От добра к добру
"От добра добра не ищут" -
Старая пословица,
Пока ветер в поле свищет,
Словом, не обмолвится.
Посулят благА шальные,
Да купюр свечение,
И сорвутся пристяжные
за одно мгновение.
Из священных обещаний -
преданность названий,
Взмах ручонкой на прощанье,
Поминай как звали...
За чертою невозврата,
Жизнь другая вертится,
Подмигнёт цыганка как-то,
в счастье и поверится.
Пирожок, как настоящий,
Мёдом весь намазанный.
А наливка ещё слаще,
В кружке одноразовой!
Съешь и выпьешь - не надейся!
Сытым стать по горлышко,
Опьянеешь - не убейся!
Головой об донышко!
От добра добра не ищут (отрывок)
Автор: Михалёв Андрей
Выбор креста.
Есть такая новелла: «Выбор креста».
Человек изнемог под тяжестью своего креста, возроптал и начал искать другой крест.
Но какой бы он ни взваливал на свои плечи – каждый оказывался ещё хуже.
То слишком длинный, то слишком широкий, то остро резал плечо.
Наконец, остановил он свой выбор на самом удобном.
Это и оказался его собственный, им отвергнутый.
А вспомнилась нам эта новелла вот по какому случаю.
* * *
Ермилов очень уважал свою жену, свою Анну.
Это была удобная жена, в меру заботливая, неглупая.
Но когда он встретил Зою Эрбель, он даже удивился, как мог прожить столько лет с этой прозаической Анной.
Анна была недурна собою, крупная, ширококостная, с большими руками и ногами, свежим лицом.
Одевалась просто, любила английские блузки, башмаки на плоских каблуках, мужские перчатки, не красилась, не душилась.
Всё на свете для неё было ясно и просто.
Мистики были для неё неуравновешенными субъектами.
Влюблённость – естественным влечением полов.
Поэзия – «ничего, если носит в себе содержание».
С мужем своим она никогда не нежничала, не называла его разными ласковыми или шутливыми именами, но зато очень внимательно следила, чтобы у него было всё, что ему нужно, интересовалась его пищеварением, аппетитом, заставляла делать гимнастику и заниматься спортом.
Ермилов спорта не любил, гимнастика ему надоела, надоела за четыре года жизни и сама Анна.
Скучно было с ней.
Скучно было даже то, что в доме всегда был порядок, всё вымыто, вычищено, ничего лишнего.
– Точно в солдатском госпитале, – ворчал он.
Первый раз в дом к Эрбелям он попал случайно, по делу. Его сначала поразила, потом умилила обстановка той комнаты, где ему пришлось ожидать хозяина.
На столе, заваленном ворохом газет и журналов в таком беспорядке, словно кто-то нарочно рыл их, стояла открытая коробка с огрызками конфет, из-под газет выглядывало что-то розовое и свисала вниз резиночка с пряжкой и бантиком.
Тут же на газетах валялся раскрытый кошелёк.
Мебель в комнате расставлена была как-то нелепо, как попало. Кресло было повернуто спинкой к столу. Один из стульев вплотную лицом к стене.
Из соседней комнаты доносился звонкий женский голосок, который сначала всё напевал странную песенку, грустную по содержанию и весёлую по мотиву:
Денег нет, денег нет,
Абсолютно денег нет.
Потом такой же голос в отчаянии воскликнул:
– Шурка! Квик опять утащил мой чулок! Шурка! Посмотри за дверью. Я не могу – там чужой дядя сидит.
В ответ послышалась недовольная басовая воркотня вполголоса. Потом снова женский голосок сказал решительно:
– Ну, что ж делать. Я пойду сама, ты пойми, что это единственные мои чулки. Все остальные собака растащила и разодрала. Что? Ну так что же? Не съест он меня, твой деловой человек.
Дверь осторожно открылась, и молоденькая женщина в розовой пижаме, всклокоченная и смущённая, вошла в комнату.
– Простите, – сказала она. – Муж сейчас выйдет. Он пишет… Я здесь забыла…
Она проворно бегала глазами по полу, взглянула на стол и, увидев розовую резиночку, искренне обрадовалась:
– Ах, и это здесь? Хорошо, что я увидела.
И, повернувшись в сторону двери, из которой вышла, закричала:
– Шурка! Не ищи корсета, я его нашла. И чулок на нём.
Она улыбнулась Ермилову самой светской улыбкой, вытащила из-под журнала свой корсет, на котором действительно висел чулок, помахала приветливо рукой, словно из окна уходящего поезда, и захлопнула за собой дверь.
Через несколько минут вошёл Эрбель, длинный, растерянный.
Одной рукой он придерживал ворот своей рубашки и беспомощно искал что-то глазами – очевидно, потерянный галстук.
– Простите, ради Бога! – смущённо сказал он.
– Здесь такой хаос. Я сейчас буду готов, и мы можем пойти тут рядом в кафе, там будет удобнее поговорить.
Он развёл руками, заглянул за диван и вышел.
Через минуту за дверью раздался его отчаянный вопль:
– Так зачем же ты завязала собаке мой галстук! Это же идиотство, какому имени нет.
А в ответ раздалась декламация:
Оттого, что душе моей имени нет
И что губы мои нецелованы!
Наконец, Эрбель вышел вполне готовый, потыкался по передней, ища шляпу, но очень быстро сам заметил её под стулом, тряхнул, дунул и открыл дверь на лестницу.
Они уже шагали по тротуару, когда звонкий голосок пропел над ними:
Ты глаза на небо ласково прищурь,
На пьянящую, звенящую лазурь…
Эрбель сердито прибавил шагу, а Ермилов поднял голову и увидел на балкончике второго этажа розовую фигурку, и в ту же минуту что-то мокрое больно щёлкнуло его по носу.
Это был брошенный розовой фигуркой цветок, очевидно, вытащенный из вазы, где давно сгнил, потому что весь ослиз, раскис и скверно пахнул.
Ермилов тем не менее его поднял.
– Это не вам! – кричал сверху звонкий голосок. – Это злому Шурке, любимому моему ангелу.
«Любимый ангел» обернулся и прошипел Ермилову с самой звериной рожей:
– Да бросьте вы эту мерзость! Вы себе весь пиджак испачкали.
Ермилов шёл и улыбался.
«Какая удивительная женщина, – думал он. – С такой не соскучишься. Всё в ней поёт, всё в ней звенит…»
* * *
Эрбель отдавал должное своей жене. Она была молода, весела, беззаботна. Как бы скверны ни были их дела, она никогда не ныла и не попрекала его неудачами.
Но зато и поддержки или помощи ждать от неё было нечего.
В доме был беспорядок, в котором пропадали бесследно деловые письма, деньги, вещи. Ни для сна, ни для еды определённого времени не было.
Намерения у неё были самые лучшие, и, видя, что мужа мучает её безалаберность, она даже завела приходо - расходную книгу, на первой же странице которой Эрбель с интересом прочёл:
«Выдано на расходы 600 франков. Истрачено 585. Осталось 100, но их нету. Есть только 15».
– Зоечка, – позвал он жену, – что это значит?
– Это? – деловито спросила Зоя. – Это вычитание.
– Какое вычитание?
– Ты такой придирчивый! Так вот, чтобы ты не придирался, я сделала для тебя специально вот здесь, на полях, вычитание. Видишь? Из шестисот вычла пятьсот восемьдесят пять, получилось сто. Но их нету.
– Постой, почему же сто? – удивился Эрбель.
– Как почему? Смотри сам: пять из ноля ноль.
– Почему ноль?
– Да что ты всё – «почему» да «почему»? Ясно почему. Ноль означает цифру, у которой ровно ничего нет. Так как же ты будешь от неё что-то отнимать? Откуда же она тебе возьмёт?
– Так ведь надо же занять.
– Это ноль полезет занимать? У кого?
– Да у соседней цифры.
– Чудак! Да ведь там тоже ноль. У него у самого ничего нет.
– Так он займёт у соседней цифры, – убеждал её муж.
– И ты воображаешь, что она ему даст. Да и вообще – полезет он занимать специально для того, чтобы отдать тому первому голодранцу. Ну где такие вещи бывают? Даже смешно слушать.
– Одним словом, я вижу, что ты просто - напросто не умеешь делать вычитания.
– Если делать просто механически, конечно, и я смогу. Но если серьёзно вдуматься, то все эти займы у каких-то нулей для меня органически противны. Если хочешь, занимайся этим сам, а меня уволь. Теперь вот дал мне тысячу франков. Три нуля. Веселёнькая компания. И все полезут к этой несчастной единице. Ну… одним словом, как хочешь, с меня довольно.
Эрбель вздыхал, брал шляпу, уныло счищал с неё рукавом пыль и уходил из дома.
Когда он в первый раз увидал Анну – жену Ермилова, он был поражён.
– Какая спокойная, милая женщина! Как всё с ней ясно, чисто, просто. Отдыхаешь душой.
Он долго сидел у Ермиловых, и ему не хотелось идти домой.
Но идти всё - таки пришлось, и когда он, войдя в свою переднюю, споткнулся о какой-то развороченный чемодан и услышал из спальной громовую декламацию, он чуть не заплакал.
Дня через два, ожидая к себе Ермилова ровно в три часа, он, вернувшись к двум, застал уже своего нового приятеля.
Ермилов сидел верхом на стуле и с упоением кормил собаку шоколадом, а Зоя, подкатав выше колен штаны своей пижамы, плясала пред ним матросский танец.
При виде Эрбеля Ермилов ужасно смутился и, путаясь, стал объяснять, что пришёл раньше, потому что надеялся застать Эрбеля дома и, таким образом, больше очистилось бы времени для деловой беседы.
Эрбель совершенно не понял его конфуза.
Зато, когда он на другой день пошёл к Ермилову «узнать адрес хорошей переписчицы» именно в тот час, когда хозяин обыкновенно дома не бывает, и на этот раз, в виде исключения, он как раз дома оказался, то Ермилов тоже ничуть этому не удивился.
– Как вы так почувствовали, что я сегодня на службу не пошёл? – совершенно искренне спросил он.
Эрбель что-то промямлил, и, когда Анна предложила ему пойти вместе поплавать в бассейне, он согласился так быстро и с таким восторгом, что Ермилов посмотрел на него с презрением.
– Вот никогда бы не мог подумать, что вы любите эту ерунду!
Анна в воде была ещё очаровательнее, чем в обычной обстановке.
Свежая, сильная, быстрая, спокойно - весёлая, она учила Эрбеля нырять и прыгать с доски, держала его уверенной рукой так властно и вместе с тем приветливо.
Они решили плавать каждый день. Иногда ходили к пруду кататься на лодке. И всё это было чудесно, и чем дальше, тем чудеснее.
Эрбель всегда провожал Анну домой, они вместе обедали, и часто он оставался у неё весь вечер.
Ермилова почти никогда не было дома.
Но вот как-то случилось так, что Эрбелю должен был кто-то позвонить по делу, и он ушёл домой раньше обыкновенного.
Открыл дверь своим ключом, заглянул в гостиную и не сразу понял, в чём дело.
В комнате было полутемно, и у раскрытого окна сидела Зоя. Сидела она на чём-то высоком, странно подняв согнутую в локте руку и, покачиваясь, декламировала:
Так люби меня без размышленья,
Без тоски, без думы роковой…
Эрбель с интересом вгляделся и увидел, что то высокое, на чем Зоя сидела, были чьи-то колени, и что согнутая Зоина рука обнимала чьи-то плечи.
Желая точнее узнать, в чём дело, он повернул выключатель, Зоя вскочила и обнаружила растерянного и растрёпанного Ермилова, который встал и схватился за голову.
Эрбель сделал успокоительный жест и сказал тоном джентльмена:
– Пожалуйста, не стесняйтесь! Простите, что помешал.
Повернулся и вышел. Он был очень доволен собою и ничуть не чувствовал себя оскорблённым. Разве только слегка удивлённым.
– Изменять мне с таким болваном!
– Изменять «ей» с таким ничтожеством! Пожав плечами и забыв о деловом телефоне – до того ли тут, – полетел он к Анне.
Анна отнеслась к новости довольно безразлично.
– Да они оба исключительно неуравновешенные типы, – сказала она. – Граничащие с дефективностью. Надо, чтобы всё прошло бы без эксцессов. Я не люблю ничего вредного. А вы должны уйти, потому что Николай может вернуться и ваша встреча с ним легко вызовет эксцессы.
Несмотря на неприятное впечатление, произведённое дважды повторенным словом «эксцессы», Эрбель нашёл в себе силы взять Анну за руку и сказать:
– Анна! Я рад, что так случилось. Я рад, что вы и я теперь свободны. Понимаете ли вы меня?
Анна поняла.
– Да, – деловито сказала она. – Разумеется, в этом есть своего рода удобство. Я имею в виду ваше влечение ко мне. Но, с другой стороны, всё это нарушает спокойный ход жизни.
– Анна, я люблю вас! – сказал он. – Я хочу соединить наши ходы, то есть жизни, то есть ход жизни. Одним словом – вот.
* * *
Всё наладилось.
Эрбель с восторгом переехал в квартиру Ермилова. Ермилов покорно перебрался к Зое.
И время пошло.
* * *
Как именно шло время, мы не знаем, но года через три пришлось Ермилову пойти по делу к Эрбелю.
Созвонились, и в назначенное время Ермилов вошёл в знакомый подъезд.
С удивлением прислушиваясь к своему настроению, поднимался он по лестнице.
– Я как будто жалею! – усмехнулся он.
Знакомая передняя. Всё как было. Всё так же чисто и светло, и так же ничего лишнего.
Вот только на вешалке чужое мужское пальто.
Но ведь за последнее время пред их разлукой он привык видеть на вешалке чужое пальто.
Только тогда это было безразлично, а теперь почему-то грустно.
Встретила его Анна, всё такая же крепкая и свежая.
– Здравствуй, Николай, – сказала она спокойно. – Тебе придётся подождать. Александра никак нельзя приучить к аккуратности. Это вообще тип, не поддающийся культуре.
Ермилов сел в то самое кресло, в котором и обычно сидел в былые времена. Анна взглянула на часы.
– Через двадцать пять минут мы можем выпить чаю.
Он вспомнил её аккуратность в распределении времени.
«Это выходило несколько суховато, – подумал он. – Но зато как удобно!»
Эрбель так и не вернулся к назначенному времени.
– Позвони домой, – посоветовала Анна. – Он, наверное, всё перепутал и сам пошёл к тебе. Это олицетворённая бестолочь, – прибавила она с раздражением.
Но Ермилову звонить домой не хотелось.
– Тогда оставайся обедать, – предложила Анна. – Я так рада, что вижу тебя.
Он удивился и обрадовался, и с удовольствием пообедал за хорошо сервированным столом, потом сел в своё любимое кресло и машинально протянул руку за газетами.
Потом Анна стала деловито и толково расспрашивал его о делах.
Он испытывал чувства человека, вернувшегося после занятного, но утомительного и надоевшего путешествия к себе домой.
Хотелось потянуться, зевнуть и сказать с довольной улыбкой:
– Ну вот, теперь можно отдохнуть, да и за дело.
Домой он попал поздно. Ещё на лестнице слышал, как Зоя поёт какую-то ерунду, и брезгливо сморщился.
– Не женщина, а какая-то птичья дура.
Вошёл и остановился.
На ковре сидел Эрбель, а на диване Зоя. Эрбель положил голову ей на колени и обеими руками обнимал её за талию.
– Пожалуйста, не стесняйтесь, – спокойно сказал Ермилов. – Простите, что помешал.
Повернулся и вышел.
Вышел и пошёл к Анне.
И всю дорогу старался вспомнить, где это он слышал эту гордую и благородную фразу, которую только что с таким шиком произнёс.
Но так и не вспомнил.
Выбор креста
Автор: Н. А. Тэффи
( кадр из фильма «Не может быть!» 1975 )
