В праздники и в трудодни
В борьбе суровой с жизнью душной
Мне любо сердцем отдохнуть,
Смотреть, как зреет хлеб насущный
Иль как мостят широкий путь.
Уму легко, душе отрадно,
Когда увесистый, громадный,
Блестящий искрами гранит
В куски под молотом летит!
Люблю подчас подсесть к старухам,
Смотреть на их простую ткань,
Люблю я слушать русским ухом
На сходках уличную брань!
Вот собрались. ― Эй ты, не мешкай!
« ― Да ты-то что ж? Небось устал!»
« ― А где Ермил? ― Ушёл с тележкой!»
« ― Эх, чтоб его! ― Да чтоб провал...!»
« ― Где тут провал? ― Вот я те, леший!»
« ― Куда полез? Знай, благо пеший!»
« ― А где зипун? ― Какой зипун?»
« ― А мой! ― Как твой? ― Эх, старый лгун!»
« ― Смотри задавят! ― Тише, тише!»
« ― Бревно несут! ― Эй вы, на крыше!»
« ― Вороны! ― Митька! Амельян!»
« ― Слепой! ― Свинья! ― Дурак! ― Болван!»
И все друг друга с криком вящим
Язвят в колене восходящем.
В борьбе суровой с жизнью душной … (отрывок)
Автор: Толстой А. К.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ (ФРАГМЕНТ)
Долго ли время шло, коротко ли, стали говорить хану думные люди его:
«О грозный, могучий хан Золотой Орды, многих государств повелитель, многих царств обладатель! Обольстила тебя Звезда Хорасана; ради её, недостойной, часто ты царские дела свои покидаешь. А не знаешь того, солнце земли, тень Аллаха, что она, как только ты из её пустынных чертогов уедешь, шлёт за погаными гяурами и с ними, на посмех тебе, веселится».
Вскипел гневом владыка ордынский и велел головы снять думным людям, что такие слова про Звезду Хорасана ему говорили.
Долго ли время шло, коротко ли, приходит к царю старая ханша и такие слова ему провещает:
Сын мой любезный, мощный и грозный хан Золотой Орды, многих царств - государств обладатель! Не верь ты Звезде Хорасана, напрасно сгубил ты слуг своих верных. Доподлинно знаю, что у неё в пустынном дворце по ночам бывает веселье: приходят к царице собаки - гяуры, ровно ханы какие в парчовых одеждах, много огней тогда горит у царицы, громкие песни поют у неё, а она у гяуров даже руки целует. Вот каким срамом кроет твою царскую голову Звезда Хорасана».
Хан замолчал. Хоть ярость и гнев и кипели на сердце, но на мать родную он излить их не мог.
А старая ханша своё продолжает:
«Верно я знаю, сын мой любезный, что на другой день джумы (Пятница – мусульманский праздник ), вечером поздно, будет у ней в гостях собака - гяур, её полюбовник. Будут там петь и играть, и позорить тебя, сын мой любезный, грозный хан для неверных, милосердный царь ко всем, чтущим Аллаха и его святого пророка».
На те слова старой ханши промолчал грозный царь Золотой Орды.
Джума прошла; с рассветом коня царю оседлали, и поехал он к царице с малым числом провожатых. Уж полночь минула и звёзды в небе ярко горели, когда подъехал он к пустынным чертогам…
Видит – дворец весь внутри освещён, из окон несутся звуки радостных песен. Точно победу какую там воспевают.
Одаль оставя дружину, тихо подъехал хан к окнам. И видит: Звезда Хорасана, сродницы её и рабыни все в светлых одеждах, с весёлыми лицами, стоят перед гяуром, одетым в парчеву, какую-то громкую песню поют.
Вот Звезда Хорасана подходит к гяуру и целует его в уста. Свету не взвидел яростный хан, крикнул дружину, ворвался в палаты и всех, кто тут ни был, избить повелел.
А было то в ночь на светлое Христово воскресенье, когда, под конец заутрени, Звезда Хорасана, потаённая христианка, первая с иереем христосовалась.
Дворец сожгли, останки его истребили, деревья в садах порубили. Запустело место.
А речку, что возле дворца протекала, с тех пор прозвали речкою Царицей. И до сих пор она так зовётся.
На Волге с одной стороны устья Царицы город Царицын стоит, с другой – Казачья слободка, а за ней необъятные степи, и на них кочевые кибитки калмыков.
До железной дороги городок был из самых плохих. Тогда, недалеко от пристани, стояла в нём невзрачная гостиница, больше похожая на постоялый двор. Там приставали фурщики, что верховый барочный лес с Волги на Дон возили.
Постояльцам, кои побогаче, хозяин уступал комнаты из своего помещенья и, конечно, оттого внакладе не оставался. Звали его Лукой Данилычем, прозывался он Володеров.
Главным его делом было сводить продавцов с покупателями да исполнять порученья богатых торговцев. Кроме того, Лука Данилыч переторговывал всяким товаром, какой под руку ему попадался.
Один год сплавной из Верховья лес продавал, другой – хлебом да рыбой торговал, а не то по соседству елтонскую соль закупал и на волах отправлял её с чумаками в Воронеж.
Главным же делом был меновой с калмыками торг.
Хлеб, красный товар («красный товар» — устаревшее слово, означающее ткани, мануфактуру.), кирпичный чай он посылал к ним в улусы, а оттоль пригонял косяки лошадей с табунами жирных ордынских баранов. Калашня большая была у него, больше десятка хлебников каждый день в ней крендели да баранки пекли, и Лука Данилыч возами отсылал их в улусы.
Ловкий был, изворотливый человек, начал с копейки и скоро успел нажить большой капитал.
Вот уже без малого месяц в доме его живёт - поживает молодой рыбный торговец Никита Фёдорыч Меркулов.
Два чистеньких, прибранных опрятно покойчика из своих хозяин отвёл ему и всем успокоил.
Но не спокойно жилось постояльцу: дня два - три пробудет в Царицыне и поплывет вниз по Волге до Чёрного Яра, так день - другой поживёт, похлопочет и спешит воротиться в Царицын.
Шли у него с моря бурлацкою тягой три баржи с тюленьим и рыбьим из бешенки жиром, добежали те баржи до Чёрного Яра, и лоцман тут бед натворил.
Большой паводок поднялся тогда от долгих дождей проливных; лоцман был пьяный да неумелый, баржи подвёл к самой пристани в Чёрном Яру.
А та пристань, окроме весны, всегда мелководна, летом лишь мелким судам к ней подходить неопасно, дощаник да ослянка (ослянка – иначе осланка – небольшое мелкосидящее судно) ещё могут стоять в ней с грехом пополам, а другая посудина как раз на мель сядет.
Так и с меркуловским караваном случилось: паводок спал за одни сутки, и баржи с носов обмелели.
На одну всех бурлаков согнали, те принялись перетираться на шпилях (*) и с великим трудом вывели её на полую воду. За другую баржу принялись – ни с места. Бились, бились с раннего утра до позднего вечера, не пивши, не евши, никакого нет толку.
Вдруг, ровно по чьему приказу, бурлаки разом шпили побросали и в сотню голосов с бранью, с руганью стали задорно кричать:
– Давай паузки (паузок – мелководное судно для перегрузки клади с больших судов на мелкой воде.), хозяин.
– Да где их взять? – отвечал смущённый Меркулов. – Время глухое теперь, по всему Низовью ни единого паузка не сыщешь.
– На Верх посылай, а не то мы сейчас же котомки на плечи да айда по домам, – горланила буйная артель.
– Разве так можно? – крикнул Меркулов. – Нешто вы бессудный народ? Попробуй сбежать, паспорты все у меня и условие тоже. За побег с судна вашего брата по головке не гладят.
– Видали мы таких горячих! У нас, брат, мир, артель. Одному с миром не совладать, будь ты хоть семи пядей во лбу!
– Молчать! – гневно крикнул Меркулов. – Сейчас за работу. Берись за шпили!
Бурлаки в кучу столпились, сами ни с места. Один из них, коренастый, широкоплечий парень лет тридцати, ступил вперед, надел картуз и, подпёрши руки в боки, нахально сказал Меркулову:
– Ты не кипятись; печёнка лопнет. Посылай-ка лучше за паузками, авось найдёшь за Саратовом, а не то за Самарой. Тут три таких артели, как наша, ничего не поделают. Ишь как вода-то сбывает, скоро баржи твои обсохнут совсем.
– За паузками посылать моё дело. Вам меня не учить стать, – строго молвил бурлакам Меркулов. – Ваше дело работать – ну и работай, буянить не сметь. Здесь ведь город, суд да расправу тотчас найду.
– Нас этим не напугаешь, не больно боимся. И никто с нами ничего не может сделать, потому что мы артель, мир то есть означаем. Ты понимай, что такое мир означает! – изо всей мочи кричал тот же бурлак, а другие вторили, пересыпая речи крупною бранью.
До того дошли крики, что стало невозможно слова понимать. Только и было слышно:
– Посылай за паузками!.. Сейчас шли за паузками!
– Ну и пошлю, – сказал Меркулов. – А работу бросать у меня не смей, не то я сейчас же в город за расправой. Эй, лодку!..
Стихли бурлаки, но всё - таки говорили:
– За паузками посылай, а даром на тебя работать не станем. Хоть самому губернатору жалобись, а мы не согласны работать. В условье не ставлено того!
– Плачу за простой, – молвил Меркулов.
– Ну, эта ина статья, – заговорили бурлаки совсем другим уже голосом и разом сняли перед хозяином картузы и шапки. – Что ж ты, ваше степенство, с самого начала так не сказал? А то и нас на грех, и себя на досаду навёл. Тебе бы с первого слова сказать, никто бы тебе супротивного слова не молвил
из романа Павла Ивановича Мельникова - Печерского -- «На горах»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) на одну всех бурлаков согнали, те принялись перетираться на шпилях - Шпиль – длинный шест с костылем либо шишкой вверху, о который упираются плечом рабочие. Перетираться на шпилях – то же, что идти на шестах, значит, судно вести, упираясь шпилями во дно реки.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
"Пристань на Волге". Художник - Богатов Николай Алексеевич.
