ему некогда, – поближе к делу, пожалуйста.

– Да дела-то нету! – закричал ему в бородку Психопат. – Будем мы когда - нибудь хоть уколы-то делать или шпаги будем глотать?! – Психопат, когда выходил из себя, говорил непонятно, нелепо, отчего сам потом страдал и казнился. – Ну что же, милые вы мои, как же так работать-то? Укол вот – час бьёмся – сделать не можем. А мы бородки отпускаем, пенсне ещё только осталось… Работать не умеем! Бородку-то легче всего отпустить, а она вон у вас уколы не умеет делать! – Психопат показал на сестричку. – Дядя доктор с бородкой… научили бы! Или сами тоже не умеем?

«Дядя доктор» сперва слушал с удивлением, потом рассердился.

– Ну-ка, прекратите кричать здесь! – сказал он строго. – Что вам здесь, базар, что ли?
– Да хуже! – не унимался Психопат. – Хуже! Базар по своим законам живёт – там умеют, а у вас тут… чёрт знает что, конюшня.

Сестричка на это молча очень изумилась и возмутилась.

– Здание им построили!.. – всё кричал Психопат. – А что толку? Всё равно самодеятельность. Да что за проклятие такое, что же, вечно так и будем?! Ну, уколы-то, уколы-то – ведь уж… ну чего же проще-то! Нет, и тут через пень колоду! Да чтобы вас чёрт побрал с вашими бородками, с вашими гитарами!..

– Что, милицию, что ли, вызвать? – спросил доктор спокойно и презрительно.

– Давай! Давай, братец, дело простое. Проще, чем укол сделать. Эх-х… – Психопат надел пиджак и направился к выходу. Но не утерпел и ещё сказал с порога:

– Ду ю спик инглишь, сэр? А как насчёт картошки дров поджарить? Лескова надо читать, Лескова! Ещё Лескова не прочитали, а уж… слюни насчёт неореализма пустили. Лескова, Чехова, Короленку… Потом Толстого, Льва Николаевича. А то – гитара-то гитара, а квакаем пока. А уж думаем – соловьи, – помолчал, воспользовался, что доктор тоже молчит, ещё  сказал, миролюбиво, поучительно:

– Работать надо учиться, сынок, работать. Потом уж – снисходительность, гитара – чёрт с ней, если так охота, но сперва-то работать же надо.

И Психопат ушёл.

Сестричка посмотрела на доктора – так посмотрела, словно хотела проверить и убедиться, что она не зря побеспокоила доктора, вызвав его.

                                                           из рассказа Василия Шукшина, входящий в цикл «Внезапные рассказы» - «Психопат»

( кадр из фильма «Медсестра» 2013 )

Очень странные симптомы ..  как у соловья на устрицу ...  Болезнь

когда все умрут
я приду к тебе утром
улыбнусь, поставлю в вазу ветки сирени
мой голос будет похож на цветы
и ты мне поверишь

я расскажу тебе сказку о принце из далёкой тёплой страны,
как он повстречал принцессу с холодным сердцем
она была будто обломок льда и что ещё интересней
в ней жили другие образы, в ней прятались страшные сны
он был ярче тысячи солнц и безумством своей любви бесконечно светел
будто лампочка в конце кривых линий и запутанных троп
за собой он вёл её сквозь лабиринт ею выдуманных миров
он страдал от боли, ведь от её касаний и слов
его кожа плавилась, от её поцелуев она разъедалась
он терпел и верил, что однажды она очнётся,
что однажды она по-настоящему ему улыбнётся,
но всё меньше он оставался собой, распадался с ветром
превращался в птичий бесшумный вой и забывал обо всём об этом

когда все умрут
я приду к тебе ночью
улыбнусь, поставлю в вазу дикие лилии
мой голос исчез, все цветы внутри сгнили,
а ты за плечами стоишь и всё ещё веришь,
но кто же из нас спит ?

                                                                                               странная болезнь
                                                                                               Автор: Лидия Марс

Устрицы

Мне не нужно слишком напрягать память, чтобы во всех подробностях вспомнить дождливые осенние сумерки, когда я стою с отцом на одной из многолюдных московских улиц и чувствую, как мною постепенно овладевает странная болезнь.

Боли нет никакой, но ноги мои подгибаются, слова останавливаются поперёк горла, голова бессильно склоняется набок...

По-видимому, я сейчас должен упасть и потерять сознание.

Попади я в эти минуты в больницу, доктора должны были бы написать на моей доске:  — болезнь, которой нет в медицинских учебниках.

Возле меня на тротуаре стоит мой родной отец в поношенном летнем пальто и триковой тапочке, из которой торчит белеющий кусочек ваты.

На его ногах большие, тяжёлые калоши. Суетный человек, боясь, чтобы люди не увидели, что он носит калоши на босую ногу, натянул на голени старые голенища.

Этот бедный, глуповатый чудак, которого я люблю тем сильнее, чем оборваннее и грязнее делается его летнее франтоватое пальто, пять месяцев тому назад прибыл в столицу искать должности по письменной части.

Все пять месяцев он шатался по городу, просил дела и только сегодня решился выйти на улицу просить милостыню...

Против нас большой трёхэтажный дом с синей вывеской: «Трактир».

Голова моя слабо откинута назад и набок, и я поневоле гляжу вверх, на освещённые окна трактира. В окнах мелькают человеческие фигуры.

Виден правый бок оркестриона, две олеографии (*), висячие лампы...

Вглядываясь в одно из окон, я усматриваю белеющее пятно.

Пятно это неподвижно и своими прямолинейными контурами резко выделяется из общего темно - коричневого фона.

Я напрягаю зрение и в пятне узнаю белую стенную вывеску. На ней что-то написано, но что именно — не видно...

Полчаса я не отрываю глаз от вывески.

Своею белизною она притягивает мои глаза и словно гипнотизирует мой мозг. Я стараюсь прочесть, но старания мои тщетны.

Наконец странная болезнь вступает в свои права.

Шум экипажей начинает казаться мне громом, в уличной вони различаю я тысячи запахов, глаза мои в трактирных лампах и уличных фонарях видят ослепительные молнии.

Мои пять чувств напряжены и хватают через норму. Я начинаю видеть то, чего не видел ранее.

— Устрицы... — разбираю я на вывеске.

Странное слово! Прожил я на земле ровно восемь лет и три месяца, но ни разу не слыхал этого слова.

Что оно значит? Не есть ли это фамилия хозяина трактира? Но ведь вывески с фамилиями вешаются на дверях, а не на стенах!

— Папа, что значит устрицы? — спрашиваю я хриплым голосом, силясь повернуть лицо в сторону отца.

Отец мой не слышит. Он всматривается в движения толпы и провожает глазами каждого прохожего...

По его глазам я вижу, что он хочет сказать что-то прохожим, но роковое слово тяжёлой гирей висит на его дрожащих губах и никак не может сорваться.

За одним прохожим он даже шагнул и тронул его за рукав, но когда тот обернулся, он сказал «виноват», сконфузился и попятился назад.

— Папа, что значит устрицы? — повторяю я.
— Это такое животное... Живёт в море...

Я мигом представляю себе это неведомое морское животное. Оно должно быть чем-то средним между рыбой и раком.

Так как оно морское, то из него приготовляют, конечно, очень вкусную горячую уху с душистым перцем и лавровым листом, кисловатую селянку с хрящиками, раковый соус, холодное с хреном...

Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок... быстро, быстро, потому что всем есть хочется... ужасно хочется!

Из кухни несётся запах рыбного жаркого и ракового супа.

Я чувствую, как этот запах щекочет моё нёбо, ноздри, как он постепенно овладевает всем моим телом...

Трактир, отец, белая вывеска, мои рукава — всё пахнет этим запахом, пахнет до того сильно, что я начинаю жевать.

Я жую и делаю глотки, словно и в самом деле в моём рту лежит кусок морского животного...

Ноги мои гнутся от наслаждения, которое я чувствую, и я, чтобы не упасть, хватаю отца за рукав и припадаю к его мокрому летнему пальто. Отец дрожит и жмётся. Ему холодно...

— Папа, устрицы постные или скоромные? — спрашиваю я.
— Их едят живыми... — говорит отец. — Они в раковинах, как черепахи, но... из двух половинок.

Вкусный запах мгновенно перестает щекотать моё тело, и иллюзия пропадает... Теперь я всё понимаю!

— Какая гадость, — шепчу я, — какая гадость!

Так вот что значит устрицы!

Я воображаю себе животное, похожее на лягушку.

Лягушка сидит в раковине, глядит оттуда большими блестящими глазами и играет своими отвратительными челюстями.

Я представляю себе, как приносят с рынка это животное в раковине, с клешнями, блестящими глазами и со склизкой кожей...

Дети все прячутся, а кухарка, брезгливо морщась, берёт животное за клешню, кладёт его на тарелку и несёт в столовую. Взрослые берут его и едят... едят живьём, с глазами, с зубами, с лапками!

А оно пищит и старается укусить за губу...

Я морщусь, но... но зачем же зубы мои начинают жевать?

Животное мерзко, отвратительно, страшно, но я ем его, ем с жадностью, боясь разгадать его вкус и запах.

Одно животное съедено, а я уже вижу блестящие глаза другого, третьего... Я ем и этих... Наконец ем салфетку, тарелку, калоши отца, белую вывеску...

Ем всё, что только попадётся мне на глаза, потому что я чувствую, что только от еды пройдёт моя болезнь.

Устрицы страшно глядят глазами и отвратительны, я дрожу от мысли о них, но я хочу есть! Есть!

— Дайте устриц! Дайте мне устриц! — вырывается из моей груди крик, и я протягиваю вперёд руки.
— Помогите, господа! — слышу я в это время глухой, придушенный голос отца. — Совестно просить, но — боже мой! — сил не хватает!
— Дайте устриц! — кричу я, теребя отца за фалды.
— А ты разве ешь устриц? Такой маленький! — слышу я возле себя смех.

Перед нами стоят два господина в цилиндрах и со смехом глядят мне в лицо.

— Ты, мальчуган, ешь устриц? В самом деле? Это интересно! Как же ты их ешь?

Помню, чья-то сильная рука тащит меня к освещённому трактиру.

Через минуту собирается вокруг толпа и глядит на меня с любопытством и смехом.

Я сижу за столом и ем что-то склизкое, солёное, отдающее сыростью и плесенью.

Я ем с жадностью, не жуя, не глядя и не осведомляясь, что я ем. Мне кажется, что если я открою глаза, то непременно увижу блестящие глаза, клешни и острые зубы...

Я вдруг начинаю жевать что-то твёрдое. Слышится хрустенье.

— Ха - ха! Он раковины ест! — смеётся толпа. — Дурачок, разве это можно есть?

Засим я помню страшную жажду. Я лежу на своей постели и не могу уснуть от изжоги и странного вкуса, который я чувствую в своем горячем рту. Отец мой ходит из угла в угол и жестикулирует руками.

— Я, кажется, простудился, — бормочет он. — Что-то такое чувствую в голове... Словно сидит в ней кто-то... А может быть, это оттого, что я не... тово... не ел сегодня... Я, право, странный какой-то, глупый... Вижу, что эти господа платят за устриц десять рублей, отчего бы мне не подойти и не попросить у них несколько... взаймы? Наверное бы дали.

К утру я засыпаю, и мне снится лягушка с клешнями, сидящая в раковине и играющая глазами.

В полдень просыпаюсь от жажды и ищу глазами отца: он всё еще ходит и жестикулирует...

                                                                                                                                -- «Устрицы» — рассказ Антона Павловича Чехова
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(**)  две олеографии - Олеография (от лат. oleum — «масло» и др.-греч. γράφω — «пишу, рисую») — вид цветного полиграфического воспроизведения картин, выполненных масляными красками. Цель — не только точно воспроизвести тона картины, но и передать на бумаге своеобразный характер поверхности масляной живописи — мазок кисти, структуру полотна.

Спи - Не спи

Спит убитая лисичка,
Спит задушенная птичка,
Обезглавленный хомяк
Посмотри-ка как обмяк!

Утонув в зловонной жиже,
Спят в аквариуме мыши,
А на высохшем полу
Рыбки кучкой спят в углу.

Спят в пробирках эмбрионы,
Спят в Египте фараоны,
А в уютном мавзолее
Ленин спит, блаженно млея.

Сторож спит с ножом в спине,
Спят пожарники в огне,
И, придавленный бревном,
Спит строитель мёртвым сном.

Парашют в полёт не взяв,
Спит десантник на камнях.
Ошибившись только раз,
Спят сапёры в этот час.

Газ забыв закрыть, соседи
Спят вповалку на паркете.
В паутине дремлют мушки.
Спи, а то прибью подушкой!

                                                        Колыбельная - страшилка
                                                             Автор: Дмитрий Кузин
 

Глава VI НАВОДНЕНИЕ ( Фрагмент )

Река Билимбе. -- Плохие приметы. -- Чёртово место. -- Ночная тревога. -- Сихотэ - Алинь. -- Непогода. -- Зверовая фанза. -- Тайфун. -- Трёхдневный ливень. -- Разбушевавшиеся стихии. -- Затопленный лес.

Мне показалось, что я спал долго. Вдруг я почувствовал, что кто-то трясёт меня за плечо.

-- Вставайте скорее!
-- Что случилось? -- спросил я и открыл глаза.

Было темно -- темнее, чем раньше. Густой туман, точно вата, лежал по всему лесу. Моросило...

-- Какой-то зверь с того берега в воду прыгнул, -- ответил испуганно караульный.

Я вскочил на ноги и взял ружьё.

Через минуту я услышал, что кто-то действительно вышел из воды на берег и сильно встряхнулся.

В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан - Бао.

Мы стали спиной к огню, старались рассмотреть, что делается на реке, но туман был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не было видно.

-- Ходи есть, -- тихо сказал Дерсу.

Действительно, кто-то тихонько шёл по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся.

Должно быть, животное услышало нас и остановилось . Я взглянул на мулов.

Они жались друг к другу и, насторожив уши, смотрели по направлению к реке.

Собаки тоже выражали беспокойство.

Альпа забилась в самый угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.

Но вот опять стала шуршать галька. Я велел разбудить остальных людей и выстрелил...

Звук моего выстрела всколыхнул сонный воздух. Гулкое эхо подхватило его и далеко разнесло по лесу.

Послышалось быстрое бренчание гальки и всплеск воды в реке. Испуганные собаки сорвались со своих мест и подняли лай.

-- Кто это был? -- обратился я к гольду. -- Изюбрь?

Он отрицательно покачал головой.

-- Может быть, медведь?
-- Нет, -- отвечал Дерсу.
-- Так кто же? -- спросил я нетерпеливо.
-- Не знаю, -- ответил он. -- Ночь кончай, след посмотри, тогда понимай.

После переполоха сна как не бывало. Все говорили, все высказывали свои догадки и постоянно обращались к Дерсу с расспросами.

Гольд говорил, что это не мог быть изюбрь, потому что он сильнее стучит копытами по гальке; это не мог быть и медведь, потому что он пыхтел бы.

Посидели мы ещё немного и, наконец, стали дремать.

Остаток ночи взялись окарауливать я и Чжан - Бао. Через полчаса все уже опять спали крепким сном, как будто ничего и не случилось.

Наконец, появились предрассветные сумерки. Туман сделался серовато - синим и хмурым.

Деревья, кусты и трава на земле покрылись каплями росы. Угрюмый лес дремал.

Река казалась неподвижной и сонной. Тогда я залез в свой комарник и крепко заснул.

Проснулся я в восемь часов утра. По-прежнему моросило...

Дерсу ходил на разведки, но ничего не нашёл.

Животное, подходившее ночью к нашему биваку, после выстрела бросилось назад через реку. Если бы на отмели был песок, можно было бы увидеть его следы.

Теперь остались для нас только одни предположения. Если это был не лось, не изюбрь и не медведь, то, вероятно, тигр.

Но у Дерсу на этот счёт были свои соображения.

-- Рыба говори, камень стреляй, тебе, капитан, в тумане худо посмотри, ночью какой-то худой "люди" ходи... Моя думай, в этом месте чёрт живи. Другой раз тут моя спи не хочу!

              -- из повести русского путешественника, географа, этнографа, писателя Владимира Клавдиевича Арсеньева -«Дерсу Узала. Из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 году»